Где тебя нет (СИ)

— Что? — Серхио подкидывает мяч в воздух: тот не долетает до потолка, останавливаясь в паре сантиметров от него. — Ты разве не знал, что Ракитич вполне себе неплохой футболист?

— Он никогда не рассказывал, — неловко ведёт плечами Лука и быстро выходит из комнаты, держа курс на коридор и уже замечая свои разбросанные в стороны неопрятные кроссовки. Серхио идёт за ним, постоянно играясь с мячом, молча одевается, и они выходят.

Иван жил как раз недалеко от спортивной площадки с обширным футбольным полем. Модричу и Рамосу понадобилось буквально пять-восемь минут, чтобы неспешным шагом войти на территорию комплекса и теперь неторопливо, так же безмолвно шагать к белой, потёршейся бровке. На улице не было ни души.

Солнце ласково согревало их спины. Приятный ветерок обдувал волосы, на улице не было особенно холодно, и Модрич рассеянно думал о том, что если бы не сложившиеся обстоятельства, то он бы с твердостью сказал, что сегодняшний день прошёл просто великолепно. Рамос останавливается неподалёку от штрафной одних из ворот.

— Итак, — суёт руки в карманы, — тебе всего лишь надо развеяться. Модрич, задача простая: обведи меня — и забей мяч в ворота.

Снисходительно, лениво пинает правой ногой мяч, спокойным броском посылая его точно под ноги Луке. Он поднимает голову с хитрым прищуром глаз.

Кажется, его начинает медленно, но верно затягивать азарт игры — он против воли продумывает, как вести мяч, как обогнуть Рамоса, смотрящего в небо над своей головой и думающего о чём-то своем. Лука нервно почёсывает бровь и делает пробный шаг навстречу.

На удивление, мяч движется под его ногой, словно намагниченный. До Рамоса остаётся совсем недалеко, и Модрич берёт правее, наивно надеясь, что его сосед так и останется имитировать фонарный столб. Однако Серхио внезапно бросается прямо на него и — мгновение! — мяч волшебным образом вновь в паре десятков метров от ворот.

Лука украдкой бросает на них взгляд — потрёпанная, старая и разорванная сетка, краска на штанге облупилась и покрылась маленькими трещинками, открывая скрытую железную основу. Трава вокруг примята, а на одиннадцатиметровой точке газона больше нет, вместо него — голая, бурая земля.

— Ещё раз? — Рамос лукаво улыбается, и Модрич, отбегая назад за мячом, несмело, незаметно улыбается ему в ответ.

Со временем каждая следующая попытка становится всё увереннее и жёстче — хоть Лука последний раз играл в футбол в далеком подростковом возрасте да еще и в Хорватии, он совершенно не чувствует недостатка таланта — всё у него получается легко и быстро. Исключением становится Серхио — тот ходит в футбольный клуб не за красивые глаза, и Лука уже давно догадался, что тот, очевидно, стоит на позиции защитника — подкаты отточены до автоматизма, ноги слушаются его безотказно, и руками он помогает себе только опираться в пространстве, чтобы не упасть на траву.

Их силы примерно равны, но, когда на город начинает ложиться вечерняя дымка (сколько они проиграли? Лука сказал бы, что около пары часов), Модричу наконец удаётся вырваться вперёд — Серхио неуклюже взмахивает руками в воздухе и, чтобы не упасть, хватает соседа за рукав футболки, оттягивая назад от ворот. Лука активно вырывается.

— Нет, так не честно, — наигранное возмущение разрезает до этого молчаливый, охладевший воздух, — ты нарушил правила, нельзя хватать меня за руки или за одежду!

Рамос переводит дух и выпрямляется.

— Можно, — ухмыляется он в ответ, — я просто не хочу дать тебе победить меня.

— Ах так? — Лука задорно поднимает голову вверх и задирает над ней руки, делая пару поворотов вокруг себя. Серхио добился, чего хотел — накрытый адреналином и атмосферой игры, Модрич совершенно забыл о своей «маленькой» проблеме. Он отчаянно хочет, чтобы всё так и оставалось, чтобы он никогда это не вспоминал и так и продолжал безмятежно улыбаться, окрылённый успехом. — В таком случае…

Лука резко поворачивается и со всей дури вколачивает мяч метров с пятнадцати — красивейшим ударом пасует в дальний угол и, оглашая свой триумф на весь стадион, показательно бежит вдоль бровки к угловому с неистовым воплем.

