Становление на крыло (СИ)

Он снова видел себя в болезни. Нянька сидела в изголовье и гладила его по волосам, приговаривая:

«Ты, соколик, птица вещая. Как полную силу обретешь, во все три мира летать сможешь, только не убивайся, образуется все».

«У меня и обыкновенных сил, человеческих, кот наплакал, — шептал в ответ Влад. — Откуда уж чародейским взяться?»

Нянька на то лишь хихикала:

«Правда твоя — кот, точно кот, которого Баюном кличут. Он гусей-лебедей целиком на лету ест, а уж коли понадобится ему — выплачет целое море».

В этот момент кто-то лизнул Владу пальцы. От неожиданности он вздрогнул и открыл глаза. В упор на него глядели рыжие волчьи зенки. Зверь скалился, словно в улыбке, и вгрызаться в горло явно не собирался. В спину упирался кто-то огромный и меховой, кабы не медведь, а на ногах свернулась клубком лисица.

— Ох… — проронил Влад. Защита защитой, но он несказанно удивился, что лесные хищники стали согревать его. От зайцев и белок подобного еще мог ожидать, наверное.

— Чего изумляешься? — раздался голос, и на ближайшем замшелом пне прямо из воздуха появился Леший. — Ты ведь в обличье птичьем тоже далеко не воробышек.

Старик по скорой зиме облачился в палые листья и охапки хвороста, в бороду завернулся, словно в шубейку, и подпоясался несколькими сухими колосьями. Зато на ногах у него оказались новенькие щегольские алые сапожки, которые не каждый молодец мог позволить себе в Киеве.

— Боярин Авдод отблагодарил за то, что дочурку его из лесу вывел. Белые грибы по первому морозцу больно сладкие, вот дуреха в чащу забрела да заблудилась, — пояснил он, проследив за взглядом Влада. — А мне новая жертва ни к чему, мне и Настьки хватило.

«Видать, не чистое зло я сотворил, — подумал Влад. — Через него детенок жить будет».

— Дурак ты, хоть и не Ванькой кличут, — усмехнулся Леший.

— Дурак, — согласился Влад, — правда твоя, дедушка.

— Да? — захихикал Леший, — хорошо, что не перечишь, — значит, дурь твоя не от воспитания или сути, а лишь из-за младых годков. А почему я прав, как считаешь?

— Ну а разве может быть иначе? — вздохнул Влад. — Всю жизнь я себе порушил. Сумел бы через гордость переступить, ходил бы при князе. Если бы не захотел невесть чего, не обидел бы Кощея. А коли чуть больше старался бы, то давно перекинулся бы вороном и полетел в Хрустальный замок. На своих двоих я попаду туда нескоро.

— Три железных посоха сломаешь, тридцать три башмака сносишь, — еще пуще развеселился Леший. — Ой дурень… Не в том все твои горести, что сердце свое слушаешь. Ты больно много на себя берешь, потому и страдаешь. Разве твоя вина в Кощеевом легкомыслии? Это ж он не углядел в тебе «того самого» ворона — думал, вороги птицу черную наслали. Потом, как в лоб собственным смертным заклятьем получил, — смекнул, да тут уж гордость взыграла да злость из-за порушенных планов. Разве из-за тебя Годиныч по науськиванию князя Настасью уволок? Тоже нет. И уж точно за вражду князя с Кощеем ты не в ответе, — он покряхтел и добавил: — А каяться и злиться — это каждый может. Некому оказалось учить тебя уму-разуму, иначе знал бы: если чародей заприметит, скажем, мальчонку в ученики, да еще печать на него свою поставит и защищать возьмется, то подходить к нему права не имеет вплоть до совершеннолетия, иначе течение силы нарушить может, а то и вовсе погубить избранника.

Влад прикрыл глаза, пытаясь хоть немного совладать с чувствами, только ничего у него не вышло: Леший еще сильнее разрезвился. Судя по шуму, с пня вскочил и принялся вокруг него носиться, рычать да гикать по-звериному.

— Успокоил я тебя, добро-молодец? — внезапно спросил почти на ухо.

— Нет, дедушка, — ответил Влад и глаза все же открыл. Каково же оказалось его удивление, когда увидел Лешего по-прежнему сидящим на пне. — Я все равно не умею во плоти в птицу перекидываться, а значит, и Хрустального дворца мне не достигнуть, да и Кощей видеть меня не захочет.

— А Кощей, чай, девка? Чтой-то ты больно о его хотелках думаешь, — Леший аж руками всплеснул. — Я ж уже сказал: сглупил он сам, на то и разгневался, а ты попал под горячую руку. Однако это вовсе не означает, будто его слушать надобно. По поводу же остального — полночь истекла, сила твоя теперь взрослая, течет по жилам бурной рекой. После первородного пламени ты не только вороном — волком по лесу скакать можешь, змеем по скалам ползать, щукой плавать в море-океане. Мало кто сравнится с тобой промеж людей.

