Две души Арчи Кремера (СИ)

– Разве не то же? Объемы зданий на Марсе – куда более острая проблема, чем на земле. Здания нужно возвести, сделать стены защищенными от трех тысяч опасностей планеты с условной атмосферой, да еще наполнить объемы воздухом.

– А как эта проблема решается на твоей барке, милый? – широко улыбнулся Захария. И он начал демонстративно оглядываться по сторонам. – Ух ты, да здесь не то что в сквош, в теннис играть можно. Нет?

Николай засмеялся, и Захария воспарил к небесам. Он готов был заурчать от удовольствия, такой лаской излился на него этот негромкий, глубокий, ласковый, одобряющий смех.

– И все-таки. Облик компании, облик проекта, ответственность перед будущими поколениями и перед настоящим человечеством, – напомнил ему Николай.

– Никто не собирается отворачиваться от всего этого. Но эта дурацкая дилемма, эта вечная дилемма, эта какая-то маниакальная одержимость, этот страх перед сиюминутным настроением широких масс… – Захария начал сердиться, увлекаясь. – Он же ограничивает. Он просто ограничивает. Есть «Омником», который плевал на всех, но хочет продавать свою ВР. И он притворяется хорошим, запускает пиар-компанию, и ко мне приходят идиоты из бухгалтерии «Омникома» и говорят: Заки, малыш, все, что угодно, но на скуднейший бюджет и чтобы палеоэкологи были довольны. Какое счастье, что на Марсе не будет палеоэкологов.

– На Марсе еще долго не будет многого, Заки, – усмехнулся Николай, поглаживая его по плечу. – И тутового шелкопряда в том числе.

– Зато на нем будет самый лучший искин по эту сторону Солнечной системы, – вскинул голову Захария.

Николай широко улыбнулся. Его рука все продолжала свои ласковые движения – уже по бедру Захарии.

Крейсер, названный в честь какого-то адмирала, все приближался к Марсу. Как того адмирала звали, Захария Смолянин упрямо отказывался запоминать: он, в конце концов, был внуком того самого Смолянина, что ему какой-то проходной адмирал. Помнится, кстати, дед как-то рассказывал о том адмирале, но пренебрежительно; следовательно, и Захария может относиться к этому человеку так же. Тем более что этот наглый тип помер, ему уже все равно. В любом случае, как бы ни был назван этот корабль – да хоть «Адмирал Смолянин», важным для неугомонного Захарии было одно: на нем служил Николай Канторович, и намеревался служить долго. Может быть, и когда через земной год с небольшим «Адмирал Какой-то там» станет на орбиту у Марса, на нем будет и он, и может даже он снизойдет до еще одного романчика с лапочкой Захарией. Сами мысли об этом могли оказаться приятными. Если бы Захария позволял себе развлекаться ими. Он же – отказывался. Гнал их. Потому что: две недели, ну еще одна неделя стоянки. И все. По большому счету, Захарии Смолянину обычно хватало куда меньшего времени, чтобы устать, разочароваться, заскучать, мало ли что еще. Он рассчитывал, что и на сей раз все будет точно так же. Только ему все равно было горько.

Пифий Манелиа знал Захарию Смолянина: мир, которому они оба принадлежали, казался большим, а на самом деле все всех знали. Заслышав, что этот пустоголовый Смолянин пробрался на Марс, да еще в проект «Квинтус», он только посмеялся: этого Смолянина он помнил, такое трудно забыть. Посмеялся он и со своими приятелями, обсуждая, как скоро Заки Смолянин взвоет и захочет домой, ведь на Марсе ни парикмахеров, ни боди-коррекционных студий, ни прочих радостей не наблюдается и долго еще не будет наблюдаться, не Земля же. А с другой стороны, кто его знает, этого Смолянина. На первый взгляд пустышка пустышкой, а гонорары получал преотменные, и ведь готовы были ему платить, значит, было за что. В любом случае, старик Смолянин ходил гоголем: он снова в Генштабе, его сын тоже в Генштабе, его внук – в проекте, в котором не последнюю скрипку играет Генштаб, и вроде все Смолянины – заслуженно на своих местах. Пифий Манелиа помалкивал, но позволял себе торжествующе ухмыляться: его-то проект был не менее значимым, пусть и останется скорее всего тайным.

Однако Пифий Манелиа не мог понять одной вещи: отчего тянули с третьей фазой. Корпус тело – готово, искин «Арчи 1.01» готов, предварительная примерка прошла проверку раз этак тридцать, сам он давно уже говорил о том, что Арчи достаточно подготовлен – и все равно ничего не меняется. Зоннберг требует еще одну проверку; сотрудники прогоняют Арчи сквозь еще один цикл тестов; Пифий скрипя зубами составляет еще один отчет, который вынужден делать все более туманным, и что-то стопорится на самом верху, решающее событие третьей фазы снова оттягивается. Зоннберг шипит, что отчеты Пифия Манелиа отпугнут кого хочешь, Пифий шипит в ответ, что его профессиональная гордость не позволяет ему заниматься пустозвонством, и между прочим, с каждой неделей результаты всяких психо-социо-тестов будут все хуже, потому что Арчи уже основательно вступил в подростковый возраст, и ни одна гормональная коррекция не удержит его в стабильном состоянии, а еще немного потянуть – так и нейрокоррекция понадобится. После каждого такого разговора Пифий рассчитывал, что наконец дело сдвинется с мертвой точки, и – тишина.

