Иерусалимский синдром (СИ)

Наверное, надо было отвечать повежливее — всё-таки я переписывался с англичанином. Но я набирал текст из последних сил: вода уже не спасала. Ощущение было, словно меня всего обмазали жгучим перцем и маслом и подожгли.

Я открыл кран с холодной водой (та, что была в ванне, уже ощутимо потеплела) и принялся ждать ответа.

Наконец, после сотни обновлений страницы, я дождался.

«Тут мало что понятно. Судя по всему, описание какого-то катаклизма. Что-то про пожирание. Это что, очередной розыгрыш про Нибиру? Очень смешно. Не пишите сюда больше».

Я застонал. Чертов англичашка! Из-за его подозрительности мне сейчас грозило заживо свариться в собственном соку.

Но потом я вдруг понял, что боль уходит. Значит, даже этого было достаточно.

Хмыкнул.

Нибиру. Охренеть.

Когда я уже вылез из воды и перешёл в комнату, в дверь позвонили. Отчаянно не хотелось вытираться и одеваться — капли воды охлаждали кожу, и я так и ходил по дому в одном набедренном полотенце.

Неслышно подошёл к двери. Посмотрел в глазок.

И увидел Лерера.

Я распахнул дверь, не думая ни о том, как именно он приехал сюда ещё до окончания субботы, ни о том, что на груди моей все ещё горят воспалённые письмена.

Он втолкнул меня вовнутрь и сразу же закрыл за собой дверь.

— Почему ты весь мокрый? — вот такие были его первые слова после целого месяца разлуки.

— Принимал ванну, чтобы не зажариться — коротко ответил я, разглядывая его. Лерер, судя по всему, ещё у себя дома благоразумно снял шляпу и даже кипу — всё-таки он вел машину, и в полном облачении выглядел бы совсем дико. Но на нем были все те же костюм и рубашка, которые с головой выдавали жителя ортодоксального Иерусалима.

— А где дети? — спросил я.

— Оставил их сестре.

— Тебя за такое просто распнут. И меня тоже — это ведь я вызвал тебя сюда в субботу.

Он вздохнул, сел за мой кособокий стол.

— Янон…если уж ты позвонил посредине субботы, я должен был приехать — ты вряд ли бы сделал это без веской причины. Покажи мне, что там у тебя.

Знакомое дыхание, когда он внимательно рассматривает символы на моей коже. Палец коснулся одного из них, и я закрыл глаза, чтобы он не увидел, каким взглядом я смотрю на него сейчас.

— Мне кажется, или сейчас знаки стали глубже? И болезненнее?

— Тебе повезло, что тебя здесь не было полчаса назад. — я вкратце рассказал ему свои сегодняшние злоключения, пока одевался — не привык принимать гостей полуголым.

— А что будет в следующий раз? — задал он вопрос, который мучал меня весь день.

— Сам не верю, что говорю, но надеюсь, что следующего раза не будет. Я не смогу ничего прочесть, и никто не сможет. Боюсь, что сдохну от боли, прежде чем увижу, чем все закончится.

Он покачал головой.

— Тогда нам надо подготовиться.

— Выучить шумерский алфавит?

— Хотя бы. Или найти человека, который смог бы получить и прочесть послание в течение нескольких часов.

— И не послал бы нас подальше, да?

Он расхохотался.

— Планета Нибиру!

Я и сам рассмеялся, глядя на него. Как же хорошо было видеть наконец Авшалома — как если бы предварительно выдрав все зубы без наркоза, потом дали бы холодное и сладкое мороженое. Или ещё лучше — лидокаин. Или и то и другое.

— Когда тебе надо ехать обратно? — спросил я.

— До окончания субботы уже никуда не поеду.

— Так ты ещё три часа в моем распоряжении. Хочешь, закажем еду с доставкой?

— Я не могу — мягко напомнил он.

А, черт.

Мы не сможем пообедать вместе, не сможем пойти в бар на углу, не сможем даже телевизор посмотреть.

Я лихорадочно вспоминал, есть ли у меня дома хотя бы непочатая бутылка воды.

— У тебя такой вид, словно я сказал что-то принципиально для тебя новое — заметил Лерер.

— Я забыл — честно ответил я.

— Неудивительно, за месяц в этом городе. Я удивляюсь, как люди здесь вообще считают себя евреями.

