Где тебя нет (СИ)

— Плохое же у тебя воображение, — выдыхает сосед и проводит ладонью по усталому, взмокшему лбу, вновь отводя назад влажные от пота пряди. Осторожно ложится обратно, едва задевая коленки Рамоса — кровать-то маленькая. Серхио смотрит на него сверху вниз.

— Не смей ко мне приставать, — уныло бормочет Лука, расстроенный собственным сном и анализирующий в голове события кошмара. Даже в мыслях не было, замечает про себя Серхио и ложится на бок, отворачиваясь от Модрича и стараясь не дотрагиваться до него, насколько это позволяло пространство. Не нужна его помощь — ладно, обойдётся. Ещё сам попросит.

Серхио не знает, быстро ли засыпает Модрич обратно или нет, но через пару десятков минут он осторожно переворачивается на живот и вглядывается в лицо напротив — Лука дремлет, так и не накрывшись одеялом, а уснув в одной лишь чёртовой футболке Рамоса. Серхио совершенно не возмущён — он просто взял первую попавшуюся футболку, пусть даже и с собственной фамилией на спине. Модричу она большая, но зато удобная — хотя по Луке совершенно не поймешь, рад ли он такому щедрому подарку.

Серхио засыпает очень медленно, нехотя, ему остаётся пролежать лишь около трёх часов. Он лениво размышляет о том, что это на самом деле довольно непросто — засыпать вместе с Модричем. Да, он бесит. Да, он блядский придурок, который во время своих идиотских кошмаров заехал пару раз по животу и грудной клетке. Но это, в конце концов, со всеми бывает, разве не так?

Оправдываешься?

Внутренний голос ехидно шепчет ему, что он всего лишь выгораживает сам себя, но зачем? Зачем сейчас что-то доказывать самому себе?

Модрич спит, уткнувшись носом в чужую подушку, и Серхио точно знает, что наутро она будет сладко-сладко пахнуть карамелью и запахом его шампуня. Точно будет.

Увлечённый приятными мыслями о грядущем дне, Серхио, на своё удивление, действительно крепко засыпает. Напоследок он думает о том, что если у Модрича настолько личные неприятности — это его совершенно не касается, не должно касаться. Он ведь отлично знает, что не стоит лезть в чужие проблемы.

А потом как-то некстати, невовремя чувствует, как Лука во сне осторожно дотрагивается до его руки своей прохладной ладонью, слабо сжимая её. Сквозь сон его окатывает странным приливом тёплого чувства где-то в груди.

***

Утром Лука просыпается моментально. Вокруг всё залито ярким солнечным светом, в университет ему идти только к одиннадцати часам, а, если верить будильнику, то сейчас лишь половина восьмого.

Модрич отлично помнит, что ночью ему опять снилось что-то неприятное, но он отчаянно не может вспомнить, что это было. Рядом, совсем рядом лежит Серхио, тёмная татуированная спина равномерно вздымается.

Он совсем рядом.

Интимная близость заставляет Луку почти не дышать. Сон улетучивается моментально, в голове всплывают события только ушедшей ночи — «не прикасайся ко мне!»

А сейчас он не может унять чесотку в пальцах, чтобы не дотронуться до таких манящих рисунков. Несмотря на тяжелую ночь, он чувствует себя отлично, даже выспавшимся, хотя со стороны это кажется невозможным.

Лука боится самого себя, боится собственных мыслей — что же с ним происходит? Сначала — временное помешательство, эти дикие угрозы, а потом — трепетное желание хотя бы как контактировать с тем, кого ты…

Слово «ненавидишь» застревает и в глотке, и в голове.

Я ведь его не ненавижу, я просто…

Логичность действий пропала; кошмары и недосып сильно влияют на Луку, заставляя его мысли разбегаться, желания — путаться. Модрич даже элементарно не знает, чего ему нужно от Серхио — чтобы тот свалил куда-нибудь или чтобы он просто поцеловал его. Кажется, всё к этому и шло — Лука обречённо понимает, что он начинает зависеть от Серхио, от его голоса, лютого характера, манеры говорить и подавать себя — чего греха таить, он привлекательный. Одна проблема — Лука отчаянно, до хруста в костях не хочет в него влюбляться.

