Музыка абсурдной жизни (СИ)

— Ладно. Спасибо за неравнодушие. Так ты придумал, куда пойдём или что будем делать? — вдруг спросил он, направив разговор в другое русло. А Фран, задумавшись явно не об этом, всё же добавил:

— Если когда-нибудь захотите, можете обратиться ко мне за помощью. Я выслушаю вас. Доверьтесь мне.

— Доверюсь-доверюсь, — синеволосый похлопал его плечу, стараясь не смотреть в настолько чистый и откровенный взгляд музыканта, от которого становилось не по себе. Он обошёл его и остановился около окна, выглянув во дворик и после приоткрыв форточку, чтобы впустить свежий воздух.

— Можем пойти в какой-нибудь парк, — тут же предложил Фран, встав рядом и уставившись незримым взглядом на бархат колыхающихся деревьев. Мукуро посмотрел на него.

— А если добавить немного конкретизации?..

— Я знаю, в какой!.. В тот самый, который перед зданием музшколы нашей! — весело отозвался парень, развернув голову и тряхнув прядями. Мужчина на секунду позволил себе полюбоваться его искрящимися зелёными глазами и ответил, вновь отворачиваясь:

— А ты сможешь? Вроде как тебя покалечили сегодня… Быть может, есть смысл отдохнуть дома?

— Нет-нет, ни в коем случае! Свежий воздух и природа помогут мне встать на ноги намного быстрее духоты и ограниченности дома, уж поверьте, — скрипач многозначительно взглянул на Рокудо и пошёл на выход из комнаты. — Ладно, я переодеваться! Подождите пару минут.

Синеволосый мужчина кивнул и вновь обратил свой взор за окно, где творилось счастье, радость и мир. Кажется, всё это потихоньку стало просачиваться тонкими струйками воздуха через форточку и к нему в квартиру, постепенно наполняя лишь самым лучшим. Мукуро прислушался к себе: никогда с ним такого не было, что внутри всё было словно одна большая пуховая перина — то есть так легко, а лучики солнца ещё ни разу не проходили сквозь его тело напрямую в душу, дабы обогреть скопившийся там лёд. Сейчас он будто бы был и не он вовсе, какой-то совершенно отличный от него человек, да, со схожими внешними данными, но более счастливый. Начиная с, кажется, первого занятия, в его душу стали закрадываться робкими, неуверенными шажками счастье и радость, теперь же осмелев и просто ворвавшись туда. Мужчина и сам не заметил, как начал жить, жить по-настоящему, вкушая все краски и разнообразие жизни. С Франом это оказалось легко. Да и вообще, порой в голову Рокудо заходила такая странная, но от этого не менее приятная мысль, что, быть может, этот паренёк и есть тот самый человек, который действительно ему нужен и ради которого он готов будет совершать различные безумства?.. Но мысль, как быстро приходила, так моментально и отметалась самим учителем по причине её неполноценности, необоснованности и абсурдности. Маловероятно, что Фран — именно тот особенный человек. Навряд ли… навряд ли…

— Можем выходить! — звонко раздалось позади. — Только скрипку возьмём, ладно?

Мужчина обернулся, улыбнулся и проговорил: «Хорошо». Вскоре он вместе со своим учеником, полностью позабыв о своих серьёзных размышлениях, окунулся в атмосферу праздника, весёлости и беззаботности; такого ощущения у него не было даже в детстве. Собственно, аналогичная ситуация была и с его путником. До парка они решили пойти пешком, дабы не стоять в собирающихся пробках (изменение номер один: появившаяся нелюбовь к пробкам). Когда пришли, поначалу слегка растерялись, но скрипач предложил покататься на велосипедах. Если честно, Рокудо в жизни не понимал, какой в них смысл и какое развлечение, но сейчас легко согласился и даже получил огромное удовольствие, рассекая до громкого шума в ушах от ветра по аллеям и дорожкам парка вместе со своим музыкантом (изменение номер два: нахождение удовольствие в том, что раньше казалось обыкновенным, безынтересным). После этого шумного мероприятия, сопровождавшегося резкими спусками с крутых склонов, гонением за голубями и просто звонким искренним смехом (изменение номер три: подлинность чувств), они решили отдохнуть и присели на одну из многочисленных лавочек где-то в середине парка. Без мороженого, естественно, не обошлось. Вокруг было шумно и людно, все шутили, смеялись, говорили о чём-то, парк был наполнен улыбками и хорошим настроением; покончив с мороженым, Фран замыслил, судя по его хитрому лицу (изменение номер четыре: считывание настоящих эмоций по лицу), что-то весьма интересное, потому и сказал Мукуро, чтобы они нашли менее многолюдное место. Удивившись, синеволосый встал, и они проследовали вглубь парка, туда, где начинались ветвистые деревья и как будто бы живой, не затронутый человеком мир.

