Две души Арчи Кремера (СИ)

По большому счету, даже когда Арчи сбежал, он оставался относительно спокойным. Зоннберг бегал как ошпаренный, матерился себе под нос, и Пифий милосердно держал свое «Я же говорил» при себе. Хотя ловкость Арчи его впечатлила; он еще раз пересмотрел отчеты всех преподавателей, освежил в памяти рандомные записи своих с ними бесед и в легкой задумчивости сделал себе кофе, а подумав, еще и коньяка добавил. Он снова вернулся к отчетам, затем к своим беседам с Османовым; и теперь, что называется, задним умом, видел, где и как Арчи смог нахвататься сведений о том, как заглушить следилки, как действовать при встрече с посторонними, что говорить, как себя вести, и, кажется, даже разработал приблизительный алгоритм действий вовне – на свободе. Жаль, конечно, что Зоннберг так радикально принялся за дело; Пифию хотелось получить возможность и пообщаться с мальцом на предмет того, куда бы он дернул, если бы добрался до города – это без всех-то медикаментов и терапий, без возможности заряжать экзоскелет, без денег. Он не питал особых иллюзий насчет того, что ему предоставится возможность такой беседы после того, как этот этап закончится: кто его знает, как изменится мозг Арчи, кто его знает, сколько времени пройдет и сколько сил будет угроблено на то, чтобы Арчи снова доверял ему; кто его знает: если допустить, что доверие или просто возможность откровения со стороны Арчи будет восстановлена,насколько можно будет доверять воспоминаниям Арчи об этом эпизоде, насколько значительным

окажется воздействие Арчи 1.01?

Они старались сделать искин «Арчи 1.01» максимально соответствующим личности Арчи 1.0 – проще говоря, Арчи Кремера, а иначе это не имело бы смысла. Конфликт двух не очень подходящих друг другу личностей в одном корпусе мог бы оказаться неразрешимым; что было бы в таком случае – это даже не двое заключенных в одном каменном чулке, это – хуже, на данном этапе можно было только надеяться на то, что оба персонажа окажутся достаточно гибкими и готовыми к сотрудничеству. Искин был таковым по определению; Арчи, казалось, тоже, и в его истории не было ничего, опровергающего это предподолжение; Пифий только и мог, что удивляться, как это Зоннберг выбрал такой удачный экземпляр. В принципе, даже в каких-нибудь нештатных ситуациях, когда искин будет вынужден взять на себя управление корпусом – даже тогда у Арчи останется маленькая лазейка, чтобы противодействовать ему. Пифий, правда, настоял, а остальные его поддержали: оставить Арчи в неведении насчет такого маневра. Если он окажется достаточно смекалистым, чтобы обнаружить эту лазейку – честь ему и хвала. А нет – искин ориентирован на безопасность и благополучие хозяина, на непричинение вреда, отчасти даже на выполнение функций няньки по отношению к Арчи – тому, что от него останется. Так что все должно быть в порядке.

И Пифий Манелиа ждал.

Ему нечего было делать в ближайшие четыре дня. Более того, он мог бы взять выходные на все это время, и никто ничего бы не заметил. Звездой ближайших четырех-пяти суток был, бесспорно, Альдобранд Кронинген.

И чувак знал это, осознавал, вел себя соответственно. Выходил из зала неторопливо, словно рассчитывая, что хотя бы один человек помашет ему вслед платочком и возрыдает, бросится в ноги и оросит их горячими слезами; хотя, возможно, Пифий злословил не по делу, а просто Кронинген сам по себе был флегматиком – это нейрохирург-то; может, ему просто было жутко от предстоящего действа – и он торжествовал при этом от его величия. Кронинген, насколько мог судить Пифий, был самолюбив, не в последнюю очередь эгоцентричен, но – один из лучших. Можно было только догадываться, сколько отвалит ему проект за операцию, и сколько времени Кронинген будет доить этот случай, публикуя о нем еще одну статью, еще одну главу, еще одно что-нибудь. Он ушел – Зоннберг снова начал делать шаги: два шага в одну сторону, пауза, недоуменно вскинутая голова, бегающий взгляд, снова пара шагов в другую сторону. Кронинген уже и на экранах появился, начал отдавать короткие приказания, а Зоннберг все не успокаивался, метался.

