Волчья верность (СИ)

Эска улыбнулся Марковой немудрящей шутке и поймал себя на мысли: за сегодняшний день он улыбался больше, чем за последние три года. Будет обидно, если римлянин убьет его завтра…

Но на следующий день им было совершенно некогда поговорить: дядя пригласил хирурга, чтобы он осмотрел ногу. Рана Марка заживала преотвратно: кровила, дергала постоянными болями, скручивала мышцы судорогами. Кожа вокруг имела неестественный цвет и была горячее, чем нужно. Аквила, повидав за свою жизнь немало повреждений, решил, что с Марком что-то не так. Пора бы уже тканям зарубцеваться и перестать болеть. Потому и был вызван “наилучшейший”, по словам дяди, эскулап.

Лекарь должен был прибыть на следующий день, а перед его приездом Аквила просто загонял всех рабов. Лекарь был не простым слугой Асклепия, а хорошим другом Аквилы, и старику хотелось перед его появлением привести в порядок дом. Обычно пожилой мужчина был снисходителен. Если пыль не особенно тщательно выметалась изо всех углов или не все вещи содержались в идеальном порядке — он относился к подобному как к нормальному проявлению человеческой природы. Ибо все человеки, по сути своей, лентяи. Дяде было вполне уютно, так что он не видел смысла в затрачивании лишних сил на воспитание рабов. Лучше еще одну главку к мемуарам прибавить.

Но к приезду друга, которого не видел много лет, все должно было блестеть! А то неудобно перед боевым товарищем! Аквила так и сказал рабам, построив их, словно солдат, в шеренгу перед домом.

Отставной военный вспомнил молодость и очень ясно дал понять, что в ближайшие дни он беспорядка не потерпит («И если я найду хоть одну соринку, о обделенные разумом, убогие ублюдки, я вам глаз на жопу натяну и так оставлю!»).

Это был совершенно неожиданный для многих Аквила, так что все со страху засуетились, как мураши в разоренном муравейнике. И Эске тоже пришлось поработать:

— Марк, ты же можешь его отпустить ненадолго… — пробасил дядя, — у меня что-то людей не хватает… о, кстати, ты можешь пока почистить мечи, которые висят на стенах, верно?

Короче, Эска носился вместе со всеми, Марка тоже припахали.

Когда бритт пробегал мимо с очередным поручением, он видел, как Марк последовательно чистит оружие, потом столовые приборы, а в конце дня — уже вообще — кухонный котел. Марк смотрел на посудину с недоумением, как будто не понимал: откуда взялось это чудо, и как он докатился до такой жизни.

Бритт не удержался и хихикнул:

— Ты слишком быстро все делаешь. Надо было чистить себе не спеша всякие кинжальчики…

Марк мрачно взглянул на веселящегося бритта, потом с тоской посмотрел на огромный котел. Чудище было на диво грязным и вызывало у него исключительную печаль. Внезапно его лицо просияло:

— Ты должен мне помогать, а я уже хочу спать, так что котел — твой.

— Э-э-э… как-то неожиданно… — опешил Эска, потом вспомнил, что Марк ему не друг, а хозяин, скис и пробормотал, — не стоило мне здесь проходить. Так и знал, что все римляне, даже воины, неженки…

Марк вздохнул еще раз, посмотрел на вызывающе грязный предмет обихода:

— Ладно, это, конечно, нечестно получится… Может, вместе попробуем отчистить? Если не сделаю — дядюшка засмеет… он, кстати, в этом мастер. Так иногда прикладывает, что не знаешь, куда деваться. Тебе у него еще учиться и учиться…

— А может, я не буду помогать, заодно и за мастером понаблюдаю? — ехидно оскалился Эска.

— Вперед! Милости прошу! — на лице Марка появилась едкая улыбочка. — А я тебя заложу Стефанию. И попрошу просветить своей мудростью темного тебя!

