Две души Арчи Кремера (СИ)

Наверное, с точки зрения успешного, не обремененного сантиментами дельца от науки, более того – человека, вхожего в круги высшего военного руководства, у Арчи Кремера было все, чтобы чувствовать себя счастливым. Более того, Арчи не имел права чувствовать себя иначе. Он был молод, раньше был болен, а стал здоров – не просто здоров, а совершенно, без малейшего шанса страдать от простуд, конъюнктивита, подагры и чего там еще, к его услугам были лучшие базы данных и, между прочим, неплохие карманные деньги, которые Дамиан Зоннберг был готов выделять ему. Если, разумеется, Арчи будет вести себя достаточно хорошо, продемонстрирует образцовое послушание и желание сотрудничать. У него, как ни странно, и карьерные перспективы были очень впечатляющими. Разумеется, после совершеннолетия Арчи Кремеру, точней, Арчи 1.1, предстоит аппробация в самых разных условиях – полюса Земли, ее океаны, Луна, астероиды, Марс, к примеру, в максимально общем представлении, и кое-что подетальней; а затем – любая академия будет счастлива заполучить его к себе, при условии, разумеется, что это – академия космовойск. И все это будет подкрепляться стипендиями и грантами, и это было очевидно и не вызывало сомнения ни у кого. Зоннберг, выгрызавший гранты себе зубами, когтями, а иногда и иначе и, между прочим, не заботясь о чистоплотности методов, не без основания считал себя – полномочного представителя проекта – благодетелем. Сравнить такие отменные перспективы – и захолустье, в котором Арчи доживал бы свою краткую жизнь. В определенной мере с ним был согласен и прагматичный Пифий Манелиа: он-то считался в своих кругах, скажем так, человеком с достатком ниже среднего, и то, до какой степени материально благоустроенной оказывалась жизнь Арчи, вызывало у него уважение, окрашенное в очень осторожные оттенки благоговения. Ни один из них – ни Пифий, ни Дамиан Зоннберг – не согласился бы, наверное, променять свою относительно успешную, но обремененную плотской слабостью и уязвимостью и финансовой относительностью жизнь на великолепное тело и полное государственное довольствие, которое досталось Арчи Кремеру. Пифий Манелиа, впрочем, мог назвать не одного человека, который с готовностью избавился бы от нескольких десятков миллионов, чтобы заиметь бессмертие вроде «Личности 1.1», тем более что финансы позволяли. И таких людей было немало; на их фоне угрюмое настроение Арчи особенно задевало. У него, дьявол побери, было все для счастья, а он, стервец, упрямо отказывался чувствовать себя счастливым.

Когда захмелевший Зоннберг начал рассуждать о счастье, Пифий понимающе хмыкнул сам себе: интерес к метафизическим понятиям было совершенно не в духе трезвого Дамми Зоннберга, но намерение разглагольствовать на такие абстрактные темы было до тошноты предсказуемо со стороны подвыпившего. Счастье – что оно есть, кому дается и как его удержать. А еще в его позе что-то изменилось, словно зрелый пес – главарь своры подобрался и примеряется, следует ли вцепиться в горло стоящему перед ним существу, и если следует, то с какой силой сжимать челюсти. Иными словами, Пифий готовился уворачиваться от расспросов ящерицы Дамми о Арчи Кремере.

К чести Зоннберга, он не спешил набрасывать на шею Пифия аркан и не принимался душить его своим любопытством, которое было положено ему по должности. Он делал предположения о том, что нужно человеку для ощущения счастья в таком-то и таком-то возрасте, как это ощущение связано с происхождением, жизненным опытом и прочими радостями существования.

– Или возраст, например. Я по себе замечаю, что вещи, которые могли сделать меня счастливым лет в двадцать пять, оставляют совершенно равнодушным сейчас, – вещал Зоннберг. – К стыду моему, совершенно не помню, что делало меня счастливым в восемнадцать и тем более в пятнадцать.

«Вот оно», – лениво, усердно пытаясь вызвать ощущение торжества, подумал Пифий.

– Оргазм, скорее всего. Или ты будешь утверждать, что не дрочил с утреца или в укромном уголке в общем душе? – неторопливо, старательно делая вид, что тема совершенно не интересует его, отозвался Пифий.

