Две души Арчи Кремера (СИ)

– Безотносительно к симуляторам разного рода. Ты можешь предложить нечто… долгосрочное?

– Чтобы вызывать у Арчи ощущение счастья? Нет. К сожалению, его интеллектуальный коэффициент слишком велик, чтобы он мог быть долго и беспричинно счастлив.

– Что-то библейское чудится мне в твоем замечании, – трагично произнес Зоннберг. Прозвучало фальшиво, наверное, этого он и добивался.

Пифий пожал плечами.

– Хорошо. Я уже понял, что ты испытываешь странную, ориентальную идиосинкразию к счастью и всему, что с ним связано. Не гены ли твоих восточных предков виной тому, Манелиа? – поиграв бровями, слащаво спросил Зоннберг.

– Лучше я буду рациональным пессимистом, чем беспричинно счастливым вульгарным материалистом, Дамми. Тем более человек все равно живет для того, чтобы умереть. Поводов для оптимизма как-то маловато.

Зоннберг закатил глаза.

– Пусть будет так. Но все-таки. Вернемся к Арчи. Что именно следует изменить в общей атмосфере проекта, чтобы выйти из этой патовой ситуации, в которой мы оказались?

– Вернуть ему его тело.

– То желеподобное с нежизнеспособными коллагенами?

– Зато его.

– Это невозможно, и это наверняка понимает и сам Арчи.

– Тем приятней желать возвращения старого тела.

Зоннберг хмыкнул.

– Действительно. Для бунта чем не повод.

Пифий покивал головой.

– Есть ли шанс, что, скажем, после двух, трех месяцев Арчи преодолеет это состояние? Подросткового бунта ведь, не так ли?

Пифий шумно выдохнул.

– Возможно. Возможно, не совсем. Видишь ли, подростковые бунты не в последнюю очередь обусловлены драматическими изменениями во внешности, перестройкой биохимического профиля организма. Собственно, мы имеем и это с Арчи, но в стандартном случае такие перестройки обусловлены природными факторами, а в случае с Арчи – технократическими. Искусственными, условными, да еще без оглядки на то, чтобы его подготовить к ним.

– Арчи драматически изменился во внешности, – развел руками Зоннберг. – Что в некотором роде соответствует этому критерию.

– Ага, скакнул из своего цыплячьего четырнадцатилетнего тельца сразу в тело двадцатипятилетнего человека. Условно говоря. Как видишь, все упирается в произвольность. Это не зависело от него, как и с другими подростками, но у них-то и от других людей не зависит.

– Манелиа, ты же хитрый лис. Ты пытаешься убедить меня, что все плохо, а будет еще хуже, но не стал бы ты это делать, если бы не было у тебя наметок по возможному выходу из ситуации. – Зоннберг говорил сухо, четко, куда больше походя на какого-нибудь Эберхарда Смолянина, не способного на чувства – в том числе и потому, что долго и сознательно отказывался от них. Он хотел успеха – хотя бы в самой малой его форме: возможности отчитаться перед начальством, что Арчи Кремер готов к следующей фазе. – Вот сейчас ты с такой ловкостью опровергаешь все мои предположения, что я не могу не думать, что ты слишком тщательно готовился именно к этому разговору. Поэтому позволь сэкономить нам несколько драгоценных часов и предложить перейти к твоим предложениям.

– По какому поводу, Дамми? Как сделать счастливым Арчи Кремера? Позволь суммировать вышесказанное: я считаю, что это возможно исключительно симуляцией центров удовольствия. Биохимической, электрофизической, опто-физической. Наноэлектротехнической.

И Пифий Манелиа печально улыбнулся.

– Увы мне. Я оказываюсь в проигрыше из-за такой глупости, как твое нежелание скорректировать терминологию. Упрямое, подростковое, Пиффи, бунтарское. Иными словами, ты демонстрируешь именно то поведение, о котором с таким наслаждением высказываешь неодобрительные суждения.

– Ладно, – пожал плечами Пифий. – Мы говорим об удовлетворении. Каких-то потребностей, о которых в проекте, судя по всему, знать хочу только я.

– Отчего же? – вознегодовал Зоннберг.

– Хм, ну ладно. Прошу прощения, если недооценил тебя.

