Музыка абсурдной жизни (СИ)

— Да. Это так. На самом деле раньше не удавалось готовить так, как хотелось, сами понимаете, почему… — Многозначительный зелёный и спокойный, понимающий разноцветный взгляды встретились. — Теперь же, заглянув в холодильник, я понял, что смогу приготовить сегодня для вас что-нибудь хорошее! Но вы только не думайте, что так много я ем всегда, — вновь смущение на его щеках, активное мешание чего-то в кастрюле. Мукуро только и мог сделать, что мягко улыбнуться на это. «Господи, какой ты сейчас милый! Милый и глупый, мой Фран…» Обжигающие мысли всегда не совсем вовремя и довольно часто приходили на ум учителю, но никогда он и не пытался их анализировать. Теперь он понял, что лучше и не стоит — иначе может случиться нечто опасное. Свои недавно возникшие догадки об «одомашнивании» Франа Рокудо решил пока не принимать за непреложную истину: это требовало фактов, подтверждения, практики, словом, капли реальности, не смешанной с иллюзорными мечтами самого мужчины. Надо просто убедиться. Но как это, чёрт возьми, сделать?..

— Я так и не подумал. Почему я должен так думать? Ты худой как палка. Наоборот должен плотно питаться. — Учитель усмехнулся, когда его скрипач вновь обратил на него внимание, отвлекаясь от сковороды. Парень нетипично для себя как-то искренно улыбнулся, опустив глаза вниз, и легонько пожал плечами, после вновь убрал мешающие волосы назад. Мукуро не преминул пройтись по нему взглядом и отчего-то снова остановиться на его лице… расслабленное, увлечённое, не обеспокоенное никакими проблемами, оно казалось поистине красивым и радовало Рокудо, словно бы нынче от зимней спячки проснулся не Фран, а он сам. Он был счастлив, что его ученик наконец «оттаял» и может впитывать самое лучшее из жизни в себя всеми фибрами своей души. Это действительно прекрасно! Или то лишь оттепель, небольшая передышка в его жизни?.. Вот это уже не так прекрасно. Но мужчина хотел сохранить тот хрупкий, неустойчивый характер парня, который ему так пришёлся по духу и который казался намного приемлемее и приятнее прежнего. И синеволосый порешил твёрдо и уверенно, что обязательно сохранит.

Тем временем, имея возможность и, собственно говоря, хорошо ею пользуясь, Мукуро зацепился взглядом на такой детали в лице своего скрипача, что удивился самому себе, как раньше того не заметил. Точнее, совсем недавно заметил, но решился исправить ситуацию лишь сейчас… Пока Фран, оперевшись о плиту, с опущенным взглядом и полуулыбкой на губах о чём-то думал, мужчина бесшумно подошёл к нему и, плавно занеся руку, аккуратно снял с его носика прилипшую сухую травинку, наверное, оставшуюся после нарезки зелени. Кожа в области носа рефлекторно сморщилась при касании, а сам музыкант очнулся от своего транса, удивлённо глянув на Рокудо. Тот, улыбнувшись своей традиционной хитрой, но вместе с тем полной страдания и некоторой печали улыбкой, решил кратко прокомментировать своё действие. И только, только сейчас он понял, насколько близко встал рядом со своим учеником, насколько явно может чувствовать колыхание своих волос его мерным дыханием и слышать его по-особенному нескладное сердцебиение — такое быстрое и неритмичное!..

