Волчья верность (СИ)

Марк на увещевания бритта хмурился, огрызался и ворчал. Несколько дней бритт покорно сносил дурное настроение хозяина, раз за разом терпеливо проговаривая рекомендации лекаря и взывая к благоразумию. Марк был невыносим и, в конце концов, Эске это надоело. Он наорал на хозяина, еле сдерживаясь, чтобы не поколотить. Забежавший на крик Стефаний укоризненно покачал головой, но, наткнувшись на безумный взгляд Эски, шмыгнул обратно, справедливо решив, что хозяин и раб сами как-нибудь разберутся. Римлянин примолк и почти до ночи не произносил ни слова.

Сначала Эска радовался, что его не отвлекают, и занимался делами, потом начал кидать на погруженного в мрачное молчание римлянина осторожные взгляды. Затем проснулась совесть, он принялся корить себя, что не сдержался. Все-таки Марк же не просто так капризничает. Болеет. В такой момент порой даже могучие и смелые воины становятся подобны капризной красотке. Не всякий может перенести собственное бессилье. К концу дня Эска ощутил себя полностью вымотанным, так как все время ждал от Марка хоть какого-нибудь знака, намека на окончание затянувшегося обиженного молчания.

Но римлянин избегал взгляда, и бритт чувствовал себя самым паршивым образом. Он встал напротив Марка, сложил руки и грозно вопросил:

— Ну, и долго ты собираешься дуться?

— Ты же хотел, чтобы я молчал? Вот! Я молчу! — пробурчал Марк, Эска возмущенно фыркнул.

— Это твое молчание ничуть не лучше, чем ворчание!

— О, да ты у нас прям поэт! — усмехнулся Марк и впервые с момента ссоры поднял на Эску глаза.

Бритт задохнулся от раздражения, но мягко глядящие зеленые глаза мгновенно утишили бурю. Давненько Марк не смотрел так спокойно, только сейчас Эска понял, что ему безумно не хватало теплоты темных глаз и изгибающихся в улыбке полных губ. Поэтому вместо очередного витка ссоры бритт присел на корточки, так, чтобы глаза были на одном уровне с откинувшимся на постели Марком, и промолвил:

— Я понимаю, как тебе тяжело, но потерпи еще немного, ладно? Хочешь, сыграем во что-нибудь? Я знаю, что римляне любят играть в кости. Кажется, эта игра достаточно проста… Поставить мне, конечно, нечего…

Марк заинтересованно блеснул глазами, улыбка стала шире, и он невинно, слишком небрежно для того, чтобы можно было этим обмануться, предложил:

— На желания?

— Тебе достаточно просто сказать, и я сделаю все, что хочешь! — закатил глаза Эска. — А встать все равно не дам, даже если выиграешь. С меня твой родственник шкуру снимет, он мне тебя поручил!

— Эска, ты жуткий зануда!

— А ты — каприза!

— Ладно, пусть так, — римлянин ничуть не рассердился, он выглядел даже довольным, но Эска никак не мог понять, почему. — Так согласен сыграть несколько партий на желания?

Эска не смог найти подвоха, потому настороженно кивнул. О своем решении бритт очень скоро пожалел. Почему-то ему подозрительно часто выпадало “собачье очко” (2). А Марку — очко Венеры (3). Бритт даже заподозрил, что кости с секретом. Он внимательно осмотрел каждую. Слышал, что встречаются такие особые кости, полые внутри. К одной стороне прикрепляется грузик, чтобы она выпадала чаще. Неужели Марк настолько ловок, что способен подбросить в терракотовую рюмку, в которой трясут кости, “крапленую” кость? Да не одну, а все три? Ничего, напоминающего швы, бритт не обнаружил. Римлянин только смеялся в ответ на Эскино недоумение, и бритт замирал, завороженный этим смехом.

Итогом игры стало полное Эскино поражение, хотя ему и удалось пару раз набрать чуть больше, чем Марку, и один раз была ничья, но все равно желание осталось за римлянином.

— Ну, ты выиграл, надеюсь, ты доволен! Не знаю, как это у тебя вышло…

— Ты обвиняешь меня в обмане? — Марк прищурился, и Эска был вынужден пойти на попятный — оскорблений римлянин не заслуживал, пусть себе радуется.

