Солнце жизни (СИ)

— Да.

— А что, если я скажу, что обо всём хорошо подумал и понял, что до сего момента я не жил и не любил по-настоящему, лишь сейчас, в данную минуту, живу и существую, а на сердце моём самая крупная и самая абсурдная любовь моей жизни? Что тогда? Что, если у меня во всю жизнь самое действительное происходило и принималось лишь в неординарных ситуациях, а не после многочасовых размышлений? Что, если… пьяный угар не причина минутного увлечения, а следствие давней глубокой любви? — Уитвики рассыпался в вопросах, горячась с каждой секундой. Ему хотелось задавить Леннокса если не качеством своих слов, то хотя бы их количеством и исключительной непонятностью. Но глаза майора были по-прежнему ледяными; ладони непроизвольно задрожали, уже забыв про кофту.

— Даже если так, Сэм, даже если ты любишь по-настоящему… всё равно нет. Это слишком, — покачал головой. — К тому же, это со стороны выглядит довольно странно и не укладывается у меня в голове, чтобы на пьяную голову слова были искренними и обдуманными… Прости, Сэм. Но чудес в жизни не бывает. И я тебе и правда не могу ответить ничем хорошим и положительным. Мне кажется, тебе следует одуматься, взглянуть на свою жизнь по-другому и понять, что у тебя есть те, кто тебя любит. Подумай о своей будущей семье… Короче, не зацикливайся на этой мысли. Она засасывает в свою пучину и не отпускает. И всё-таки попомни моё мнение: я чувствую, что любовь эту всю ты надумал. Даже если и не надумал, то… прости, ты знаешь мой ответ. Ты мне хороший знакомый, но о таком я даже и подумать не мог, — Уитвики не помнил, как жёстко и неприятно врезались эти слова в его изнеженное сердце; помнил только, что в тот момент подул сильный ветер и стало будто на тон темнее; кажется, и солнце его жизни скрылось за дождевыми тучами. Нет, оно пока не закатилось, но уже беспрепятственно двигалось к этому. Парень усмехнулся, запрокинул голову вверх, а потом и вовсе разразился безумным нервным смехом; Уильям настороженно на него поглядывал, побаиваясь, не сошёл ли он с ума. Через пару мгновений Сэм резко замолчал, опасливо посмотрел на Леннокса и, будто вспомнив всю нынешнюю ситуацию, мигом успокоился.

— Значит, ты не?.. — решил сделать последнюю попытку; это выглядело более чем жалко. Майор коротко кивнул. Уитвики опустил голову; горькая улыбка не сходила с его губ как напоминание о прошлом Сэме, которого сменил в те минуты новый — какой-то более серьёзный и печальный. Видимо, и правда человека могут научить не года, а порой всего лишь жалкие минуты…

— Ну, Уильям, хотя бы не воспринимай мои слова как горячечный бред. Я действительно… люблю тебя. Просто знай, — говорил сдавленным шёпотом, чувствуя комок отчаяния и крик безысходности, застрявшие в горле.

— Ты знаешь мой тебе совет, — ответил со вздохом.

— Знаю. Прости. Можешь даже не думать об этом. Просто знай. И я приношу тебе искренние извинения, если чем-то обидел тебя или твою семью… они замечательные люди. Да, ещё раз прости… Ну, бывай. Удачи… — говорил, делая робкие шаги назад и ежесекундно заглядывая в глаза Уильяму, силясь найти там что-то такое, за что можно зацепиться и найти повод остаться, доказывая никому ненужные истины. Но в тех до боли любимых и обыкновенно добрых глазах ледники не таяли, тепло не излучалось и никаких иных чувств, кроме лёгкой жалости, не было. «Хорошо научился скрывать чувства!» Если, правда, скрывал… Уже в спину Уитвики прилетело вполне доброжелательное, но для него равносильное выстрелу или удару «До встречи, Сэм!» Нет, ещё одной встречи он не потерпит. Не будет никакого завтра! Уже ничего не будет. Парень бежал, нёсся до своей машины, не чувствуя ног, рук, головы, а ощущая лишь свою развороченную и вывернутую всеми органами наизнанку душу и забитое сердце. Нет, в его жизни правда не было ничего такого: всегда любовь доставалась с более или менее несерьёзными трудностями. Ему всегда казалось, что любить взаимно — самое простое и часто встречающееся событие в мире. Он любил девушек — девушки любили его. Но здесь он не усёк один факт… нынешним объектом любви был мужчина. А отсюда шло множество проблем и недопониманий; не думайте, Уитвики это отдалённо знал и понимал, но знал и понимал так, как мы, обычные граждане, обыкновенно знаем и понимаем о войне: да, это жутко, да, это плохо, да, это страшно, но как именно жутко, плохо и страшно, мы так и не узнаем, пока не попробуем на своей шкуре. И вот тогда настанет гряда разочарований… у Сэма она уже наступила.

