Я без ума от французов (СИ)

Цицеро отстранился, когда Тиерсен начал просто целовать его уже мягкий член и влажные яички, потираясь носом о бедро. Маленький итальянец снова лег обратно, он еще не знал толком, что собирался делать дальше, но когда Тиерсен потянулся поцеловать его, уперся пальцами в мокрые губы.

– Ну что ты опять? – негромко спросил Тиерсен. Рукой он мерно и неторопливо двигал под одеялом, лаская себя. И Цицеро не мог объяснить, почему это ему не нравилось.

– Прекрати так делать! – он только схватил Тиерсена за плечо и нахмурился.

– Почему это? – спросил тот, но руку остановил, вытаскивая из-под одеяла. От нее сочно пахло свежей смазкой. – Я тоже хочу получить удовольствие. Желательно – с тобой. Желательно – если ты тоже поласкаешь меня ртом, – он мягко улыбнулся. Цицеро прикусил губу, торопливо думая.

– Не сегодня, – наконец сказал он и, не дожидаясь ответа, опять отвернулся от Тиерсена, раскрывая книгу.

– И что это еще такое? – Тиерсен нахмурился, совершенно не понимая, что происходит.

– Это… игра, Тиер-рсен, – он даже не ожидал, что Цицеро ответит, но тот все-таки чуть повернул голову. – Если ты хочешь поиграть с Цицеро, не трогай себя. Пока.

– А там в конце предполагается какая-нибудь фантастическая награда? – спросил Тиерсен, меняя тон на более миролюбивый и снова прижимаясь к его спине.

– Вроде того, – Цицеро дернул плечом, но отстраняться уже не стал.

Несмотря на то, что Тиерсен выполнил просьбу Цицеро, хотя это было и весьма мучительно и стоило лишних пяти минут утром в душе, в его жизни особенно ничего не поменялось. Цицеро все так же не разговаривал с ним, конечно, хотя бы больше не устраивал молчаливых скандалов, но все равно. На работе он периодически продолжал кидать в Тиерсена вещи и ругаться, и всю разницу между обетом молчания старым и новым тот уловил только после совершенно вымотавшего его выступления, когда Цицеро затолкал его в одну из подсобок, крепко заперев дверь, и нагнул на какой-то комод, легко ударив под колени, чтобы было удобнее. Он возился несколько секунд, торопливо расстегивая Тиерсену брюки, спуская свое трико на бедра, и сплюнул в руку, размазывая слюну по члену, почти сразу вставляя его целиком. Тиерсен тогда стиснул зубы и крепко схватился за комод, о который быстро начал биться грудью при каждом толчке. Но, в общем, это было довольно тихо, и в тишине подсобки Тиерсен слышал только частое дыхание Цицеро, негромкое позвякивание бубенцов на его колпаке и шлепки кожи о кожу. И чувствовал цепкие пальцы на бедрах, и чуть изогнутый член внутри себя, и сильное, не прошедшее еще возбуждение после того, как он бросал ножи. Тиерсен потянулся к себе, даже не сомневаясь, что уже можно, но Цицеро сразу схватил его за руки, заставив неудобно прогнуться.

– Я не разрешал тебе! – сказал он немного истерично, резко заламывая их, упираясь в сведенные запястья ладонью и начиная двигаться еще быстрее. И Тиерсен чуть не застонал от этого. В тот момент это наказание неизвестно за что ему очень нравилось. А вот когда Цицеро скоро кончил в него, весь подрагивая, и вытер свой член об его же задницу, быстро отстраняясь и подтягивая трико, – уже не очень. Но когда Тиерсен опять потянулся к себе, решив наплевать на дурацкий запрет, Цицеро промурлыкал ему на ухо своим высоким голосом:

– Игра, мой милый Жизмон, игра, – переместившись так близко, звякнув бубенцами. И Тиерсен подумал, что он может потерпеть еще немного. Но если в конце не будет действительно фантастической награды, то Цицеро придется очень хорошо наказать. И вовсе не в приятном смысле.