Пританцовывающей походкой возвращается обратно к воротам и довольному, устало стоящему Рамосу. Достает мяч из сетки.

Футбол — действительно отличное занятие, чтобы перестать думать и отдаться делу.

— Знаешь, — задумчиво крутит мяч в воздухе Лука, подходя всё ближе и ближе, — я всё-таки великий футболист.

— К сожалению, это место уже занято, — не остаётся в долгу Рамос, засовывая руки обратно в карманы своих джинс.

— Да? И кем это же?

— Мной.

— Опрометчиво, — Модрич вновь оказывается слишком близко и серьезно заглядывает в глаза, хотя уголки его рта так и хотят растянуться в добродушной ухмылке. Он смотрит умно и ласково, медовые глаза светятся; он явно не разочарован.

Карамель такая сладкая, но её так мало — Лука помнит, что такое личное пространство и как оно важно для каждого человека, поэтому подходит очень и очень медленно, словно спрашивая — можно? Он осторожно кладёт руку на бедро Рамоса и притягивает поближе, поднимает ладонь и проводит озябшими пальцами по скуле Серхио (скорее просто дотрагивается, чем гладит). Рамос мгновенно замирает, чувствуя, как тело будто наливается свинцом, и про себя тихонько просит, чтобы ничего не напугало Модрича и не прекратило эту спонтанную ласку.

Рамос открыто любуется им: в тёмно-карих глазах впервые никакой насмешки, лишь принятие. Лука воспринимает это как сигнал, как разрешение двигаться дальше.

Легко, неощутимо целует в нос.

— Что это за ребячество? — разочарованно, недовольно хмурится Серхио, потому что он уже настроил себя на что-то более взрослое и серьёзное. Лука закатывает глаза и снова прикасается тёплыми, сухими губами к переносице, хоть для этого ему и приходится встать на носочки.

***

Они уходят с поля, потому что становится темно и холодно. Лука идёт по правую руку от Рамоса, не касаясь его, и несёт под мышкой мяч. В квартире Ивана они оставляют одежду — Серхио молча отобрал от Луки его «именную» футболку, запихнул в свой рюкзак и сказал, что купит Ракитичу ещё сто таких же, если он вздумает взбунтоваться.

На улице зажигаются первые фонари, и Луке против его воли становится всё труднее удерживать хорошее настроение. Он начинает чаще дергаться от испуга, когда где-то вдалеке гудит машина или мимо них проезжают люди на велосипедах. Он старается смотреть только на освещённые участки города и совершенно осознанно тащит Рамоса едва ли не за руку домой. Тот, скорее всего, изумлён его поведением, но не подает виду.

Рамос снова закопался в свой панцирь, на его лице появилось то самое выражение, означающее, что в его мозгу начались процессы самоанализа, в свою очередь чаще всего приводящие к приступам самобичевания и желанию повеситься на шнурках кроссовок. Лука вытаскивает из кармана джинс тонкие чёрные наушники и распутывает их.

Осторожно толкает Рамоса рукой в бок и протягивает один наушник. У того от такой самоуверенности, кажется, отнялся дар речи.

Однако он всё равно, хоть и с недоверием, спустя пару минут перестаёт возиться и запихивает в правое ухо подушечку. Лука удовлетворяется результатом и включает музыку.

От лёгкого инди ему становится немного спокойнее; Рамос упорно делает кирпичное лицо и старается ни о чём не думать, неспешно шагая рядом. Джесси Разерфорд медленно, вдумчиво поёт, из наушников струится приятная музыка.

If I told you that I loved you

Tell me, what would you say? *

Лука украдкой улыбается, краешком глаза наблюдая за медленно плывущим соседом. Пару раз Серхио ловит его на неосторожных попытках подглядывания, пересекаясь взглядами. Модрич боязливо ведёт плечами, но не убирает умиротворённое выражение лица.

If I told you that I hated you

Would you go away?

The Neighbourhood лечат душу. Лука думает, что именно сейчас, в этот самый момент у него всё хорошо — пусть на чуть-чуть, но он жив, рядом с ним Серхио, который пусть никогда себе в этом не признается — но он не уйдёт.