— Так что ты хотел? — с удивлением спросил учитель, как только они пришли. Мальчишка хитро улыбался, а после начал доставать скрипку.

— Сыграть!

— И для этого надо было идти целых полпарка сюда? — Рокудо поднял брови, усмехнувшись.

— Там много людей. А я бы привлёк внимание. И так просто хожу со скрипкой, а на меня уже все пялятся. Если бы заиграл там, зрителей не миновать. — Фран достал свой инструмент и серьёзно глянул на учителя.

— Боишься публики? — улыбаясь, заметил мужчина. Парень смутился, начав делать что-то не столь важное, дабы скрыть свой румянец.

— Вовсе нет! — резко ответил он, отвернувшись и что-то якобы ища в футляре. — Просто моя музыка ещё совсем не профессиональна. Право слушать её имеете только вы.

— Ого, вот какие у меня привилегии! Интересно… — задумчиво произнёс синеволосый, продолжая глядеть на юного музыканта. Тот, видимо, успокоившись поисками чего-то невидимого (может, просто несуществующего) в футляре, сдержанно развернулся и одарил мужчину якобы равнодушным взглядом, потом взял скрипку и сказал:

— Вот. Слушайте! — Он занёс было смычок над струнами, как Мукуро осторожно взял его за локоть, словно приостанавливая.

— Послушай, Фран… ты точно сможешь сыграть? Я, конечно, безумно рад твоему стремлению, но то, что с тобой сегодня произошло… — Многозначительный обеспокоенный взгляд. — Ты разве уверен?

— Уверен. Я просто хочу, чтобы занятие сегодня было по максимуму восстановлено. Моя невнимательность оказалась виной тому, что оно прервалось. Вы ведь хотели сегодня научить меня чему-то и наверняка печалитесь из-за этого, что не смогли. Я же не хочу видеть вашей грусти. Только улыбку. В вашей жизни и так мало радости… — тихо добавил он в конце, опустив глаза и будто сам задумавшись о чём-то. Рокудо, заслушавшись его, забыл отпустить руку, всё ещё держа парня за кисть. До него не совсем ясно доходил смысл сказанного, хотя нужные выводы он сделал ещё давным-давно. Учитель просто пристально вглядывался в зелёные глаза, силясь найти там подтверждение того, что это хорошая ложь, но натыкался лишь на мягкие перины правды. В таком случае ему просто не верилось, что скрипач готов ради такого пустяка перебарывать себя и играть, несмотря на плохое самочувствие. Мукуро прекрасно знал это угнетающее состояние после драки, причём проигранной. Но, может, музыка лечит в таком случае? Подумав об этом, он мягко и едва заметно улыбнулся мальчишке, нехотя убрал с его кисти свои пальцы и отошёл на чуть-чуть, отвечая тем самым на все немые вопросы скрипача. Тот тоже как-то доверительно улыбнулся и кивнул, вновь занеся смычок над скрипкой и коснувшись струны. Послышался первый звук, потом последующие сто, сто тысяч. Рокудо только заметил, что его юный ученик играл без нот. «Запомнил… да и ещё довольно-таки сложную мелодию». Удивлению его не было предела. Уже давно. Он видел дикую усталость Франа и огромную вероятность того, что он упадёт когда-нибудь в обморок, если тот час не ляжет в кровать, и вместе с тем мог лицезреть его яростное желание играть, добиваться побед пускай на этой маленькой арене и наконец получать лавры даже в таком состоянии. Это наверняка было выше того Франа. Этот же совершенно другой, хотя по сути всё тот же. Эти сумбурные мысли понятны лишь самому Мукуро, они порождались такой сладкой музыкой, заставляя думать о чём-то вообще нереальном. Не верится никак, что этот музыкант, эта его мелодия, его зелёные нежные взгляды — это всё теперь собственность мужчины, хоть и незаконная, хоть и на время. А ведь хочется сделать это официальным, громогласным, таким, чтобы во всеуслышание и, главное, надолго, желательно навечно. Но Рокудо не мог позволить себе такой роскоши: в этой жизни он её недостоин. Как, наверное, и в последующих ста. Или жизнь только одна? Мужчина лишь усмехнулся: если такие музыканты с такой величественной музыкой будут жить спустя пятьсот лет, он обязательно придёт в этот мир, добьётся такой возможности и заполучит очередного скрипача к себе. И плевать на смерть, на страх, на невозможность запланированного; порой есть вещи в разы важнее этих. Для синеволосого то была музыка. А остальное — гори лихим пламенем.