Annularis (СИ)

Канда молчал, и это бесило еще сильнее.

— Хоть один гребанный раз ты вообще мог подумать, что о безопасности Ковчега я пекусь как нельзя?!

— Не было заметно, когда ты исходил соплями и хотел отключить поле, чтобы нас нашли, — глухо прокомментировал азиат, неприязненно кривя губы и остро глядя на юношу.

Аллен замахнулся и врезал ему еще раз — чтобы не смел никогда больше ему об этом напоминать. С самого начала Аллен относился к Канде как к кому-то вроде старшего брата, хотя тот, в свою очередь, с самого начала был угрюмым ублюдком, который даже об Алме — самом близком и любимом человеке — не мог говорить без оскорблений последнего.

— Зато теперь — очень даже, — юноша тряхнул головой и сжал руки в кулаки. Костяшки противно саднили. — И теперь, я надеюсь, ты будешь в первую очередь приходить со своими подозрениями ко мне, а не изводить людей своими издевками!

— Как был плаксивым истеричкой, так им и остался, — противно усмехнулся Канда, насмешливо взглянув на Аллена. — Что, помянул своих задохликов? — сплюнул он кровь и угрюмо фыркнул.

И вновь получил по морде.

Аллен пытался сдержать рвущиеся наружу маты и рыки, уговаривая себя успокоиться, но его распирало от злости и ненависти.

Он вцепился в волосы Канды, рывком притянув его к себе, и смачно пнул его в живот.

— Что, помочь избавиться тебе от несдержанности? — приторно сладко поинтересовался Аллен, ядовито улыбаясь. — Я, что ли, виноват в том, что тебе некого поминать?

Спустя пару секунд они покатились по полу, рыча и матеря друг друга так, словно эта ненависть жгла их всю жизнь. И Аллен действительно что-то такое ощущал — и впервые за долгое время все эти чувства были настолько сильны и реальны, что он даже немного испугался их.

Потому что все в его маленьком уютном мирке перевернулось с ног на голову из-за одного-единственного человека, который как-то пару раз напомнил ему отца.

И у которого был очень красивый голос.

В конце концов Аллен уложил противника на лопатки, придавив его своим весом, и замахнулся, намереваясь сломать ему нос еще раз — чтобы в двух местах — но потом передумал.

Рука плетью упала вдоль тела, и Аллен мысленно выматерился, сохраняя пока свое самое зверское выражение лица.

Лежащий под ним Канда коротко ухмыльнулся.

— Слабак.

— Ублюдок, — не остался в долгу юноша и поднялся на ноги. — Вали с глаз моих, взял и испортил все.

Юу фыркнул, вновь сплёвывая кровь, и невозмутимо отряхнулся. Он ничего не ответил, лишь смерил Аллена долгим взглядом и ушёл.

А Уолкер остался в кабине управления наедине с боявшейся и слово вставить Линали. Ему было паршиво. Как же ему было паршиво.

Что-то подобное было, когда он слушал запись предсмертных хрипов родителей. Или когда один из насильников с глумливым хохотом и стонами всадил ему в задницу свой чёртов член.

Канда спас его тогда. Убил всех их, а тому, который в тот момент выводил Аллену раскалённой железкой уродливую рану на лице, отрубил голову и обменял её на кошель с деньгами в ближайшем городе. Юу тогда был охотником за головами — старше юноши на два-три года, тонкий и кукольный, он бесстрастно посмотрел на изнасилованного и желавшего умереть Уолкера, а потом взвалил его себе на плечи и потащил отмываться.

И, наверное, именно поэтому ему сейчас было так паршиво. Канда никогда сдержанностью не отличался. И Аллен даже привык к этому со временем. Но так наседать на Тики, который пробыл здесь всего лишь около месяца…

На Тики, который так понравился Уолкеру. От которого не тошнило, не рвало, не хотелось сбежать и спрятаться.

Аллен думал, что Тики будет хорошим ему товарищем и другом.

Юноша обессиленно простонал, вытирая кровь с лица, и бросился к выходу, намереваясь пробиться в зоопарк хоть с кулаками.

Он знал, что потом ему следует извиниться перед Линали за это мерзкое зрелище, но сейчас это казалось чем-то очень второстепенным — подруга не в первый раз становилась свидетельницей таких драк, да и… Должна же она понять причину!

Ну конечно должна.

