Две души Арчи Кремера (СИ)

Из молодого и веселого народа – всяких там киберинженеров, просто математиков, ксенобиологов, ксено же геологов и кого там еще – шутку оценили все, и только Валтасар Линк хлопнул Захарию по заднице и сказал неодобрительно:

– Народ здесь живет, и ты сможешь, Заки.

– Валли, красавчик, я смогу жить даже с тобой, но купол – просто ода убожеству, – огрызнулся Захария и обиженно вздохнул. – Я так подозреваю, что мой прекрасный искин будет тоже размещен в общественном сортире. Ах!

Он драматично приложил руку тыльной стороной ко лбу, лягнул еще одного проходимца, попытавшегося шлепнуть его по заднице, и потопал вслед за виртуальным проводником.

Илиас Рейндерс стоял, крежеща зубами, рядом с комендантом города. Он должен был встретить нового главного и четырех рядовых архитекторов, которым предстояло заменить нескольких людей из проектного центра. Он сверлил взглядом Захарию Смолянина, одежда которого ослепляла буйством красок, и представлял, как может его убить и как долго будет наслаждаться его агонией. Комендант не обращал внимания на эстетические достоинства приемного холла до слов того павлинчика, а услышав их, не мог не согласиться. Впрочем – и что? Помещение функционирует, обладает необходимыми защитными качествами, а больше от него ничего и не требуется, сортир или не сортир.

Захария заметил Илиаса Рейндерса.

– Подумать только! – всплеснул он руками. – Илиас, душечка!

А затем он остановился и изобразил на лице усердную работу мысли.

– А вообще, здесь Илиас Рейндерс, известный разводчик сортиров, он стоит в помещении, похожем на заболевший гигантизмом сортир, и единственный возможный вывод напрашивается сам собой, и эта халупа твоего хилого таланта дело. – И Захария добавил печально: – Рейндерс, ты снова облажался.

И уже в следующую секунду Захарию куда больше интересовал человек, стоявший рядом с Рейндерсом. Мощный такой мужчина в тускло-синем мундире; и его лицо, казалось, было сшито из двух разнородных частей: правая, принадлежавшая навскидку человеку лет сорока-сорока пяти от роду, была – обычной, с морщинами, с крупными порами, с нормальной, привычной подвижной кожей. И левая, начинавшаяся на виске, проходившая по середине щеки, тщательно подобранная по цвету, даже фактурой напоминавшая правую, почти неотличимая от настоящей, но все же искусственная. Очень качественная работа, почти неотличимая от оригинала, наверное, и мимические морщины относительно симметричны, и все-таки кожа на левой щеке этого человека была протезом. Захария не удержался и внимательно изучил левую сторону тела этого человека; но хрен что под одеждой разглядишь, левую руку, как и правую, этот тип держал за спиной и смотрел на него как на диковинное животное. В общем, занятная может получиться кампания по укрощению этого вояки, решил Захария, затрепетал ресницами, пошевелил бровями и заскользил по направлению к этому типу.

– Месье комендант, – заворковал он. – Я просто восхищен и горд выпавшей мне честью приветствовать человека, который не только одним из первых вступил на эту зыбкую стезю освоения красной планеты, но и намерен обеспечить максимальный комфорт нам, простым труженикам.

Он нес какую-то околесицу, нагло не обращал внимания на Илиаса Рейндерса, на небольшое столпотворение, которое образовалось за его спиной, и радостно тряс руку коменданта. А тот, сволочь, и не собирался улыбаться.

– Благодарю вас за обильные комплименты, – ввернулся в первую же паузу комендант, – и несомненню переберу их в памяти сегодня на сон грядущий. Осмелюсь также напомнить, что виртуальный проводник останется в вашем распоряжении еще пятнадцать минут, а после этого будет передан другим прибывшим. Или вы уже готовы от него отказаться и способны самостоятельно определить вашу дислокацию благодаря шестому, седьмому и прочим чувствам, развившимся в вас от слишком тесного сотрудничества с искусственным интеллектом?

Захария уставился на него обиженными глазами; комендант, очевидно, и не такое видел в своей жизни. Взгляд Захарии оставлял его непотревоженным. Более того: комендант неторопливо поднял глаза на информационное табло, на верхнюю его часть – на часы. Захария оглянулся, тяжело вздохнул, свистнул виртуальному проводнику и пробубнил:

– Веди, сатрап. Ни тебе рикш, ни тебе рабов, ни тебе цивилизации. Искин – и тот допотопный, да еще и в сортире. Ну что это такое…

Он тихо сокрушался себе под нос о своем горемычном житье-бытье; комендант с каменным лицом развернулся, чтобы приветствовать нового главного архитектора; Илиас Рейндерс старался держать себя в руках и не броситься вслед этому стервецу Смолянину и не впечатать его в стену.

