Музыка абсурдной жизни (СИ)

Мукуро не сразу заметил, как дивные аккорды перестали звучать в реальности, а лишь повторялись в его голове и мыслях, пронизывая их, словно ветром, насквозь. Прекрасная, хоть и знакомая учителю мелодия вот уж как лет десять, казалась ему теперь новой, необычной, с вкраплениями индивидуальности, с коей её исполнил парень. Словом, синеволосый был зачарован. Он никогда не осмеливался описывать музыку, считая это унизительным делом, ибо какие, пускай самые громкие слова способны передать всё полноту, всю переливчатость, все искренние чувства, заложенные в незамысловатых нотах и звуках? Да никакие, все будут казаться ничтожными в сравнении с тем, что можно будет слышать в действительности! Вот и мы, пожалуй, не будем вдаваться в подробности того, как это было, просто замолвим пару слов о состоянии мужчины: он оказался затянут в омут не только мелодии, но и зелёных глаз, которые изредка останавливались на нём. Теперь же они с нескрываемым любопытством и вниманием смотрели на Рокудо, ища в его выражении лица хоть какой-то отклик. И учитель, встряхнув головой, дабы отогнать от себя полусонное состояние, взглянул на скрипача и, прокашлявшись, начал:

— Неплохо, мой милый, неплохо… Что ты делаешь со своим бедным учителем? Для меня твоя музыка становится наркотиком, не иначе, — мужчина пытался скрыть свой восторг, но тщетно. Да и нужно ли было его скрывать? Фран же заулыбался даже от этих слов и, пожимая плечами, ответил:

— Я не знаю, мастер. Но если вам нравятся мои исполнения мелодий, то я готов часами играть вам. Мне это ничего не стоит, — он простодушно усмехнулся и лукаво глянул на Мукуро. А тот неопределённо хмыкнул и слабо улыбнулся, вдруг подумав, что этот мальчишка не просто изменился, он кардинально изменился, перекроил себя, подверг существенным преобразованиям. Да, он смог это сделать. Но ради чего? Ради какой высшей цели? Это было вне понимания Рокудо, как бы он ни думал. Всё, по его мнению, должно иметь какие-то причины, цели, для чего создавалось, зачем были такие жертвы для этого или, наоборот, их отсутствие. А здесь он как-то терялся в догадках, даже не зная, за что зацепиться. Ответ же… был так очевиден, как был скрытен и непонятен для мужчины сейчас. А может, всё идёт, как надо, по нужному плану? Может, и не стоит бежать вперёд паровоза?.. Синеволосый никогда не любил плыть по течению, теперь же бессильно осознавая, что узнает правду в своё время. Но будет ли тогда это так актуально?

—…если вы захотите. — «Опять говорил что-то сумбурное, Фран? Как жаль, что я снова всё пропустил. Уж прости своего нерадивого учителя…»

— Извини, что ты сказал? — очнувшись, переспросил синеволосый, глядя на опустившего голову вниз ученика. Тот вмиг поднял её и с каплей раздражения и укора посмотрел на Мукуро, кажется, готовый в любую секунду наброситься на него и отколошматить.

— Вы как всегда. Впрочем, не буду повторять всё дословно…

— Это было бы интереснее, — заметил Рокудо, улыбаясь. Его собеседник лишь как-то непонятно тряхнул головой в сторону и бросил:

— Если бы вы были внимательнее. Вкратце: я готов играть для вас и точка. Можете просить, сколько угодно. Скажите, где я ошибся? — Он начал укладывать скрипку в футляр, сам глубоко вздыхая, словно успокаивая себя. Мукуро призадумался: а действительно, где?

— Ну, если честно, всё было практически идеально. Ничего сверх неправильного я не заметил. Так что можешь с чистой совестью отдыхать и, пожалуйста, не перетруждай себя больше. Даже ради бесценной практики, даже ради меня… — мужчина серьёзно глянул на него. — Я не скажу, что буду убиваться, если с тобой что-то случиться. Но, поверь, каким был, я точно больше не стану. Надеюсь, всё понятно?

— Понятно, понятно… — с расстановкой проговорил Фран, вздыхая и беря в руки футляр. — Только скажите… разве ваши последние слова правда? У вас есть много людей, ради которых стоит действительно волноваться. Для меня места в вашей душе нет. Это ясно как Божий день.