Температуру тела Арчи предстояло снизить до двенадцати градусов цельсия, одновременно заполняя кровеносную систему раствором всевозможных сахаров, питательных веществ и кислорода и обезболивающих. Собственно, это мог сделать и ассистент Кронингена, но чтобы этот самолюбивый перец отдал свой жезл маршала кому-то другому даже на шесть часов, да еще самых первых? Было отчасти забавно наблюдать за этим тощим мужчиной, даже в мешковатом операционном костюме казавшимся тощим, который пытался сохранить величественный вид, распоряжаясь о каких-то мелочах. Этот этап был закончен благополучно, он позволял выиграть те самые трое суток, во время которых и случалось этапное изменение в проекте – создание Арчи 1.1. Степанов и Октавия Примстон выгнали своих сотрудников в принудительные выходные, потребовав, чтобы они как следует отдохнули; Степанов выразительно посмотрел на Пифия, но тот отрицательно покачал головой: приказывать ему Степанов был не правомочен, и пусть и мог советовать, но Пифий был ненамного младше, мог и послать к чертям собачьим, и кроме того – самое интересное происходило здесь. Им бы самим не мешало отправиться в свои лаборатории и прилечь на кушетку на пару часов, но это можно было сделать потом, когда подвернется момент.

Они тоже должны были быть там немного позже. Одно дело отсечь мозг Арчи от своего природного кровеобеспечения и подключить его к искусственному питанию; одно дело поместить его в капсулу, которая будет расположена в голове его нового тела, и совсем другое – подключить его к искусственным трактам. Профессор Кронинген был, бесспорно хорош в первом: извел не одну резус-макаку, прошел не одну симуляцию. При втором он тоже был необходим: и Примстон, и Степанов, и Робардс проверили и перепроверили свои действия на десятках симуляций, они знали географию мозга Арчи куда лучше, чем даже он сам, но самая лучшая виртуальная реальность все-таки хороша лишь настолько, насколько хороши люди, ее создававшие, и все равно остается место неожиданностям. Так что они тоже болтались как можно ближе к Кронингену в расчете на его пояснения, комментарии и просто какие-то незначительные замечания, которые на поверку часто оказывались ключевыми.

А Пифию нечего было делать и тогда. Он был спецом по действующему мозгу и по действующему искину. А они оба пока еще спали. Ему было любопытно, что и как происходит; ему было любопытно, как ведут себя люди в этой ситуации. И ему было бы удручающе скучно вдали от этой суеты, в тишине своей квартиры, да еще и зная, что здесь происходит.

Собственно говоря, и Дамиану Зоннбергу нечего было делать. Сводки в Генштаб он передавал каждые восемь часов, но и передавать было нечего: бесконечные графы, которые соответствовали прогнозам, отличались на три-четыре процента, нигде не выходили даже в желтую зону, все оставалось в зеленой, хотя несколько показателей и лежало на границе; краткий вербальный отчет о состоянии экземпляра, который тоже ограничивался невразумительным: «Экземпляр по-прежнему в коме, показатели в норме, предположительно ограничены и любые болевые ощущения, скан мозга подтверждает это». Затем представитель генштаба задавал вопросы, если таковые возникали, интересовался, будет ли пересадка завершена в срок, удовлетворенно кивал, когда Зоннберг говорил, что профессор Кронинген работает даже с опережением, – и все. До следующего брифинга.

Так что Пифий Манелиа ничего не имел против приглашения Зоннберга посидеть у него в кабинете, выпить за здоровье всех вовлеченных в проект и просто посидеть в тишине.

– Я, наверное, сбегу куда-нибудь далеко-далеко, когда это дерьмо закончится, – оскалившись признался Зоннберг, глядя на отключенный экран.

– Да-а-а? – протянул Пифий, оторвавшись от сигары.

Зоннберг посмотрел на него, и Пифий удивился: у этого зануды были красные глаза. Несколько капилляров полопалось. Пифий подумал было настоять на медосмотре, но – заботиться о Зоннберге?