Практически в первые же три дня Захария сумел настроить против себя еще нескольких человек: трех офицеров, в чей адрес он додумался высказывать сомнения в вирильности – мужской, проще говоря, силе; еще пару ученых, которые попытались обратить против Захарии его же оружие и начали во весь голос обсуждать, как такого вот пупсика допускают к чему-то сложней маникюрного аппарата, идиоты; и, как ни странно, продавщицу лавочки с экзотическими товарами. Дамочка продавала какие-то масла, частью синтезированные, частью поставленные с Земли, пряности и специи, которые, что примечательно, вырастила сама в небольшой оранжерейке, и даже поделки из местных камней. Захария после первого скандала с ней заявлял всем, кто только хотел слушать, что жаждал цивилизованного диалога с человеком, который потенциально не мог не разделить его любви к прекрасному, но увы… Он тонко намекал, что бесспорно под прекрасным подразумевает себя, и ничего в этом удивительного, но эти женщины, не способные оценить его тонкий вкус и трепетную артистическую натуру, и прочая чушь, на которую он был способен…

Иными словами, первая неделя лапочки Захарии Смолянина непосредственно в городе прошла просто замечательно: ему было чем заняться, пусть и не приступал он со товарищи пока непосредственно к искину; и, как ни странно, город предоставлял куда больше развлечений, чем думалось еще две недели назад, в нем были бары, целых три вполне приличных ресторана, даже что-то похожее на клуб. Город был полн молодых людей, которые горели энтузиазмом, были неглупы и привлекательны, и они были все увлечены одним общим делом – творили будущее.

Только Захария, оказываясь в своей квартире, часто ловил себя на том, что стоял у зеркала и рассматривал себя, и не было улыбки ни на его губах, ни в его лице. Позвоночник тоже сгибался под невероятной тяжестью, хотя сила тяжести на Марсе в два с лишним, почти в три раза меньше, чем терранская, никак не могла быть причиной такому ощущению. Захария даже опустился до неслыханного: он создал симуляцию «Адмирала Коэна», максимально точно соответствовавшую действительности, и обновлял ее в соответствии с новейшими данными о состоянии космоса и сведениями самого «Адмирала Коэна». Это было невероятной глупостью, утром Захария смеялся над собой, журил за слюнтяйство и давал зарок вечером удалить симуляцию. А вечером, ночью, ранним утром, в общем, перед сном – обновлял ее.

Одним из основных развлечений Захарии Смолянина все так и оставались дискредитирующие действия, направленные против чванливого зануды Илиаса Рейндерса. Тот же в свою очередь ничего противопоставить не мог: ему не хватало чего-то, чтобы парировать колко, язвить остроумно и не выглядить глупым, когда он сердился. И словно подстегивало что-то Рейндерса: нет чтобы избегать встреч со Смоляниным, так самолюбие Рейндерса восставало словно феникс из пепла, и он жаждал очередной схватки, пребывая в уверенности, что вот теперь он точно отпарирует достойно.

Знал бы Пифий Манелия, что мелкие стычки с Захарией Смоляниным стали чуть ли не основой существования Илиаса Рейндерса, – посмеялся, но удивляться отказался: с Рейндерсом общался достаточно часто на всяких семейных сборищах, но отказывался считаться его другом; и он тихо радовался, что Илиас Рейндерс был слишком увлечен завоеванием своего места под солнцем, чтобы еще и на троюродного кузена внимание обращать. За помощью, за разговором по душам, просто за тем, чтобы посидеть вечером в каком-нибудь баре, побрюзжать, Рейндерс обратился бы к своим коллегам; на Захарию Смолянина жаловаться бы счел невозможным – ниже его достоинства было бы трепать нервы из-за этого прохвоста, в крайнем случае побрюзжал бы жене, какой этот младшенький Смолянин идиот. Пифий Манелиа был в какой-то мере рад, что его не трогают, а если бы тронули, предложил бы походить на консультации и заломил такую цену, чтобы Рейндерс наверняка отказался. Впрочем, зануда не объявлялся, был слишком увлечен участием в том флагманском проекте, и Пифий Манелиа жил относительно спокойно.