— Зачем тебе это желание — непонятно, ведь я и так обязан выполнять приказы, — пробурчал Эска, впиваясь в расслабленно улыбающегося Марка недобрым взглядом.

— А если то, что я хочу попросить, нельзя приказать? — спросил Марк.

— Приказать можно все, — процедил Эска, начиная подозревать что-то нехорошее.

— Не все. Я вот хочу, чтобы ты мне почитал, ведь так лежать — ужасно скучно!

— Но я же не умею! — удивился Эска столь странному желанию.

— Знаю. Ты говорил. Что, если я пожелаю, чтобы ты обучился чтению? Приказывать такое глупо, ведь старание зависит лишь от тебя самого, а “отдать” проигрыш ты и сам захочешь, да? — Марк откинулся на подушку, страшно довольный собой, Эска наморщился:

— Так, хорошо. Принято. Два вопроса: читать умеет Стефаний, зачем мне-то дурью маяться?

— Эска, — вздохнул Марк и неожиданно положил руку на плечо бритту, — я ведь потом еще и поговорить хочу о прочитанном. Думаешь, со Стефанием это будет в удовольствие? Кроме того, у него свои дела есть, некогда на меня время тратить! А какой второй вопрос?

— Я знаю, что вы своих детей учите прямо на улице, мне что же — присоединиться к малышне?

— Нет! — Марк даже захихикал, представив себе Эску, восседающего среди ребятни, — я сам покажу тебе буквы и научу их складывать в слова. Еще нужна вощеная табличка, заодно и писать научишься! Ну, не хмурься, не так уж это сложно. Кроме того, я займусь делом и перестану лезть на стену от раздражения.

— А кто тогда будет ваши портки стирать, если господин будет заниматься “делом” и занимать им же меня? — ехидно вопросил Эска.

— Мы же не весь день! Не переживай, тебе хватит времени на все! Даже на портки и тогу, — полные губы сложились в улыбку, зеленые глаза засияли, и Эска согласился, конечно же, не забыв, впрочем, сделать вид, что недоволен.

***

К тому моменту, как Марку разрешили вставать, Эска научился читать, правда, медленно и с ошибками, но римлянин был очень доволен. Бритт, неоднократно видевший занятия детей, несколько опасался римской манеры обучения, но Марку даже в голову не пришло орать, а тем более лупить ученика. Он все время улыбался и не упускал возможности прижаться к Эске, якобы показывая, как правильно выводить буквы. На второе занятие Эска постиг хитрый план римлянина: Марк потребовал, чтобы бритт сел к нему на постель: “Я хочу видеть, как ты пишешь!” — сказал он, а сам, пока Эска старательно выводил линии, клал голову на Эскино плечо, накрывал пальцы бритта своими, щекотал дыханием шею, приобнимал за талию.

Прикосновения были невинны, но Эска-то чувствовал запах! От плотного, дурманящего аромата начинали подрагивать пальцы, кровь приливала к лицу, и думалось совсем не о правильном начертании римских закорючек.

В какой-то момент Эске начало казаться, что Марк не понимает, что творит своими касаниями. Иногда же ему казалось, что все происходящее — хорошо продуманное соблазнение, и тогда его охватывало раздражение. Вот только бритт никак не мог понять, на что: на то, что хозяин посмел покуситься, или на то, что никак не решается пойти дальше…

Наконец Марку разрешили вставать, и лекарь в очередной раз осмотрел ногу. Покачав головой, он сказал:

— Ткани слишком сильно повреждены. Нога не будет адски болеть, но ходить нормально ты не сможешь. Прости, парень, но я не всемогущ…

Марк выслушал приговор с непроницаемым лицом, коротко кивнул, сказав только:

— Уже хорошо.

Но Эска чувствовал больше, чем обычный человек: мускулы на лице римлянина еле заметно напряглись, складываясь в маску страдания, никому не видимую, кроме бритта, запахло потом и особым запахом — Эска называл его «безнадежность». Бритт едва удержался от того, чтобы поморщиться — это совершенно не подходило Марку, было чужеродным. Неожиданно стало остро жалко римлянина. Такого сильного духом, красивого, мощного… Небольшое повреждение ноги — и вот уже мужчина сильно ограничен в своих возможностях, наверняка для него это невероятно тяжело.