Что и говорить, ощущение было такое, словно в душу плюнули. Парень, слыша свист в ушах от бега, наконец рванул на себя ручку и прыжком забрался в кресло, истошно крикнув «Вперёд, Би, чего же ты тормозишь?» Дверью он шандарахнул так, что звонко задребезжали стёкла, и Би откликнулся недовольным рычанием. Ему хотелось уехать отсюда как можно скорее; Сэм старался не поднимать глаз на тротуар, но всё-таки мельком глянул: джинсовая куртка была уже далеко впереди. Нет, он не ненавидел Леннокса. Он по-прежнему его любил и, ему казалось, осознал и открыл своё чувство именно сейчас даже больше, чем в те минуты своего позора. Но всё-таки его изнеженная, разбалованная и привыкшая всегда к взаимности душа сейчас едва отходила от произошедшего; Леннокс как никто другой ударил по его самолюбию, но, наверное, это был нужный удар. Так обыкновенно спускают с небес на землю. А Уитвики и не знал… Впрочем, даже так он не мог испытывать ни одной отрицательной эмоции по отношению к мужчине. Ведь с его стороны это самый лучший исход событий; ему не на что жаловаться. Разглядывая серые, закрывшие ещё блистающий горизонт дома, Сэм безумно улыбался, иногда мелко хохотал и покачивал головой; могло показаться, что он душевнобольной. Парень был рад оказаться и им, лишь бы забыть раз и навсегда этот позор своей жизни.

— Би, это было ужасно!.. — прошептал Сэм, потирая лоб и жмуря глаза, будто испытывая стыд за себя прошлого. Через несколько секунд на панели появилась надпись: «Верно, глупо спрашивать, как именно всё было…»

— К тому же, ты сам видел… нет! Сегодня я опозорился так, как никогда не позорился! Это ужасно, Би, ужасно… — говорил тихо, сдавленно, убито; но мужская гордость не позволяла показать слабину или выплеснуть отрицательные эмоции. Уитвики не мог поступать так, понимая, что ещё может спасти свою утонувшую в дерьме гордость. Хотя нужно ли её спасать? Не безвозвратно ли она там утеряна?..

Сэм хотел позабыть, но да нужны ли слова, чтобы описать ту муть, которая с ним происходила и из-за которой он явно не мог этого сделать? Он чувствовал себя впервые так уничтожено; хотелось выть, вспоминая, что его слова не растопили тот гадкий лёд в глазах Уильяма, а ведь через пару минут он войдёт в свой дом и улыбнётся домочадцам так светло, посмотрит так тепло… Парень жутко завидовал, отчасти, хотя и не без ощутимого греха на душе, теперь понимая, почему по пьяни высказывал к ним такое отношение. Подумав об этом, Уитвики в следующую же секунду жестоко отбросил эту мысль; он стал противен себе ещё больше. Нет, с ним вовсе не было того состояния, называемого муками безответной любви и отвергнутого сердца; нет, он просто чувствовал, что та жизнь, которую он открыл в себе во время признания, реальна, остра на вкус, резко ощутима, но теперь она, увы, уходит на убыль. Парень сладостно вспоминал тот зенит: он ясно тогда ощущал себя, ощущал адреналин в крови, абсурдные мысли в мозгу, безумные слова и идеи на языке и бесконечное чувство свободы и чего-то реально происходящего здесь, сейчас. Тогда он понял, что не просто прожигал жизнь, как все свои прошлые двадцать с лишним лет; он осознал, что это был пик его жизни, самый острый момент, самая яркая любовь и самые незабываемые ощущения. Но лишь Леннокс мог решить, продлить ли этот момент до бесконечности или же дать солнцу естественно опуститься за горизонт. Впрочем, другого его решения и быть не могло…

Сэм помнил, как дрожали его руки, как жутко пересохло во рту, как глаза бешено стреляли в его сторону, как душа вся вытянулась в струнку, как впервые… впервые с его губ слетало что-то истинное, правдивое, исполненное настоящей любовью. Он знал, что глупо, знал, что бесполезно, знал, что упал в глазах Уильяма низко, но под страхом смерти бы не отказался от того, что его любовь не есть плод слишком углублённых размышлений о содеянном в пьяном виде. Никогда. Уитвики открыл окно и ощутил на себе порывистый холодный ветер; во время признания хотелось такого же.