Аллен вдавил кнопку лифта и буквально впрыгнул в кабину. Скорее, скорее… Надо извиниться еще раз, объяснить, сказать…

Деться с парящего высоко над землей Ковчега было всего равно некуда, и Аллен сам, честно сказать, не понимал, почему он так спешит, но отчего-то ему казалось, что так все будет правильно; что так нужно.

Иначе Тики успеет надумать себе невесть что и действительно уйдет. А юноша не хотел, ужасно не хотел, чтобы он уходил.

У входа в зоопарк Уолкер оказался просто к рекордные сроки. Сердце билось где-то в горле как будто он бежал марш-бросок, но это был не марш-бросок, а страх. Ужасно липкий, обволакивающий все существо страх быть отвергнутым.

Аллен постучал и закусил изнутри щеку, бездумно пялясь на дверь. Если откроет Мари, надо уговорить парня впустить его внутрь. Если откроет Тики — надо сразу заговорить, не дав ему возможности отвернуться и уйти.

И перестать наконец тормозить!

Обычно зоопарк никогда не бывал закрыт, как другие помещения Ковчега — потому что иногда побыть хоть немного с живностью хотелось без исключения всем (и даже у идиота-Канды была любимая морская свинка), но сейчас… это же совсем другое дело.

Открыл ему Мари. Мрачный, сердитый и недовольный.

— Всё-таки пришёл, капитан, — невозмутимо припечатал он, и Аллен уже желал от стыда сгореть. — А я не пущу тебя, так и знай. Ты и так уже дел наворотил. И Тики видеть тебя не хочет.

Каждое новое слово вдалбливало Уолкера в землю, словно это были гвозди, а не наборы звуков. Он неловко сжался, ощущая себя снова маленьким беспомощным ребёнком, и, поджав губы, поднял взгляд на лицо Мари.

— Но я хочу извиниться, — уверенно прошептал он, отчего-то растерявший весь свой голос. — Я понимаю свою ошибку и хочу извиниться!

— Ну, а ему не надо, — передернул плечами Мари. — Он лучше с енотами повозится, они уж точно не заедят идиотскими подначками.

Аллен ощутил еще более жгучий стыд — он же и сам вечно дергал Тики своими дурацкими шутками, стремясь расшевелить.

— Но я просто его развеселить хотел! — всплеснул руками он, снова ожесточенно кусая губы. — Он ведь… он мне моего отца напомнил, — глухо признался юноша, отводя глаза. — А Канда… он просто придурок!

— Это ты придурок, капитан, — фыркнул Нойз. — Который ничего не понимает в отношениях с людьми.

Аллен пристыженно втянул голову в плечи, не зная, куда себя деть, и в бессильном разочаровании поджал губы.

— Я знаю, что я идиот, — сказал он спустя некоторое время, — и я хочу исправить это. Но если… — Аллен усмехнулся. — Но если он этого не хочет, то я не буду заставлять.

— Он говорил, сколько ему лет? — смерив его долгим взглядом, неожиданно осведомился Мари.

— Говорил, — задушенно отозвался Аллен. — Сказал, ему двадцать три…

— Точно, — задумчиво отозвался Нойз. — А в лаборатории он провел двадцать два года, — негромко произнес он. — И, как следствие, он просто не умеет проявлять привязанность.

Уолкер замер, чувствуя, как стыд и вина разливаются в нём подобно океану. Словно они наполняют его кости и мышцы. Словно они смешиваются с кровью.

Вот же идиот. Уолкер, какой же ты идиот.

Тики тоже привязался к нему.

Тоже чувствовал себя здесь в безопасности.

Ведь он забыл о своей ненависти. Микк же сам признался ему в этом.

Аллен бессильно взвыл, схватившись за голову, потому что не знал больше, как можно выразить своё понимание и свою вину.

— Ты знал, да, — полувопросительно сказал он через несколько минут, забито взглянув в слепые глаза Нойза.

— Знал, — не стал отрицать тот. — Я сразу руки его ощупал. У него шрамы над браслетами слегка выглядывают, — он показал это на себе, проводя широкой ладонью по предплечью — как будто специально заколачивал гвозди в крышку гроба. — И еще… следы от капельниц.

— Мари, впусти меня, пожалуйста, — снова тихо попросил Аллен. Он чувствовал себя ужасно, а что должен был чувствовать Тики? Нужно было сказать, убедить, успокоить… — Я должен перед ним извиниться. Я же… хочу, чтобы он здесь остался. И я ему доверяю.