– Чушь, – огрызнулся Зоннберг и даже выпрямился. Но он внимательно следил за Пифием – который усердно не замечал его цепкого взгляда. – Ты что, хочешь сказать, что в пятнадцать лет счастье можно испытывать исключительно от эякуляции?

– Дамми, мы снова возвращаемся к этой скользкой теме, что есть счастье. Какое именно состояние ты способен называть счастьем. То, которое соответствует определенному уровню эндорфинов, что ли? – Пифий развел руками. – Ну так вот же он.

– Это слишком механистический подход, – поморщился Зоннберг.

– Вот, – Пифий отсалютовал ему бокалом. – Друже, гормоны, гормоны и еще раз гормоны отвечают за то, что ты стремишься обозвать счастьем. Твое тело шепчет: ух ты, или вопит: ура, и ты счастлив. Ничего сверхъестественного.

– И конечно же в этой механике не участвует мозг, – ядовито произнес Зоннберг.

– Ха, счастье заключено в мозгу? И что именно ты хочешь назвать этим самым счастьем? Чувство удовлетворенности, которое формируется у тебя здесь? – он постучал по виску. – Или здесь, – он хлопнул себя по затылку, пожал плечами. – Что бы это ни значило. Или в старой коре, так для этого тебе достаточно быть сытым, согретым и в безопасности. Или в древней коре? Так набери воды в ванну и погрузись в нее, делов-то. Земноводное в тебе и возликует, вернувшись в родную стихию. А вообще тебе хорошо, хорошо и твоему мозгу. Как правило. В максимально общих случаях. Если, разумеется, твое тело и твой мозг не отторгают друг друга.

– Как у Арчи, например?

Пифий молчал и глядел на него. Он думал так усердно, что даже приоткрыл рот. Подумав, сцепил зубы, постучал ими.

– Тут уравнение куда сложней, чем примитивное «один мозг плюс одно тело равно личность». Я даже не знаю, какие тут логические связки ставить, если честно, – задумчиво произнес он. – Ну да ладно, ты и сам это понимаешь.

– Понимаю, – фыркнул Зоннберг и встал.

Он обошел комнату один раз, другой. Пифий неторопливо потягивал коньяк, смотрел на картину на стене – какая-то очень модная голографическая фиготень; Зоннберг был патологически охоч до модных штук, пусть и мирился с ними с трудом. Но вопросы престижа как правило брали верх над его душевным спокойствием. Голограмма была изобретательной, бессмысленной, кажется, в чем-то передовой и гипнотизирующей.

Зоннберг снова уселся в кресло.

– Пифий, скажи откровенно, как можно сделать Арчи счастливым? – спросил Зоннберг наконец. – Потому что как бы я ни хотел утверждать обратное, боюсь, ты прав, заявляя, что грядет нечто катастрофальное. Вплоть до суицида.

Пифий поморщился.

– Не, – мотнул он головой. – Даже если брать во внимание нежный возраст Арчи Кремера, его тип личности не таков. Это крайне, крайне маловероятно.

– Хорошо. Как сделать его счастливым, безотносительно моего некомпетентного предположения о возможном летальном исходе для него?

– Честно? – радостно заухмылялся Пифий.

Зоннберг подозрительно прищурился. Но все-таки согласно кивнул, пусть и глядя на него очень подозрительно.

– Попроси Арта направить оптические сигналы на центры удовольствия в мозгу Арчи. Адрески подкинуть? – подмигнул Пифий.

– Что за фигня, – раздраженно протянул Зоннберг.

– Отчего фигня? Стимулирование центров удовольствий в мозгу при помощи оптических сигналов. Даже не лазерных, Дамми, обычных световых, не пострадает ни один нейрон. Зато радоваться будет просто колоссально. Арту, по большому счету ничего и менять не нужно в интерфейсе, просто там вспышка голубого света, там мерцание зеленого с целью стимулирования нейронов мозга Арчи. Немного корректировок, опыты с длиной волны и все такое, и готово. А действовать будет безотказно, Арчи и не заметит, что его искусственно веселят. Вот тебе и счастливый экземпляр.

Зоннберг покачал головой и положил ногу на ногу. Он даже не удостоил Пифия взглядом, словно того могла задеть такая мелочность.