Смешно — он только что приехал ко мне сломя голову посредине субботы, хотя ситуация совсем не была вопросом жизни и смерти* — а теперь назвал всех жителей Тель Авива гоями. Какой же он всё-таки…

— Ну что же, дорогой еврей. Что же нам с тобой делать целых три часа? — спросил я язвительно.

Авшалом улыбнулся, поднялся со своего стула.

— Уж найдем, что.

Мне перехватило дыхание, когда он обеими ладонями обхватил мое лицо и привлек в первый за месяц поцелуй, голодный и ненасытный, совсем не сочетающийся с тем, кем Лерер был все остальное время — застегнутым на все пуговицы религиозным ретроградом. Я чувствовал, как сильно и учащенно стучит его сердце — прямо о мою грудную клетку. Наверное, мое билось точно так же.

— Не звонил мне, не приезжал — пробормотал он мне в шею.

— Для твоей же… безопасности — выдохнул я.

Он провел губами по моему кадыку, и от его теплого дыхания на коже я весь покрылся мурашками.

— Я с ума сходил, Янон.

Я осторожно обнял его, боясь, что он опять скинет мою руку, но он только прижал меня к себе покрепче.

— Пообедать у меня тебе нельзя…но хоть сесть мы можем? — рискнул я — Неудобно целоваться, упираясь задницей о стол. Вон там есть целая кровать.

Он отстранился, взгляд его стал жёстким, и я поежился.

— Янон, ты ведь понимаешь, что здесь сейчас происходит? Я каждую секунду совершаю выбор между тем, что должен — и тем, что хочу, но мне делать никак нельзя.

— Угу.

Он вздохнул.

— Ты неумолимо приведешь нас в постель. Я знаю это. Но…

— Ты не хочешь постель? — уточнил я — ну так и не надо…

— Я хочу. До смерти хочу. Хочу раздеть тебя, хочу раздеться сам, лечь с тобой рядом и… если бы ты только знал, что я мечтал сделать с тобой весь этот месяц…

Я сглотнул. Слышать от Лерера такое казалось делом таким же невероятным, как если бы к мне в квартиру вдруг забрел бы розовый бегемот.

— Тогда останемся сидеть здесь — пробормотал я. Черт, мне не хотелось сидеть за столом! Я хотел оказаться с ним в постели, увидеть наконец его тело под рубашкой и талитом. Но понимал, что каждое мое торопливое действие вызовет немедленный отпор. Лучше уж подожду.

Чего Лерер не учел — это что мой обеденный стол был, мягко говоря, очень, очень неудобным. Как и стулья. Я уже привык к своей мебели — приходилось работать сидя здесь по девять-десять часов в день, но новичкам это скорее напоминало прокрустово ложе.

Дивана у меня в комнате не было.

Я смотрел, как Авшалом пытается хоть как-то поудобнее устроиться, и думал, сжалиться ли над ним, ещё раз предложив пересесть ко мне на постель, или дать немного помучиться.

Потом не выдержал.

— Сядь уже на кровать. Я не собираюсь к тебе лезть, буду сидеть здесь, в трёх метрах от тебя.

Он с облегчением пересел, поудобнее устроился на подушках, и я сразу же пожалел о своем обещании не лезть к нему.

— Какие новости в Иерусалиме? — спросил я, чтобы отвлечься от непрошенной эрекции.

— Я впал у Эльканы в опалу — ответил он небрежно.

— Он твой адмор? *

— Что? Ну и каша у тебя в голове, Янон. У нас нет действующего адмора, помнишь? *

Я зевнул. Опять этот условный рефлекс! Как только мне пытаются втолковать что-то из сферы религиозных традиций, я принимаюсь безудержно зевать.

Лерер это заметил.

— Неважно. Он не глава нашей общины, но тем не менее у него очень высокий авторитет.

— И чем тебе грозит его опала?

— Грозит всей моей семье потерей доброго имени, моим сыновьям — проблемами в поиске невест в будущем. Не все захотят иметь дело с моим зятем, который, хоть и является одним из лидеров общины, должен будет уйти в тень. Его бизнес тоже может изрядно пострадать.

— И что теперь делать?

— Ничего — он пожал плечами.

— А если не будет конца света?