Это баловство, это ребячество, это так по-девчачьему — влюбиться в парня, с которым нет какого-то определённого статуса отношений, с которым ничего, кроме пары поцелуев и горячего (кто бы отрицал), сумасшедшего секса, не было. Лука вспоминает, каким может быть Серхио, если захочет, и его бросает в приятную возбуждающую дрожь.

Боже.

Боже.

Что же произошло? Когда Рамос стал настолько необходим? Когда Лука успел так привязаться, так увязнуть в нём, настолько хотеть — ведь это неправильно, в нём этого не должно быть, всё должно быть не так.

От такого острого желания дотронуться до Серхио у Луки начинают дико покалывать пальцы. Он не может удержаться и прикасается подушечками к тёплой спине.

Моментальное наслаждение.

Пиздецовый спектр чувств лишь от касания. Что это такое?

Это не любовь. Такой любви не бывает.

Да и Рамос вряд ли ответит взаимностью.

Как много проблем. Как много проблем вертится в голове — Лука вспоминает, почему он боится выходить из дома, вспоминает, что ему ужасно страшно оставаться одному, вспоминает, что его хотят убить. Эти мысли страшные. Лука это знает.

Но куда страшнее сейчас гладить Рамоса по спине и хотеть чего-то гораздо большего, чем прикосновений.

Пальцы мягко оглаживают линии, рисунки, надписи, Лука в забытьи пододвигается ближе, считывая губами бесшумные слова, он совершенно подавлен, потому что Серхио может проснуться в любой момент и вставить ему.

Низ живота окатывает непривычной тёплой волной. Чего? Возбуждения?

Нет.

Нежности. Нежность — вот, чем пропитаны осторожные, мягкие касания пальцев, это не призыв к сексу, это желание показать, что Лука может, Лука хочет предложить что-то большее.

Вопрос лишь в том, нужно ли это Рамосу.

Кстати о нём.

— Блядь, Модрич, — Лука поспешно отдергивает руку, словно он дотронулся до ядовитого насекомого,— ты наезжал на меня ночью с претензиями убрать руки, а сейчас сам свои грабли распускаешь?

Сонное ворчание Серхио уверенности в своих действиях Луке не придаёт.

— Чтобы я больше этого не видел, — ленивый рык в подушку, Серхио потягивается — Лука заворожённо засматривается на то, как играют мышцы под смуглой кожей. Играет с огнем, но всё равно робко кладёт ладонь на ямочки поясницы, поглаживая нежными, осторожными движениями.

Терпение Серхио заканчивается.

В один момент, который Лука растерянно пропускает, Рамос садится на кровати, треплет свои волосы и зевает, закрыв лицо ладонями. Прогоняет остатки сна, открывает глаза пошире. Смотрит зло и… возбуждённо?

А, понятно. Серхио просыпается с утренним стояком — такой знакомой проблемой, которая сразу же бросается в глаза Луке. И хотя он держится изо всех сил, он не может не опустить взгляд туда, после чего делает невозмутимое лицо, хотя внутри у него всё предательски кипит. Лука всем своим видом отчаянно показывает, что ничего не происходит, но Серхио отходит ото сна, следовательно, думает свежей головой и анализирует происходящее в два, нет, три раза лучше.

— Ну кому сказал, — уверенным толчком прижимает Модрича к постели и садится сверху, куда-то на бедра, — не смей, — наклоняется к ключицам, проводит носом, втягивает карамель, удовлетворённо, шумно выдыхая горячий воздух, — меня, — прижимает чужие руки к покрывалу, обездвиживает, — провоцировать.

И с напором проникает в чужой рот.

Целует жёстко, горячо, потому что утренний секс — это сногсшибательное удовольствие, это именно то, от чего Рамос не сможет избавиться, кажется, никогда в жизни, а Модрич сам предлагает ему себя, так почему бы не взять? Рамос больно прикусывает нижнюю губу, не до крови, но ощутимо, так, чтобы Модрич простонал ему в губы что-то на хорватском, забывшись.

— Не смей меня провоцировать, мелкий, — задевающие достоинство обращения из собственных уст заводят в тысячу раз сильнее. Организм неистово требует разрядки.

Серхио отрывается на пару мгновений ото рта Модрича, пресекает нетерпеливое ёрзанье соседа под собой по покрывалу и смотрит в глаза. Не может прочесть что-то определённое — в его глазах глубокое, медовое наслаждение происходящим. Тягучее. Жгучее.