Оставшиеся до визита к Серафену дни, в общем и целом, проходили довольно уныло. Тиерсен выяснил, что, кажется, до того самого дня разговаривать с ним так никто и не будет, и что, несмотря на довольно сильную загруженность и нервную вымотанность от постоянных выступлений, его желание особо слабее не стало. И наличие вокруг спортивных и довольно симпатичных девушек и молодых людей в плотно облегающих трико и соблазнительных костюмах – они еще и не стеснялись переодеваться при нем – ситуацию никак не облегчало. И, уже почти привычно спуская свою сперму в слив ванны по утрам, Тиерсен иногда думал о бренности бытия и о том, что в его жизни опять происходила какая-то хрень, которой он не мог найти объяснение. Потому что Цицеро продолжал иметь его в полюбившейся ему подсобке, когда ему только хотелось, и у него-то секс был, а у Тиерсена как бы был, но какой-то неполноценный. И это очень раздражало.

Но во всем этом была и пара плюсов, пусть для Тиерсена и сомнительных. Во-первых, он не нервничал. То есть нервничал, но не из-за того, что мог поранить Цицеро во время их выступлений – иногда Тиерсен уже думал намеренно зацепить его ножом в каком-нибудь чувствительном месте, – и не из-за будущей части их работы. А во-вторых, он кое-чему научился. И это был все-таки довольно приятный опыт.

Тиерсен сидит на скамье в ожидании того, когда Жак и Одетт переоденутся – они сегодня закончили репетицию немного позже, – и старается не слишком на них смотреть, с показным интересом изучая свое колено. Одетт что-то увлеченно говорит, и Тиерсен слушает вполуха, не поднимая взгляд выше ее длинных ног, даже когда она подходит ближе.

– Слушай, Жизмон, я не хочу, конечно, лезть, куда не просят… – она говорит, и ему приходится посмотреть на нее. Ох, она хоть бы блузку надела… – Но, по-моему, тебе нужно что-то делать с твоей… личной жизнью. Я вижу, как ты иногда реагируешь…

– Хватит, Одетт. Ты меня смущаешь, – Тиерсен улыбается немного натянуто.

– Нет, серьезно, Жизмон, – Жак поворачивается, и Тиерсен отлично может проследить плавную линию его стройных бедер, его подтянутый живот с темной дорожкой волос, уходящей под легкие спортивные брюки, – я знаю, как это неудобно и отвлекает. Ты стараешься выкладываться на полную, а в голове все равно одни акробатки в этих их… – Одетт поворачивается и со смехом кидает в него полотенцем. – Ну, в общем, ты понял, – Жак тоже смеется, снимая полотенце с головы.

– Мы просто подумали… – продолжает Одетт, все еще улыбаясь. – Завтра у нас троих все равно выходной, так что, может, съездишь с нами на танцы сегодня? Хватит уже торчать дома, в конце концов, твой папаша – не маленький ребенок, сам сможет посмотреть свой сериал. А так ты сможешь найти себе какую-нибудь девушку. Или, может быть… – она улыбается уже как-то по-другому. – Ну, ты знаешь, мы с Жаком могли бы… – она садится рядом и легко кладет ладонь Тиерсену на колено, чуть поглаживая. – Нет, конечно, если ты захочешь.

– Ты привлекательный парень, Жизмон, – тон Жака тоже чуть меняется, и он подходит совсем близко, опускаясь на корточки перед Тиерсеном.

Тиерсен выдыхает и понятия не имеет, что сказать. Господи, его последний раз кто-то соблазнял несколько лет назад, и он совершенно от этого отвык. Тем более от того, когда его соблазняют сразу двое. Одетт и Жак явно не делали так часто, их дыхание чуть сбилось, и зрачки самую малость расширились, но так же явно они уже договорились об этом – с немного нервным смешком Тиерсен представляет, как они обсуждали, согласится он с другим мужчиной или нет. Но от них легко пахнет свежим юношеским потом, и Тиерсен знает, что сейчас ему достаточно любую мелочь сделать, чтобы получить их обоих себе в постель на эту ночь. Достаточно было бы, поправляет он себя. Хотя это искушает, ничего не скажешь. Тиерсен контролирует свое дыхание и все еще молчит, глядя в глаза Жаку, и чувствует, как Одетт медленно ведет ладонью выше по его бедру. Еще немного – и она задержит пальцы перед тем, как коснуться его возбужденного члена – о, она отлично знает об этом, выдыхая совсем рядом с ухом. Жак легонько опирается на колени Тиерсена и чуть подается вперед. Губы у него полные и ярко-розовые, как у девушки, и Тиерсен думает, что был бы совсем не прочь его поцеловать. А потом посадить Одетт себе на колени и поцеловать ее. А потом…

– А я гляжу, мой драгоценный Жизмон времени зря не теряет! – голос от двери ужасно раздраженный.