Где тебя нет (СИ)

Фотографии получаются безупречными.

***

Лука возвращается домой в начале десятого, развеселевший и отдохнувший. Он совершенно не жалеет, что провёл целых три часа дома у Лоры и Джесси — они пили чай, смотрели телевизор и болтали ни о чём; Лука давно столько не смеялся. Квартира у них маленькая, уютная, и Модрич ловит себя на мысли о том, что уходить оттуда даже не хочется.

Он не сомневается, что у него, в своей квартире, его ждёт Серхио. Может, конечно, не совсем его, не совсем ждёт, но он точно дома, ведь уже почти ночь. Лука заходит в квартиру и медленно стягивает кроссовки с ветровкой.

В коридор из гостиной нетвердой походкой вваливается Рамос — и Лука моментально понимает, что тот чертовски пьян — от него пахнет дорогим алкоголем, он придерживается за стенку и молча смотрит, как Лука развязывает шнурки.

— Чего-то хочешь, Рамос? — как можно нейтральнее спрашивает он, стараясь придать своему голосу максимально дружелюбный тон. Серхио делает резкий шаг вперед и хватает Луку за плечи, прижимая к холодной стенке. От неприятной боли лопатки начинают ныть.

Зачем он это творит? Модрич ведь даже не сопротивляется, но от более сильного, немного неприятного запаха его начинает мутить, он с неприязнью хочет вырваться.

Ебучий Серхио сильнее даже тогда, когда вдрызг пьян. Зачем он выдул столько? Сегодня даже повода нет. Воображение Луки рисует много ситуаций, самая адекватная из них — от горя, от сожаления?

Серхио дико сжимает его, железными тисками впивается в теплую кожу, и Лука принимает отчаянные меры — пытается пнуть его острой коленкой, но у него не выходит — Рамос с несвойственной для пьяного человека ловкостью пресекает попытку самообороны и обездвиживает одним резким движением.

Модричу кажется, что его руки и правда стальные.

— Сука, — рычат ему на ухо, а отчего-то ледяные пальцы бесцеремонно задирают лёгкую толстовку, пробираются под ремень на джинсах, пытаясь добраться до обнажённой кожи. Лука резко пугается и пытается стащить с себя Рамоса, но у него это, естественно, не получается. Что же он вообще ожидал, на что надеялся?

Рамос расстегивает его ремень непослушными пальцами, и Модрича прошибает крупным потом осознания: Рамос пытается его изнасиловать.

— Нет, блять, — он толкает сильнее, въедается ногтями в кожу, но Серхио будто не чувствует накатившей боли, он пинает Модрича коленкой в живот, и тот вынужден согнуться напополам от нехватки воздуха, выбитого из лёгких.

— Рамос! — на чистом адреналине, на грёбаном отчаянии и блядском страхе выплёвывает Лука, неожиданно заезжая по слабому месту Серхио — прямо в пах, по напряжённому члену; тот жёстко матерится и, не соображая, что делает, отпускает Модрича, ещё успевая не натворить глупостей и не совершить ошибку в своей жизни. — Что же ты делаешь? — хрипло орёт Лука и от всей души въезжает ногой Серхио по грудной клетке — удар крепкий, удар сильный, и Рамос, обуреваемый алкогольным головокружением, валится на холодный бездушный пол. — Что же ты, пьяная скотина, делаешь? Рамос, не всё в этой жизни сводится к сексу!

Вряд ли Серхио его понимает. Он сидит на полу, сложившись от боли, а Лука заносит ногу назад и ещё раз от души попадает ему по спине, по правому боку. За него работают инстинкты — я не дам себя в обиду, ты не посмеешь меня тронуть, ты не сильнее меня.

Рамос рассерженно, яростно шипит.

— Не всё в этой жизни сводится к сексу, — глухо, с отчаянной ненавистью повторяет сказанное Лука и, поднимая за лямку рюкзак, уходит в свою комнату, закрывая дверь на защёлку.

Падает на кровать, закрыв глаза и определенно оказываясь бессильным от происходящего. Он не слышит, как Рамос поднимается из коридора и уходит в спальню.

Лука не спит всю ночь, бездумно уставившись в потолок; не потому, что он не устал, а потому, что он боится, что ночные кошмары его ещё не отпустили.

Все совершают ошибки. Вот только есть ли мера для таких грехов?