В лабораториях от первой до двадцать шестой царило такое же унылое настроение. В еженедельных совещаниях нужды не было, но они упрямо проводились, если не для того, чтобы обстрелять зануду Зоннберга каверзными вопросами и полюбоваться на то, как он выкручивается, то хотя бы чтобы разорить Центр еще на одно кофепитие по классу люкс. Говорить было не о чем, потому что самый главный вопрос: ну когда же, – все оставался без ответа.

Ситуация, в которой поневоле оказался Дамиан Зоннберг, в какой-то мере объясняла эту прокрастинацию. Он был административным лидером проекта; идеологический лидер – стервец Ромуальдсен – все-таки оказался выдворенным на пенсию, и не помогли ему все его связи, все знакомства. Что-то там с немотивированными расходами. Ах да, и новое здание загородного клуба, которое оказалось куда менее представительным, чем подразумевал его бюджет. Расходы – фиг бы с ними, Ромуальдсен не в обществе по изучению капустниц работал, бюджет у него всегда был соответствующим, и новаторские проекты, которые затевать Ромуальдсен был мастак, всегда множились в итоге на магический коэффициент 1,8. Но чтобы бюджет загородного клуба для блистательных мира сего РАЗДЕЛИТЬ на магический коэффициент 1,8, а дельту положить себе в карман? И понеслось. Ромуальдсен – проныра и хитрец – отделался легким испугом, ловко стравил несколько кланов; это не спасло его от очень и оскорбительно скромной тихой пенсии, но и расследованиям против него не дали ход. Пифий Манелиа был почти рад за него – и где-то даже искренен, но проект «Арчи 1.1» враз лишился своего основного движителя. Дамиан Зоннберг, который наверняка мечтал о том, чтобы оказаться на самой вершине проекта, быстро одумался, когда перед ним забрезжила перспектива возглавить его на деле: одно дело с безопасного расстояния завидовать тому, кто стоит выше всех, и другое – самому принимать на себя все молнии, порывы ветра и прочие радости.

Дамиан Зоннберг, не будь дураком, был твердо намерен обезопасить свою задницу парочкой-другой подписей. И он же оказался жертвой своей тактики: люди, которые никогда не оперировали человеческими жизнями, а исключительно кадровыми потерями, внезапно оказывались невероятно щепетильными, когда речь шла об одном-единственном экземпляре, пусть и украшенном бюджетом в несколько сотен миллионов койнов. Никто из высших офицеров, запустивших свои лапы в проект, не желал брать на себя отвественность за жизнь Арчи, пусть никто из них не знал его лично, – и твердо намеревался сохранить статускво. Пифий Манелиа злился, потому что проволочка в неделю значила еще один рубеж, отвоеванный личностью Арчи Кремера, которая – личность – уже оказывалась крепким орешком. Мальчик рос, учился жить в аквариуме, водить за нос наблюдателей, заводил свои тайны, уворачивался от недремлющего ока проекта, даже начинал бунтовать. А ведь без его сотрудничества дальнейшее не имело смысла.

Спасло Дамиана Зоннберга провидение: Арчи попытался удрать из центра. Отчаянная попытка, с учетом охраны центра и того его отсека, который был отведен под проект «Арчи 1.1», с учетом жучков, которыми был заражен Арчи, и постоянного присутствия на территории отделения не менее одной дюжины людей, которым не вменялось в прямые обязанности наблюдать за ним, но которые знали его и могли остановить, если что. Арчи начал с мелочи: поболтал с санитаром, поинтересовался, как дела, как сын, сказал ему, что хочет выбраться в парк и немного погулять по нему. Санитар охотно рассказал о сыне, спросил только, не слишком ли неразумно со стороны Арчи использовать для прогулки экзоскелет, а не кресло. Он пробормотал в ответ что-то невразумительное, сказал, что это все равно ненадолго и он просто посидит у прудов, и был таков. Его не начали разыскивать до самого ужина. Санитар только тогда и вспомнил, куда именно Арчи хотел сходить. Пифий Манелиа даже дыхание затаил: неужто малец уже и до такого возраста-состояния дорос, чтобы относительно осознанно на себя руки накладывать? Счастьем был, что у прудов стояли сканеры тепла – а они показывали, что никто, даже отдаленно напоминающий живого человека, точней живого человечка, там не появлялся. Народ озадачился, затем спохватился: дураки бы они были, если бы не предусмотрели дофига маячков в экзоскелете. Настроение поднялось, хотя вовлеченные в поисковое мероприятие люди не решались смотреть друг на друга: подумать только, два десятка здоровых людей упустили мальчишку-инвалида. Ну вот же, сейчас разберутся, может даже, пригрозят Арчи наказанием. Но: маячки молчали.