Две души Арчи Кремера (СИ)

Арчи обнаружился в полукилометре от центра. Не дошел двухсот метров до пешеходной дорожки, которая вывела бы к загородному клубу. Там бы он смог взять, например, такси, или что-нибудь такое. Или просто уговорил бы кого-нибудь подвезти его до города. Беда только, что нагрузка для его костей оказалась слишком велика: он оступился, упал, как результат – два перелома, экзоскелет был всем хорош, но удары не амортизировал. Упрямый мальчишка не подумал активизировать маячки, даже когда стало ясно, что ему нужна помощь, – он рассчитывал как-то добраться до клуба и попросить о помощи там.

Дамиан Зоннберг, из-за чрезвычайной ситуации в мгновение ока оказавшийся в центре, перевел дух и удалился в свой кабинет; вернувшись, отдал приказ готовить Арчи к процедуре «1.1»; затем приказал Пифию выяснить, как искин, которым, по идее, снабжен экзоскелет, оказался выключенным.

– Дамиан, я бы с удовольствием, но почему ты приказываешь мне? – флегматично поинтересовался Пифий. Он улыбнулся, чтобы слегка сгладить это «иди к черту, Зоннберг», но – слегка.

– Ты же у нас киберпсихолог. – Процедил Зоннберг.

– Вот именно. Я киберпсихолог. И с искином 1.01, который разработан, полностью готов к применению, но не активирован и все ждет своего часа, я бы с удовольствием пообщался. Но для этого экзоскелета тебе нужен обычный кодер. Думаю, инженеры службы безопасности вполне смогут определить и без меня, как Арчи смог деактивировать следилки.

После молчания – Зоннберг сверлил его взглядом, остальные делали вид, что занимаются своими делами – Пифий пояснил:

– Костюм Арчи обладает отличным интерфейсом, выполняет ряд хитроумных функций, но интеллекта в нем ни на грамм. Даже о рефлексах говорить бессмысленно. – Он помолчал, следя за изображением: Арчи катили в медотсек, и мальчишке, кажется, было нехорошо, выглядел он совсем неважно. Затем сказал: – Но даже если так, костюм спроектирован на противодействие несанкционированной корректировке, а отключение маячков, саботаж трансляции физиологических данных – это как раз несанкционировано, даже если это захотел бы сделать Арчи. Но он это сделал. Кто бы мог подумать.

Он слабо усмехнулся.

Дамиан Зоннберг смотрел на экраны, которые показывали палату Арчи, несколько пока еще пустых палат; он старался унять нервную дрожь, гаденькое ощущение страха, которое, казалось, сдавливало его тело где-то на уровне пояса от брюк, и такое оно было мерзкое, так непохожее на обычный, в чем-то даже благородный страх – когда, например, предстоит сдавать квалификационный экзамен, начать новый проект, да просто узнать у своего врача, насколько плохи анализы, – что Зоннберг хотел вызвериться на кого-нибудь, а лучше на всех. Наверное, он предпочел начать с Пифия Манелиа, но тот, сволочь, почти неприкасаем. На остальных – не при Манелиа же. И Зоннберг пытался придушить свой страх, дотерпеть до того времени, когда станет ясно: получилось.

Профессор Альдобранд Кронинген встал и посмотрел на Зоннберга.

– Я отправляюсь готовиться? – произнес он. Именно так: по форме простое утвердительное предложение, по интонации – вежливый вопрос.

Зоннберг кивнул.

– В таком случае, господа, позвольте пожелать нам всем успеха, – продолжил Кронинген.

Зоннберг предпочел промолчать. Остальные пробормотали в ответ что-то невразумительное.

Словно спохватившись, Дамиан Зоннберг распорядился, чтобы кодеры определили, каким образом Арчи сумел отключить или как-то иначе нейтрализовать трансмиттеры. Пифию отчего-то подумалось, что Зоннберг готов заняться чем угодно, наверное, даже начнет переставлять книги в книжных шкафах, лишь бы хотя бы как-то скрасить ожидание.

– Арчи заснул, – сказал ассистент.

