Становление на крыло (СИ)

— Кощей прилетал только к князю на двор, — сказал мальчишка и решил ввернуть мудреное чужеземное слово. У него это даже вышло, только слегка перековерканно: — Циля…направ…ленно.

Еще сильнее загомонили мужики. Многие помнили, как горели ладьи Кощеевы, да и давно жил он промеж киевлян, не в одном боярском семействе присматривались к богатому чужеземцу, закрывая глаза на любые слухи о нем и считая, будто чародейство — благо, если в помощь для своего рода. Ясно стало: все считают произошедшее местью и кровной враждой, а последнюю на Руси уважали и правомерность ее признавали. Случалось, выходили друг против друга поединщики и решали обиды между собой. Иной раз настолько сильно и храбро сражались, что забывали в сечи всякую вражду и братались за чаркой пряного хмельного меда. Да только супротив Кощея князь никогда не вышел бы, его б богатырь чужеземный на одну ладонь положил, второй прихлопнул — и мокрого места не осталось бы. Потому поступил Кощей даже по-благородному: князь ему ущерб нанес, а он князю терем подпалил. Не просто так повернул худой славы Иван Годиныч на двор к купцу Дмитрию, а Кощей взамен сгинувшей Настасьи выкрал княжескую племянницу Забаву.

— Все правильно, — донеслось до Влада. — Квиты.

И хоть неясно, кто сказал эти слова, все с ними согласились, даже лучники, которые давно опустили луки и вертели головами по сторонам.

Князь нахмурился. С одной стороны, тяжкой обиды он простить не мог (того гляди, сами горожане уважать перестанут и взбунтуются, кому нужен предводитель, стерпевший подобное?), а с другой — дружина воевать Кощея точно откажется. В дружину шли по доброй воле, постоять за землю русскую. Заморским наемникам византийским и варягам приказать можно все что заблагорассудится, а эти враз на несправедливый приказ ответят дланью богатырской в глаз или по уху.

Протолкался к князю волхв Златоуст, поклонился и принялся быстро-быстро нашептывать. Время от времени бросал он в сторону Влада нечитаемые взгляды. Скрыться в лесу тот не мог по-прежнему: странное оцепенение сковало все тело, руки и ноги не двигались, и даже волчью шубу скинуть не выходило.

Уж народ расходиться стал. Бояре, чьи дома близ княжьего терема стояли, — в первых рядах побежали. Киев хоть и каменный по большей части, а как займется — тушить мороки не оберешься. К тому моменту, как остались на поляне только князь, волхвы и лучники, Влад совсем закоченел и мечтал лишь о том, чтобы все побыстрее закончилось.

— Хочешь жить? — обратился к нему князь.

Жаль, даже плечом двинуть не получилось, зато лицо застыло совершенно и выглядело отрешенным и спокойным.

— В цепях не стану, — глухо произнес Влад. — И в дружину не пойду.

— И дурак, коль не пойдешь, — ответил князь и сплюнул себе под ноги. — Хотя… тебе нынче веры нет, не нужен мне колдун скрытный, в любую минуту предать готовый. Пригрел на груди змея подколодного! Вырастил как сына названного! Мой хлеб ел, а теперь отплачивает неблагодарностью черной!

— Не смей попрекать меня куском хлеба, князь! Не просил я брать себя в заложники! — сейчас, в шаге от смерти, Влад не собирался сдерживаться. — И становиться тебе сыном названным — тем паче! У меня свой отец имеется, — от гнева, растекшегося в груди, даже согреться удалось немного. Жаль, двинуться он не мог по-прежнему. Шуба словно к плечам приросла и пустила корни в землю.

— Ах ты… — прошипел князь, готовый наконец отдать приказ лучникам и покончить со всем разом, однако Златоуст положил руку ему на плечо.

Влад видел, как сжались тонкие длинные пальцы волхва и тотчас переменился в лице князь, побледнев и скривившись, будто от боли, но заговорил Златоуст более чем вежливо:

— Не ярись, княже, позволь поговорить с пленником слуге твоему верному.

— Дозволяю, — ответил князь и судорожно втянул ртом морозный воздух.

