Две души Арчи Кремера (СИ)

– Если не считать просадки грунта под четырьмя куполами и крена сорока процентов опор.

– Это известно всем, находится в пределах допустимой погрешности и никак не сказывается на функциональности куполов. По большому счету, ваши хулиганства со внутренними экранами на куполах могут влиять на их функциональность куда сильней.

Захария злился. Лутич, напротив, был совершенно спокоен. Он повидал немало паникеров; не то чтобы у него были основания отнести к таковым и Захарию Смолянина, но его поведение, его упертость, подпитываемая скорей неприязнью к некоторым из архитекторов и Рейндерсу в их числе, чем здравым смыслом, подпитывали скепсис Лутича. Если бы все было так серьезно, либо Захария Смолянин посылал своему деду истерические письма с требованием принять меры, а сам тем временем паковал чемоданы, либо совет по техбезопасности куда более агрессивно требовал реконструкционных работ в тех четырех пузырях, купола которых покосились. Ничего из этого он не наблюдал.

– А почему столько таинственности вокруг двенадцатой платформы? Ей присваивают странное имя, прячут чертежи в сейф, а ключи вкладывают в пасть странному и ужасному церберу. Почему вокруг макет-проекта того же административного купола нет такой таинственности?

Лутич поднял брови.

– Захария, если ты сунул свой нос в невероятные глубины административной деятельности в городе, это еще не значит, что и другие так же любопытны. Это во-первых. Во-вторых, ты суешь свой нос где законно, а где и несанкционированно. Так что степень твоей осведомленности не равна осведомленности других людей.

Захария преданно глядел на него и активно кивал головой.

– Так все-таки. Двенадцатая платформа. Жуткая и ужасная секретность. Комендант города выключен из списка доступа. Так подозрительно!

– Во избежание диверсий. Чего непонятного.

Захария недоверчиво хихикнул. Лутич оставался серьезным. И Захария расхохотался.

– Какие диверсии? – спрашивал он. – Кто их будет совершать? Марсиане? Так их нет! Юпитериане? Ужасные ледяные големы, которые способны путешествовать по галактике на метеоритах! Какая прелесть! И генштаб верит в это?

Лутич оставался спокойным.

Захария отсмеялся. И глядя на спокойного Лутича, он посерьезнел.

– Э-э, – задумчиво протянул он. – М-м, так это. Я молчок. Не скажу никому. Какие диверсии?

– Доедай бутерброды и уматывай. Мне нужно на работу, тебе тоже.

– Ну скажи, пожалуйста! Ну пожа-а-алуйста!

Лутич тяжело вздохнул и встал.

– Ты сейчас отвратительно выглядишь, Захария Смолянин. Ты и играешь отвратительно. Выметайся.

– Ну хоть намекни, – надулся Захария.

Лутич помолчал немного, пожевал губы.

– Доставка и обработка астероидов может оказаться успешной, а может и нет, – задумчиво начал он. – Либо экономическая выгода окажется на поверку, скажем так, сильно переоцененной. Так что частные компании в нее ввязываться не спешат. Ну либо подстраховываются очень солидными государственными субсидиями. Как всегда с венчурными проектами. Наверное. Я не экономист. А возведение этих самых платформ является доходым уже на стадии их проектировки. Проект «S86-212», например, до сих пор связан как минимум с тремя частными компаниями. С тремя очень жестко конкурирующими компаниями. Так что диверсии не исключены. Их вообще никогда не стоит исключать.

– Платформу в любом случае будет строить бюро из местных. – Попытался возразить Захария. – Что они, своих, что ли… Да ну тебя!

Лутич сжал челюсти, задержал дыхание. Захария съежился и подался назад: Лутич выглядел как медленно, но очень верно свирепевший бык. Оказаться на его пути не хотелось.

– Запросто, – тихо процедил Лутич. – Люди способны и не на такое. Ты еще здесь?

Захария очень быстро собрался и выскочил за дверь. «Вот блин», – выдохнул он, переводя дух, опираясь спиной о стену. «Вот блин!» – повторил он уже громче, идя по улице. «Вот блин! – возмутился он, глядя в небо. – И он будет обвинять меня, что я пристрастен? Да мне у него учиться и учиться!».