Зоннберг вышел, через пять минут вернулся; огрызнулся на лаборанта, предложившего ему кофе, а через три минуты сам направился к миникухне, чтобы сделать себе чашку кофе покрепче. Было что-то около полуночи; ассистент сказал: «Начинают погружение в кому, показатели в норме». Зоннберг сделал несколько шагов к входной двери, но остановился, вернулся на свое место; он все держал в руке пустую чашку. Пифий Манелиа его понимал.

И где-то в это же время крейсер с напыщенным названием «Адмирал Какой-то-там, но не Смолянин» взял курс на Землю. Пути ему было что-то около семи недель. Пассажиров на нем было шестьдесят семь, все как один провели на Марсе около полутора марсианских лет. Груза – очень много, куда больше, чем на пути к Марсу. Капитан крейсера Юджин Эпиньи-Дюрсак находился на капитанском мостике, а где же еще; лейтенант Николай Канторович – тоже. Заработали основные двигатели; крейсер начал набирать разгон; все проходило в штатном режиме, никаких неожиданностей. Капитан Эпиньи-Дюрсак обратился к пассажирам со своим обычным бла-бла о корабле, путешествии и команде. Как легко было предположить, ни один из них не додумался молотить в дверь ногами и устраивать истерики, потому что каюта, видите ли, совсем неказистая – все были довольны, за ужином встретили капитана аплодисментами и забыли о нем до конца перелета.

Где-то за полночь, когда давно уже были приглушены все огни, пассажиры и большинство членов команды спали, лейтенант Канторович отправился в рекреационную зону «Эрмитаж». Зачем-то он перепрограммировал камеры, чтобы шезлонг снова остался в слепой зоне, налил коньяка и устроился на нем. Подумал было музыку включить, но только зубы плотней сжал. И – черт бы подрал подсознание – оглянулся: показалось, что Захария несется навстречу, костеря себя на чем свет стоит за опоздание. Он знал изначально, что это могло только казаться – корабль был слишком новым и слишком обитаемым, чтобы по нему могли бродить призраки, а Захария Смолянин все-таки остался на Марсе. Только отчего-то разочарование от действительности было неожиданно болезненным.

========== Часть 9 ==========

Кое-что у Захарии Смолянина получалось лучше, чем завести интрижку с первыми попавшимися штанами и спроектировать искин этак на четыреста терафлопс: это, как ни странно, была его несравненная способность обзаводиться врагами. Каким бы душкой Захария ни был, и тот же Николай Канторович не даст соврать: умничка, красавчик, да еще и пахнет натуральной ванилью, а уж как смеется звонко, – а если взяться и посчитать людей, которые скрежетали зубами и чуть ли не пену пускали, так их оказывалось куда больше, чем пристало благопристойному молодому человеку, и, наверное, все-таки больше, чем сам Захария находил приличным. Собственно, по прибытии в Марс-сити Захария успел завести двух личных врагов. Слёту, просто враз. Первым оказался, как ни странно, Илиас Рейндерс. Они были знакомы, пусть его дедом был кабинетный, а потому неизвестный широким кругам адмирал Армин Рейндерс, а не Тот Самый Адмирал Смолянин; соответственно, тусовка была общей. Соответственно все всех знали. Захария Смолянин пренебрежительно фыркал, когда узнавал, что еще к одному зданию для еще одного центра обработки данных приложил руку Илиас Рейндерс, а пару раз даже сбежал из проекта, в котором Рейндерс был задействован. Ничего делового, только личное. Ну и сомнения, что внук зубастого Рейндерса унаследует от деда что-то помимо зубов: больно уж признак доминантный, да еще подкрепленный бабкиными генами – та еще курва; а вот насчет мозгов в семье Рейндерсов Захария Смолянин сомневался и даже заявил пару раз, что слухи об их наличии у Рейндерсов не имеют оснований. Ему сошло с рук – дед тогда еще был главным в генштабе; ему сошло и потом – что взять с этого вертихвостки; ему сходило и много позже: Захария предпочитал остромодные гражданские проекты, и в них были задействованы люди, которым плевать на всяких там адмиралов. Но когда посадочная капсула выплюнула пассажиров в приемном помещении города, Захария осмотрелся и сказал звонким голосом, который был слышен очень далеко и очень хорошо:

– Аф-фигеть гробина. Я так понимаю, эти идиоты взяли за основу план-макет общественного сортира из центрально-африканской диктатуры и надули его, как жабу через соломинку. И в этом клозете они пытаются заставить людей жить.