— Ни к чему крики и ругань не приведут. Вижу, у каждого из вас правда своя и каждый за нее стоять станет, — заговорил Златоуст вроде бы спокойно, но от потаенной силы, плескавшейся в голосе, выше взвился огонь костра, а деревья, уже к зимней поре приготовившиеся и заснувшие, пробудились и зашевелили ветвями, хотя никакого ветра не было. — Ты, князь, взял в терем мальчонку чужого рода, поил его, кормил, отдал лучшим людям в обучение и считал, будто за то должен он тебе добром отплатить. Видят боги, окажись Влад, сын Олегов, сиротой безродным, так и случилось бы. Однако ж не прост он, кровь в жилах у него особая, да еще и чародей-оборотень. Кабы вовремя заметил в нем чародейский дар — к себе взял бы, но, похоже, хмарь темная завелась в тереме, она мальчонку и скрыла. Не быть Владу добрым дружинником; верит он, будто забрали его от отца и матери да растили словно волчонка на цепи.

Князь нарочито тяжко вздохнул, Влад же взгляда не отвел, пусть волхв так уставился ему в лицо, что снова стало жарко.

— Однако мы сейчас не о правде ведем речь, — продолжал Златоуст. — И уж тем паче не нужно нам тебя, Влад, убеждать да на свою сторону поворачивать. Оборотень ты сильный, как и чародей, но молодой и неумелый, а сейчас находишься в полной моей власти. Поклянись своей силой и кровью отправиться к Кощею освобождать Забаву из полона — отпустим, а коли нет — лучники наготове. От стали в сердце не умирал пока лишь Кощей Бессмертный, коим ты уж точно не являешься.

Влад прикусил губу. Так и так он намеревался идти в Тридевятое царство, однако клясться собственной силой да еще и кровью…

— Хорошо. Даю слово пойти к Кощею и сделать все для освобождения Забавы, князь, — сказал он.

— Силой клянись! — прикрикнул Златоуст.

— А коли обману, не летать мне более по синему небу, не видеть с высоты земли-матушки, — досказал Влад и содрогнулся. По запястью словно ножом провели, волчья шуба тотчас с плеч рухнула и сугробом у ног осыпалась. Он скосил взгляд и увидел глубокую узкую рану, из которой хлестала кровь. Стоило всему снегу у ног алым окраситься и истаять — кровотечение прекратилось, а порез стянула сначала корочка, затем на ее месте образовался багровый рубец, прямо на глазах побелевший.

— Боги приняли твою клятву, Влад-Ворон, — сказал Златоуст, торжествующе блеснув глазами-углями. — Теперь иди и знай, чем грозит неисполнение. Времени тебе до следующего новолуния.

— Ка-р-к?! — вырвалось у Влада. — До Тридевятого царства и за год не добраться!

— Это уж твое дело, — ответил князь. — За год многое случиться может. Например, Забава из девок бабой станет да понесет, а мне порченая племянница, под Кощеем побывавшая, не надобна. Ну! — прикрикнул он. Или пустить тебе вслед стрелу каленую, чтобы пошевеливался?!

Влад молча развернулся на пятках. В сравнении с недавним пребыванием под заклятьем вокруг словно лето цвело. Однако очень скоро холод до него доберется. Направляясь к лесу, не удержался — протянул руку в сторону и позволил языкам пламени лизнуть пальцы; костер боли не принес, коснулся пореза и позолотил его.

— Ты смотри ж, нахал! Не попрощался даже, — донеслось сзади, но оборачиваться Влад не стал. Дело сделано, а что там князь вслед крякает — совершенно неважно. Ему же сейчас надо добраться хотя бы до узелка нянюшкиного, под дубом схороненного, иначе попросту погибнет от холода.

«Странно, — размышлял Влад, продираясь сквозь лещину, — раньше я князя уважал. Знал, что ради выгоды и власти продаст он и отца с матерью, и богов, и любого боярина, однако не упрекал. Наверное, мог я его ненавидеть за полон, только и этого не делал, а теперь вовсе не злюсь: нутро у него гнилое — зазорно. Подобных ему на востоке собаками кличут и презирают».

Ветки острые у любого другого искололи да исхлестали бы голую кожу до крови, однако Леший помнил наказ. В отличие от князя, Кощей даже после нанесенной ему обиды не бросил Влада на произвол судьбы, и от мысли об этом становилось чуть-чуть спокойнее.

Наготы своей Влад не стеснялся — не перед кем. Недавно так намерзся, что холода не чувствовал по-прежнему, однако вымотался слишком уж сильно. Перед глазами замутилось, нога подвернулась, в неверно выставленном локте отдалось мгновенной болью, но осознать этого он уже не успел, погружаясь в вязкую темноту.