***

Убирайся прочь из моей головы и убирайся прочь из моей постели,

Мы не поможем нашим мечтам сбыться,

Лучше скажи им, что я заставляю тебя грустить,

Скажи им, что твоя добрая сказка превратилась в ночной кошмар.*

*Sunrise Avenue, «Fairytale Gone Bad»

На следующий день, в пятницу, Серхио приходит на стадион и досадливо пинает мяч в ворота. Снова и снова.

Он остался один, тренировка уже давно закончилась. Солнце медленно, словно лениво закатывается за тучи, ветра нет — на всём стадионе тишина. Рамос снова и снова пинает футбольный мяч, снова и снова попадает — и всё не может успокоиться.

Пиздец.

Он садится на траву, обхватывает голову руками, пытается не думать, но блядские мысли лезут и лезут в голову, как проклятые, они заражают разум и подкидывают воспоминания. Тактильные ощущения.

Серхио не знает, сколько так сидит. Все его одноклубники ушли почти сразу, у них у всех есть дом, в который хочется прийти и забыться вместе с второй половинкой, их кто-то ждёт или нет, Серхио не знает, потому его дома не ждёт никто.

Утром, протрезвев, он не нашел во второй спальне ничего, кроме аккуратно заправленной кровати и небрежно разбросанной одежды. Модрич ускакал на учёбу, оставив Серхио со злоебучей головной болью и осознанием, что он едва не лишился этих отношений, в течение которых они с Модричем грызли друг другу глотки. Утопали в пьянящей ненависти и похоти.

Это так и называется — пиздец.

Он шумно выдыхает, бесшумно шепчет себе под нос оскорбления, потому что он совершенно не помнит, как проходил эту проклятую пятницу. Это тяжело, оказывается — совершать ошибки и понимать, что их невозможно исправить.

Серхио пытается не думать о том, что саднящее чувство в груди означает, что он действительно сожалеет о том, что чуть не разложил своего соседа там, в коридоре. Серхио больно оттого, что он мог причинить ему боль, Серхио не знает, почему это так, что это такое — какого чёрта он сожалеет об этом?

Когда он успел привязаться к этому блядскому лохматому комку?

Словно по закону подлости, он слышит шорох травы, и ему даже не надо поднимать голову, чтобы понять, кто это пришёл — его одноклубники предпочитают орать его имя, даже не переходя через бровку. Один-единственный человек ходит и говорит тихо, а молчит, блядь, громко!.. Рамос хочет вырвать ебланский газон с корнем, вырвать вместе с корнем и засевшим в его душе маленьким хорватом.

Конечно, это Модрич. Он стоит в паре метров, молчит, осуждающе глазеет.

— Чего ты хочешь? — Серхио с успешно скрываемым отчаянием в глазах поднимает на него взгляд, граничащий с безумством. — Что у тебя?

— Ничего, — безжизненно, — я просто принес тебе поесть.

Чего?

Ты пришел зачем?

Модрич правильно истолковывает его молчание.

— Марсело и ребята из твоего клубешника сказали, что ты не обедал, поэтому, — он достает из кармана небольшое красное яблоко и протягивает, в глазах — пассивное принятие, грусть и почти сочувствие, — вот.

Блять, я так от всего устал, думает Серхио, аккуратно забирает протянутый фрукт и кладёт рядом с собой. Есть совершенно не хочется.

Рамос пытался совершить изнасилование против Модрича, а тот таскает ему еду на тренировки. А что же дальше? Небо упадет на головы?

— Я тебя не виню, — глухо раздается голос сверху. Неужели не винишь? А должен. Твоя всепрощающая натура такими темпами пошатнется и полетит к чертям, — не знаю, почему не могу. Думал всё утро.

Ты тоже думал всё утро? Сочувствую.

Модрич садится на корточки прямо перед Рамосом и мягко кладет ему ладонь на плечо. Серхио с грустным взглядом смотрит куда-то на шнурки его кроссовок, тоскливо желая удавиться ими. Они сидят друг напротив друга пару минут, когда Модрич, собравшись с духом, не начинает заунывную трескотню.

— Серхио? Слышишь меня? — умный ход для привлечения внимания. Рамос после произнесенного собственного имени невольно обращается в слух. — Ты идиот, Рамос. Настоящая бестолочь, но…