Где тебя нет (СИ)

Тем не менее, он чувствует наладившуюся обстановку и наконец-то перестает себя чувствовать не в своей тарелке.

Серхио аккуратно притягивает левой рукой к себе Луку, а правой со всей дури загребает к себе под бок Ракитича, который всё ещё переживает не самые, по его мнению, радужные варианты развития отношений двух лучших друзей.

— Ваня, — Лука прижимается к плечу Серхио, Ракитич идентично повторяет его жест проявления ласки по отношению к испанской хмурой туче. Модрич начинает вещать по-хорватски, не обращая внимания на обиженный взгляд ничего не понимающего соседа, — Ваня, в конце августа, когда мы стали жить с Рамосом вместе, ты мне сказал… — смешно морщит нос. — М-м… не помню точно… «Приживетесь друг с другом, ещё удивляться будете — как не ладили?»

— Было дело, — соглашается Иван, — и как оно — прижились?

— Не-а, — улыбается, — он как был хмурой жопой, так ей и остался.

— Говорите на испанском, — просит Серхио со слегка нервной интонацией в голосе. Иван поднимает голову с его плеча и поправляет рукой его растрёпанные волосы.

— Не-а.

— Понабрал же хорватов на свою голову, — недовольно бурчит Рамос, пока Лука с Иваном счастливо переглядываются и прыскают со смеху.

***

Рамос и Модрич возвращаются домой тем же вечером.

Иван подвозит их, передаёт последние наставления Луке от доктора. Они выходят из машины под тёплую, но всё такую же влажную погоду, ждут, пока Иван отъедет, и заходят в подъезд.

Они идут параллельно друг другу, Серхио старается не дотрагиваться до хорвата свободной рукой, потому что не знает, как правильно реагировать на него. Лука не смотрит на него, безмятежно думая о чём-то своём.

Лука останавливается перед дверью квартиры, показательно поднимает глаза на Рамоса, прося открыть дверь, потому что у него ключей нет. Серхио вспоминает, как он провёл эти несчастные два дня без Луки, в голове всплывает картинка тёмного коридора, запаха пива и кучи алюминиевых баночек, и Серхио останавливает копошащуюся в кармане руку, которая уже нащупала холодный металл ключей.

Он ведь даже не подумал о том, что надо было убраться.

Чёрт. Аккуратный Лука его точно не простит.

Модрич недоуменно рассматривает напряжённо думающего соседа. Серхио застывает, смешно напоминая каменное изваяние.

— Эй? — маленький хорват щёлкает у Серхио перед носом, пока Рамос со священным ужасом рассматривает его худую, точёную фигуру в слабом освещении подъезда. — У тебя там всё хорошо? Смотришь, будто привидение увидел.

Да, Лука со всем предвосхищаемым мастерством научился у своего соседа уместным шуткам. Чёрный юмор ему к лицу.

— Обещай, что не будешь ругаться, — загробным голосом отвечает ему Рамос, Лука нетерпеливо протягивает руку за ключом. Серхио вдохновенно передаёт ему связку.

И первым входит внутрь, готовясь к худшему.

К его величайшему удивлению, внутри пусто и прохладно — открыты окна, мусор выкинут, а одежда аккуратно сложена и лежит стопками. Пол в коридоре тщательно подметён, и о прожитых не самым святым образом двух днях Серхио напоминает только слабая тянущая боль в пояснице.

Квартира всё равно незаметно говорит Серхио о том, что случилось, когда его не было, о той катастрофе, которая охватила Рамоса после того, как он осознал, что мог остаться один. Что Модрич оказался незаменим. Где его не было, был тёмный, удушливый запах, въевшийся в носоглотку, безнадёжность и пустота.

— И почему я должен был злиться? — изумлённо приподнимает бровь Лука, стягивая кроссовки и двигаясь немного скованно из-за тугих бинтов. Серхио смотрит ему в макушку, но не находит никаких следов удара. Модрич хмурится.

— Чего рассматриваешь? — он уходит на кухню, включает свет, шлёпает по полу пока ещё босыми ногами (Рамос знает, что как только его сосед переоденется в домашнее шмотьё, то непременно натянет на себя бесящие ярким цветом носки), и Серхио внезапно накрывает волной облегчения.

Всё как раньше. Всё снова хорошо — его маленький хорват привычными жестами и звуками ставит чайник, включает плиту, а сам проходит по коридору мимо так до сих пор и стоящего одетым Рамоса. Показывает взглядом: «Переоденься!..», и Серхио подчиняется.