— Откуда у Златоуста взяться первородному? — не поверил Влад.

— У волхва-то? Неоткуда. А ты забыл, в чьем лесу ритуал проводили?

Влад на это лишь головой покачал.

— Э-эх, — махнул на него рукой Леший. — Птенец ты, едва оперившийся, дурила дурилой, самого себя не знающий да в силы свои не верящий. Ну и ладно, — добавил он, с пня вставая. — Я тебе, что мог, объяснил, совет дал, дальше сам разберешься. А коль нет — не моя в том вина, это ты на себя все навешивать приучен, а я — выкуси, — показал фигу и исчез.

Тотчас и волк убежал, медведь перестал спину греть, а лиса еще раньше ушла потихоньку. Влад полежал немного, а потом, когда холод ощутимо стал к нему подбираться, поднялся. Красиво было в лесу в глухой час. Голые деревья стояли черные, недвижимые и полные какого-то внутреннего достоинства. Мертвенное спокойствие пряталось под лапами елей, но опасным не являлось. А над всем и вся раскинулся небесный купол: чистый и прозрачный, без единого облачка, насыщенного темно-синего глубокого цвета с яркими умытыми звездами. Влад сроду столько небесных самоцветов не видел. Казалось, разлилась над головой неслышимая музыка.

«Взмахнуть бы руками-крыльями, вознестись к ним», — подумал Влад и вдруг понял, что давно уже летит. На всякий случай вернулся, сделал круг над поляной, на которой лежал, однако тела своего не увидел: значит, во плоти обернулся вороном.

Вначале поднимался все выше и выше, уж блуждающие звезды попадаться стали; две из них, хохоча, в хвост пристроились.

— Ты куда так торопишься? — спросила одна.

— За завтрашним днем поспеть хочешь или, наоборот, прошлый догоняешь? — рассмеялась другая.

— В Тридевятое царство, к Кощею тороплюсь, — ответил Влад.

— К Трипетычу, что ли? Так тебе не к звездам надобно, а в самую противоположную сторону, — сказала третья, подлетевшая совсем близко и едва не севшая на клюв. — Вон туда, — тонкий призрачный луч ударил на восток, где сумерки уже чуть расцветились близким рассветом, — к Синим горам.

Влад хотел возразить ей, что, сколько себя помнил, никаких гор, тем паче синих, на востоке не наблюдал, но глянул в указанном направлении и глазам не поверил. Не просто пара пиков виднелась у самого виднокрая, а неприступный хребет вытянулся и сверкал синим холодом чистейшего сапфира. Влад прокаркал благодарность, изменил направление и быстрее замахал крыльями. Казалось, лететь ему еще три дня и три ночи.

Небо совсем посветлело, звезды наверняка скрылись, их теперь лишь со дна колодца разглядеть и получится. Вот-вот Хорс колесницу погонит по небу, как бы не сжег, мимо проезжая. Влад в любом случае решил не снижаться и не устраивать себе отдыха. Он нашел правильный путь только благодаря звезде. Вряд ли, если потеряет, посчастливится встретить снова.

Он летел и летел, а горы все стояли на горизонте. Никаких попутчиков не встречалось больше, Хорс не спешил показываться, и даже ветер отсутствовал. Чтобы не думать о безвременье, в котором очутился, Влад принялся считать удары собственного сердца — уж оно-то билось по-прежнему. Досчитал до тридцати трех, затем трижды по столько же, моргнул и едва успел затормозить — прямо перед клювом возник отвесный выступ, лишь чудом удалось на крыло упасть и не разбиться. Небо сделалось угольно-черным и непроницаемым, словно кто-то вылил на него смолу, огромная рыжая луна нисколько не рассеивала мрак. Зато горы сияли чистым индиго, а Хрустальный замок в отдалении — звездным светом.

Влад влетел в распахнутое настежь окно — словно специально не затворили, — прошелся по зеркальному полу, огляделся, но никого не заметил. Огромный зал простирался словно степь, весь терем князя, наверное, таким огромным не был, а ведь Влад влетал в небольшую круглую башенку! И вроде бы за хрустальными стенами он мог различить винтовые лестницы, галереи, анфилады и много чего еще. Все они постоянно менялись, будто пытаясь запутать или, наоборот, подстраиваясь под его зрение. Когда позади внезапно соткалась из воздуха стена и отгородила его от окна, Влад расправил крылья и взлетел под потолок, да только ловушка захлопнулась, а огромный зал превратился в круглую комнату без окон и дверей. Остались лишь сталактиты, источавшие голубоватый холодный свет, да огромная люстра, свисавшая с потолка. Об нее Влад случайно поцарапался. Три капли крови упали на пол и зазвенели хрустальными колокольчиками, а затем опустились туда же и три черных пера.