— Опа… Это, конечно, аут. Я его дольше минуты вообще не перевариваю… Конечно, любимый хозяин, я тебе с радостью помогу!

Спать оба легли, как и все в доме, глубокой ночью. Вообще говоря, обычно личные рабы спали перед дверью в кубикулум (1), но Марк в первый день указал Эске на место близ кровати, пояснив, что, возможно, ночью ему что-нибудь понадобится. Несмотря на то, что оба за день очень устали, сон не шел. Марк лежал неподвижно и пялился в темноту, Эска с тревогой размышлял о предстоящем дне. Римлянин начал ему нравиться. Всего два дня знакомы, но никто прежде не обращался с бриттом так запросто, почти как с другом. Будет жаль, если его болезнь окажется серьезной…

А на следующий день приехал дядин друг. Осмотрев ногу, он многословно обругал лечившего Марка лекаря и назначил операцию через несколько часов:

— Раньше начнем — быстрее за стол сядем. А то до операции бухать нельзя… — пояснил он.

Лекарь был веселый, резкий и циничный. Эску он сразу сделал своим помощником, выгнав дядю. На удивленный Марков взгляд радостно загоготал и пояснил:

— В обморок бухается, как сопливая девка. Причем, смешно: идет, скажем, битва — кровь, кишки, трупы… он спокоен и сосредоточен. А вот если я кого оперирую, особенно тех, к кому он неравнодушен: друзья, родня, — так сразу глазки к небу — и готов! Короче, этот молодой человек тебя подержит. Хотя… — внимательный взгляд ощупал тощее тело, — паря, а ты с ним справишься? Хозяин-то у тебя — здоровенный!

— Я худой, но силы достаточно, — ответил бритт, и в глазах его блеснула усмешка.

Когда Эска прижал Марка, у римлянина на лице появилось удивление — он явно не ожидал от тонкого парня такой силы, но потом оперируемому стало не до того — боль была запредельная, и Марк просто вырубился. Эска чуточку опасался операции — немногие могут выдержать такое испытание достойно, но Марк был на высоте, «Вожак!» — пропел голос внутри бритта…

Последующие полторы недели бритт ухаживал за Марком, который временами приходил в сознание, а потом снова соскальзывал в небытие. Боль была невыносимая, поэтому Эска подавал римлянину опиумный настой, после которого Марку становилось тепло, не больно, и он засыпал.

Постепенно взгляд больного прояснялся, он уже не страдал так сильно, порции настоя стали уменьшаться. Возникшее время Эска использовал для гигиенических процедур и попыток впихнуть в сопротивляющегося хозяина пищу.

Через три недели после операции Марк почувствовал себя настолько лучше, что уже начал заговаривать о том, чтобы встать, однако лекарь сказал: «Рано!», и бритту пришлось следить за неугомонным римлянином.

— Делай, что хочешь, хоть привязывай, но вставать он не должен! — сказал Эске старший Аквила.

— Хозяин рассердится…

Эска специально назвал Марка «хозяином», чтобы напомнить старику, что он раб и зависим от Марка. Но Аквила только отмахнулся:

— Ничего он тебе не сделает! Сейчас просто сил нет тебе морду набить, а потом, в случае чего, я тебя прикрою.

Эска недоверчиво посмотрел на дядю: где это видано, чтобы раба защищали от собственного хозяина? Но все же молча кивнул и пошел к Марку. Чуткий слух уловил облегченный дядин вздох и бормотание: «Чертов бритт! И ведь хрен его заставишь!»

Любопытно, прежние хозяева никогда не сомневались в своей возможности заставить выполнить приказ. То, что они ошибались, — иной разговор. Эску удивляло отношение. Если припомнить, за все время с момента покупки бритт ни разу не видел, чтобы кого-то из рабов наказали плетьми, хотя поводы были. Аквила всегда ограничивался отчитыванием провинившегося. Забавная у них семейка…