— Блюдо без приправ не обошлось, верно? Чувствую, будет вкуснятина, раз ты так усердно нарезал укроп, что аж на нос попало! — Мужчина ухмыльнулся и привычным движением потрепал до жути родные шелковистые волосы, сейчас наверняка ещё пахнувшие прежними тонкими ароматами без примеси животного запаха еды. Мальчик протянул что-то вроде «А-а…» и улыбнулся, кивнув, а в его взгляде отразились искорками проявлявшегося солнца тысячи «спасибо». «И тебе спасибо, Фран». Мукуро чувствовал, что пора бы и возвратиться к своему вечному посту около кона, к вечной своей профессии незримого наблюдателя, но это чёртово притяжение, словно тугими нитями, обволокло всё его существо, всё пространство между ними, затянув свой крепкий, в тысячу раз путанее морского, узел где-то в недосягаемости их рук. Было немного странно ощущать себя под пристальным взором изумрудов, хотя и, вроде, должно быть обыденно. Да и сам Рокудо не мог отвести взгляда куда-нибудь с этого в корне переменившегося лица и его выражения: кротко-милого, одновременно смелого и невыразимо глубокого, полного ещё всяких чувств. Он чувствовал нутром, что нужно сделать какой-нибудь абсурд или опрометчивость, или несуразность, что-то, что явно бы выбивалось из тех ярко выраженных рамок его характера, как сейчас непослушный зелёный локон из-за уха парня. Надо! но незримая преграда как-то странно удерживала его от манящего действия, будто истошно крича: «Не надо! Пожалеешь!» И мужчина действительно поддался ей, словно отдав себя на волю скучного, но верного советника под названием разум. Ждал ли чего-то сам Фран? Теперь это навряд ли станет известным, потому как узел стал ослабевать, вакуум воцарившегося между ними молчания и особой атмосферы стал прореживаться вкраплениями других посторонних звуков и чувств, а их взгляды, обоюдно решившие что-то явно необычное, в один миг потухли, будто их хозяева, сами поняв комичность ситуации, решили с долей сожаления отказаться от задуманного. Но этот момент отчего-то прочно засел в голове у мужчины и был ярок до сих пор, даже когда он уже вот как пять минут стоял около окна, стараясь (но тщетно) перевести своё внимание на что-нибудь вокруг. Он как будто сейчас ощущал на своей коже приятное (боже, отчего приятное-то?) дыхание Франа, видел будто наяву его неловкое облизывание сухих губ, чувствовал какое-то неимоверно родное тёплое тело впереди, лёгкое касание своей кистью с его острым локтем и свою ладонь в мягких пушистых волосах; он мог, закрыв глаза, представить лицо ученика в мельчайших подробностях, со всеми его царапинами, пластырями и светло-лиловом пятном под левым глазом. Если запоминаешь моменты, как только можешь, применяя фотографическую, слуховую или какую ещё память, значит, тебе эти моменты действительно дороги. Как-то так мог сформулировать одно из тысячи тысяч правил жизни Мукуро и не ошибался. Что-то тогда их сильно увлекло друг в друге… Или вновь бредни воспалённого весной разума? Может, сам Фран вовсе и не понимал, в чём дело, лишь не мог не опустить взгляд или отвернуться, так как счёл это грубым? Может, и не было всей той надуманно-идиллической атмосферы между ними, которую так явно представлял Рокудо и в которую так страстно хотел верить. Всё это ложь, наверное. Как и задуманное. Но можно ли отказываться от желанного ради реальности, если в тот момент тебя посетило такое приятно чувство, будто ты… дома? Ответ был так ясен, так ясен…

— Идите мойте руки, — вдруг заявил мальчишка слегка охрипшим голосом. Учитель развернулся к нему с весьма изумлённым видом, приметив, что его юный скрипач встал ровно так, что не было видно всех сковородок и кастрюль за ним с, вероятно, приготовленной едой. Сам Фран стоял, хмуро и явно делано сдвинув брови на переносице и серьёзно, с некоторой долей волнения, глядя на синеволосого. Тот тихо рассмеялся и беспечно кивнул, направившись в ванную, но пройдя мимо ученика так близко и так специально запрокидывая голову и смотря за него, что заставил последнего нехило разозлиться и стрельнуть в него пару гневных взглядов.

— Нельзя смотреть. Это сюрприз! — грубовато произнёс парень и всем своим телом навис над плитой, не боясь её терпкого жара ещё не остывшей поверхности. Его вид и реакции настолько забавляли Рокудо, что тот не сразу понял, что зеленоволосый говорит это серьёзно, без всяких шуток, как-то было обычно. Лишь увидев в глазах нехило разгорающееся пламя искренней ненависти его непокорному непослушанию, мужчина хмыкнул и отстранился, сделав для себя открытие, что этот равнодушный отрок не такой уж и равнодушный — разозлить его, оказывается, не стоило проблем. Довольный своим изобретением (если это так можно назвать), Мукуро, после долгого и тщательного намыливания рук (сам выглянул в щёлку и приметил, что его Фран не успевает выставить все блюда вовремя), наконец, спустя три минуты, вышел и медленным шагом направился в кухню.