— Ясно-то ясно, но тебе, видимо, не совсем, — строго заметил учитель, прямо глядя на зеленоволосого. — Если бы ты знал!.. Эх, а впрочем, никогда не узнаешь! — Рокудо махнул рукой и горько почесал за затылком. — Ты даже не представляешь, каким порой глупым кажешься, когда пытаешься вновь натянуть на себя ссохшуюся маску цинизма. Забудь, ты в неё уже никогда не влезешь! — Парень побагровел, сжав в руках ручку футляра сильнее. — Я, кажется, ещё недавно сказал тебе кой-какие важные слова. И, кажется, кто-то их намеренно забыл. Я не буду распаляться на эту тему и читать тебе нотации, просто скажу: действуй и думай, как знаешь. Мне тебя всё равно не переубедить. — Мужчина развернулся и поплёлся в обратную сторону, на дорожку аллеи. — Всё, пойдём отсюда. Да и по ходу дела скоро дождь пойдёт. Сегодня обещали дождливый день.

Фран постоял пару секунд, подумал и бегом догнал Мукуро, поравнявшись с ним и идя теперь немного позади, на шаг или меньше. Он напряжённо молчал, ещё размышляя о сказанных словах — не только учителя, но и своих собственных. Осознание своей неуверенности и сумбурности, доведённой до сумасшествия, угнетали юного музыканта очень-очень и весьма. Но Рокудо бы сильно изумился и даже рассердился, если бы услышал от него «извините» или «простите», ибо только что произошедшее — ни в коем случае не вина паренька, поэтому… «Всякие извинения прибереги для другого случая, Фран». Зеленоволосый музыкант это, видимо, понял, так как не произнёс и слова, а лишь сильно (по виду) задумался. Так и шли, ведя какой-то немой разговор между собой, состоящий из редких взглядов и раз в столетие — прикосновений, всегда случайных; только гул ветра да шарканье ног сопровождали их неслышный дуэт. Небо покрылось серой плёнкой, полностью окрасив в мир на тона темнее. Солнца не было, но тепло явно чувствовалось даже при сильных порывах воздуха. Люди поскорее решили убраться из парка, уйти под крыши кафешек или домов, ведь эта серость и ураган намекали не иначе, как на дождь или даже ливень. Кажется, стало понемногу накрапывать. А наша парочка шла неспешным прогулочным шагом по дорожке, совершенно не боясь наступавшей стихии. Одному было всё равно, второму — не привыкать. Гармония, одним словом, в отношении к сему явлению. Ну хоть где-то она.

Через пять минут ненавязчивая, даже приятная морось превратилась в ледяные гигантские капли дождя, доводящие тело до иступленной дрожи. Конец парка был впереди, но до дома было ещё ой как далеко, а машины рядом не было тоже. Волнуясь за явно обессилевшего ученика, Мукуро предложил:

— Давай зайдём в кафе? Переждём хоть…

— Нет, я хочу домой, — угрюмо ответил парень, подставляя лицо под струи воды. Рокудо тяжко вздохнул.

— Упрямый мальчишка. На, держи! — Он стянул с себя пиджак и протянул Франу — с утра думал, что напрасно взял его с собой, ведь он был довольно-таки тёплым, но сейчас не жалел ни о чём. Юный скрипач медлил, с удивлением поглядывая на учителя. Но синеволосый требовательно всунул одежду ему в руки, и тому пришлось накинуть слегка большой ему пиджак на себя.

— А вы как? — робко и тихо спросил Фран, шлёпая по лужам и совершенно не заботясь о своих ногах. Мукуро пожал плечами и бросил негромкое «Как-нибудь». Музыкант, конечно, не удовлетворился такими словами, но не знал, как продолжить разговор далее, поэтому промолчал. Долгие минуты мучительного возвращения назад показались столетием, но, когда впереди стала виднеться знакомая многоэтажка, Рокудо обрадовался, ведь чувствовал, что ему нужны тепло и сухая одежда — он был как из душа после такой прогулочки. Хотя в следующую секунду подумал, что не стоит, наверное, заявляться на квартиру к Франу — пусть отдохнёт и займётся своими делами. Мужчина не хотел его стеснять. Когда они зашли в подъезд, он объявил:

— Ладно, Фран, пошёл я домой. Спасибо тебе за хорошо проведённое время. И за музыку спасибо, — он улыбнулся и потрепал парня по влажным волосам. Тот искренне удивился, а нескрываемая грусть тихо затаилась в его глазах. Скрипач было открывал рот, чтобы что-то сказать, но в тот же миг умолкал, начиная крутить в своих руках футляр и вновь искать слова. Но какие слова могут быть здесь самыми уместными? Хороший вопрос.