Насчет работы Лутич был прав. И как бы Захария ни хотел оказаться дома, забраться под одеяло и заснуть, долг примерного марсианина влек его на работу. И любопытство: что там делает посудина «Адмирал чего-то там», а конкретно что на ней делает лейтенант Бизон. Нет, никаких парнокопытных – что-то после вспышки ярости миролюбивого обычно Златана Лутича, которой Захария только что был свидетелем, о них думать не хотелось вообще. Лейтенант Гепард – уже лучше. Лейтенант Гризли Канторович. Должен был уже, наверное, вернуться с дежурства.

Вернулся. Находился в сети. Был возмущен, не обнаружив в ней милейшего, прелестнейшего, вездесущего Захарию Смолянина. Гневно спросил: «Где тебя черти носят?». Ответить на это что-то вменяемое было нелегко. Говорить правду – чревато: она выглядела бы примерно следующим образом – «был у коменданта Лутича всю ночь, не спал». За такое и отгрести можно было. Очень и очень жестоко. И Николай Канторович наверняка думал бы о том, чтобы основательно наказать Захарию, а не позаигрывать со своими извращениями. Нет, нахрен. Нужен был отвлекающий маневр. И Захария, умничка, красавчик, человек, относящийся к моде с исключительным уважением, а к новомодным формам и материалам – с трепетом, выскользнул из куртки и остался в полупрозрачном топе. В меру длинном, аккурат до пояса брюк, в меру узком – дышать в нем еще можно, главное, не переусердствовать. В меру откровенном: вырез горловины еще не дотягивал до гордого звания «откровенное декольте». Николай Канторович продолжил негодовать по поводу безответственности Захарии, но уже не так страстно, а глядел со все большим интересом. Ну как его не поощрить? И Захария потянулся, томно зевнул, неторопливо размял шею, лениво принял изящную позу и чуть-чуть изогнулся.

– Я был томим разлукой с тобой, – печально вздохнул он.

– В чьем обществе? – усмехнулся Николай Канторович.

– В обществе самой лучшей дуэньи в галактике. Которая следит за моим целомудрием куда серьезней, чем ты. Ты можешь быть спокоен. Я уже отчаялся ждать окончания карантина, – обиженно буркнул он и зыркнул на Николая исподлобья.

Ах, отрада сердцу, бальзам на душу! Мужественный и неуступчивый, сдержанный и отстраненный, тот злился. Пытался, кажется, подбирать слова, да только они всё не подбирались.

– Он скоро закончится, – бросил он. Но уверенности в его голосе не было.

– Расскажи, чем ты занимаешься, – кокетливо улыбнувшись, попросил Захария. – Ну или что ты сейчас думаешь.

Николай улыбнулся. Злорадно, многообещающе.

– Ты хочешь правды или дневную порцию осанны твоей блистательности?

Захария оттопырил губу.

– Мне интересно, а что это будет за продукт, если совместить? – задумчиво поинтересовался он, с любопытством глядя на Николая.

– У тебя ужасная прическа. Я никогда не понимал, в чем прелесть этих шерстяных колбасок. Но тебе идет. До Горгоны ты не дотягиваешь, но что-то запоминающееся в этом есть.

– Ха! – возмущенно выпалил Захария.

– Я не знаю, какими безобразиями ты занимался всю ночь, но твоя мордашка выглядит очень привлекательной. Возбуждающе утомленной, умилительно усталой. Я бы с огромным удовольствием погладил бы тебя по щеке. Просто чтобы поверить, что твоя кожа может быть небезупречной. Кстати, у тебя прыщ вскочил.

– Где?! – вскочил Захария.

Николай смеялся.

Захария рявкнул на него и принялся исследовать лицо. Прыщ действительно был. Захария сморщился, но на фонтан негодования его не хватало. Он почесал нос и жалобно посмотрел на Николая, обмяк и положил голову на консоль.

– Вас же хотя бы завтра из карантина выпустят? Ты полетишь сюда? – спросил он.

– Обязательно, но не с первой партией, – хмуро признался Николай.

Захария сонно моргнул, зевнул, подложил руку под голову.

– Вот что бы тебе не послать этого Дюрсака к лешему, – сонно буркнул он. – В конце концов, тебе нужно быть здесь. Ла-а-адно, – смачно зевнул Захария. – Я немного подремлю. Все равно разбудят, гады. Нужно прямой эфир налаживать.