– Итак. У Арчи есть какие-то потребности, игнорируя которые, мы настраиваем его против нас и проекта. Что это за потребности?

– Да банальные, Дамми. Те самые, которые подстегивали тебя ложиться под профессора, э-э-э, как его… – Пифий, нахмурившись, посмотрел на него. – Или забираться на него?

– Что за плебейская манера искать замочную скважину? Тетушка Надежда разве бы одобрила? – высокомерно улыбнулся Зоннберг.

– Она бы первая к ней припала, – отмахнулся Пифий. – Но вернемся к твоим потребностям. В защищенности, социальной и личной. В признании. В том, что твои взгляды разделяются. В том, что возвышенно называется пониманием. Какие там еще потребности. У тебя они проявляются в том, что ты готов лизать все задницы на высших ступенях пирамиды генштаба за краюшку хлеба или кругленькую сумму на счете в оффшоре, а затем бежать ко мне и жаловаться, что тебя не понимают подчиненные. У Арчи они не оформились окончательно. Здесь я пока предпочел бы иметь дело с прогнозами. Не будем забывать, что личность Арчи еще формируется. – Пифий помолчал немного. – И я пока затрудняюсь предположить, в какой степени она оформляется за счет Арта. И это, Дамми, я не говорю о том, что мы все еще имеем дело с мальчишкой.

– Хорошо. Чисто умозрительно, дражайший прогнозист. Арчи полностью отказывается сотрудничать. Я теряю доступ к задницам на самом верху генштаба, меня вышвыривают из приличного общества, проект расформируют, его участников называют неудачниками. Спасет ли тебя родство с тетушкой Надеждой?

Пифий поморщился.

– Тогда возвращаемся к той причине, по которой я позволяю тебе сидеть в моей гостиной и накачиваться моим коньяком. И да, оскорблять меня, прохаживаться по моим плебейским замашкам и прочему, прочему, прочему. Если проект будет признан неудачным, на моей репутации будет поставлен крест, это точно. Но основательное такое дегтярное пятно окажется на твоей. И хрен ты отмоешься. Потому что проект потерпел крушение из-за лопуха-психотерапевта, не смогшего подобрать ключик к пятнадцатилетнему мальчишке. Итак. У Арчи есть потребности в защите, признании, понимании. Ты можешь их ему обеспечить?

– Нет.

– Почему?

– Потому что на настоящий момент для Арчи защита – это защита от вмешательства Арта, признание – это признание его независимости от Арта, понимание – это понимание ненависти к Арту. Я не могу и не хочу разделить ни одну из этих эмоций. Наверное, никто не сможет.

Пифий усмехнулся. Зоннберг вздохнул.

– Коньяк? Кофе?

– Кофе, – помедлив, бодро сказал Пифий.

Когда Зоннберг поставил поднос с кофейником и чашками на стол, уселся, и в комнате установилась тишина. Не уютная, но комфортная. Пифий обдумывал тактику да ближайшие пятнадцать минут; Дамиан Зоннберг – кары, на которые окажется способным тот же Рейндерс, если самые пессимистичные прогнозы окажутся верными и проект действительно признают неудачным, чтобы попугать еще и ими трусоватого Пифия. А в целом им было удобно общество друг друга: Пифий мог быть безгранично ядовитым и стервозным – у Зоннберга все равно была дубленая кожа; Зоннберг мог ставить под сомнение самые тщательно лелеемые достоинства Пифия Манелиа, и самый благородный человек не сомневался, что он способен плюнуть в спину и подставить подножку любому, даже самому закадычному приятелю, а это мотивировало, Пифия Манелиа в том числе. Так что они, понимавшие друг друга куда лучше, чем сами были готовы признаться, были вполне способны получить удовольствие от такого мирного вечера.

Пифий снова ощутил, что Зоннберг ждет какого-то шага от него. Он поднял взгляд: Зоннберг изучал его.

– Итак? – с запредельно смиренным видом спросил он.

– Итак, – задумчиво отозвался Пифий. – С тебя станется свалить вину на меня, если что. И я чувствую мертвящий холодок от этого «если что», который пробегает по моей спине. Арчи ведь симпатичен и тебе, да? Простой мальчик, без патологий, с очень прозрачной, канонично обывательской психикой, готовый и способный угождать, непритязательный, добрый. И очень достойно держащийся в очень непростой ситуации.