Ему хочется обнять Луку, но он не знает, имеет ли на это право.

Через минут пятнадцать-двадцать он входит в гостиную, переодевшись в мягкие домашние штаны и старую футболку. Модрич задумчиво точит зубы о кружку дымящегося зеленого чая, в нерешительности рассматривая ту самую фотографию.

Рамос уверен, что Лука не знает о судьбе своей подружки, да и он сам тоже не совсем в курсе — Пепе, кажется, в перерывах между запоями приходил и говорил, что Лору Браун и её двоюродную (разве двоюродную? Кажется, родную) сестру компетентные органы отправили в штаты, на родину, где они понесут заслуженное наказание: девушку, скорее всего, посадят в тюрьму за соучастие в преступлении, а документы на её сестру отправят в детский дом. Что ждёт саму девочку — неизвестно, что точно станет с её старшей сестрой — тоже, потому что её долг касается денег; денежные долги людям не прощают.

Серхио горько осознавать, что покой несчастной семьи был нарушен, и в подсознании он догадывается, что за неуплату финансового долга последует смерть Лоры Браун, чтобы баланс вселенной был восстановлен. Потому что такие вещи обычно не остаются без последствий.

От размышлений его отвлекает Лука, нерешительно сидящий и вертящий зажигалку в тонких пальцах. Три улыбающихся человека смотрят на него, их судьба навеки застыла в ярких красках.

Серхио отбирает у него зажигалку, мягко зажимает, и из неё появляется ровный синий огонёк. Рамос подсаживается к Луке и подносит пламя к фотографии.

Две пары глаз неотрывно следят, как огонь жрёт воспоминания, и никто в этой комнате не задумывается об их ценности; всё потому, что они абсолютно бесполезны после пережитого, они не стоят ни-че-го. И Серхио с Лукой действительно рады, что избавляются от этого груза.

Пламя доедает почти всё, оставляя лишь уголок, за который Серхио держал фотографию; Рамос сбивает пламя, и комната наполняется неприятным запахом дыма, пока Серхио не сжимает уголок в кулаке и не убирает в карман.

Потом выкинет.

Остаётся главная проблема.

Серхио задерживает дыхание и, собравшись, мягко целует Модрича в висок, дотрагивается тёплыми губами до не менее горячей кожи, будто спрашивая — можно? Ты мне разрешаешь? Мы теперь находимся в тех отношениях, когда я могу позволить себе поцеловать тебя?

Можешь — невербально, без слов отвечает ему Модрич; Лука вначале замирает, оробевший под такими ласками, а потом заметно расслабляется и слегка поворачивается к Серхио. Тот кладёт ему на острую коленку широкую ладонь и всё-таки решается спросить.

— Что так взволновало Ивана сегодня утром? Там, в больнице?

Модрич моментально начинает улыбаться, накрывает лапу Серхио и выдыхает по-хорватски:

— Мой будущий парень, — мурлычет он, довольный тем, что Серхио его не понимает. Но Рамос сейчас достаточно терпелив.

— Переведи, — тёплые губы неспешно перемещаются к переносице, к мягкой щеке, уголку рта. Серхио дразнит его, знает, как ему это нравится.

— М-м, — Лука чувствует на своих губах тяжёлое манящее дыхание и прикрывает глаза, — боюсь, ты не оценишь.

Слегка наклоняет голову, желая ощутить такой необходимый сейчас поцелуй на губах, но Серхио с лёгкой ухмылкой отстраняется. Как бы ему ни хотелось поцеловать Луку, он должен держать себя в руках и играть до конца. До победного.

— Нет-нет, ты обязан мне сказать.

— Ладно, — Модрич ведёт плечами, морально подготавливаясь, — я намекнул Ивану, что у нас с тобой… могут быть отношения.

Могут быть? Серхио слышит намёк в его голосе, но намеренно не обращает на это внимания.

— Лука, — зовёт его по имени и выдыхает в приоткрытые, заманчивые губы, — намекнул или сказал открытым текстом, что…

Модрич не дослушивает, и недосказанные слова теряются в поцелуе. Серхио слегка возмущен, что над ним доминируют, он ловит себя на том, что его руки уже давно обнимают маленького хорвата, а сам он млеет от прикосновений горячих пальцев к шее. Серхио немного играется с ним, а потом отстраняется и встаёт.