Annularis (СИ)

— Мне страшно, — в итоге также тихо признался он. — Вдруг… Вдруг Майтра лжет? Он же… Они же с Адамом затеяли это вместе.

Неа озабоченно приподнял брови, вмиг становясь неуверенным мальчишкой, каким был когда-то давным-давно, когда прибегал к нему ночью в поисках утешения и тепла, и Мана закусил губу.

Глупый-глупый брат. Наивный и не от мира сего. Постоянно верящий в добро, хотя сам по локоть в крови и дряни.

Неа не знал, что происходило с Маной. Тот никогда не рассказывал про это. Боялся, не хотел волновать, не хотел вспоминать, хотел запереть это время глубоко внутри и не делиться им даже с самым любимым и родным человеком.

И, наверное, именно поэтому вечно летающий в облаках Неа так искренне верил в их прогнившую насквозь семью.

— Но Мана… — выдохнул он судорожно, словно пытаясь свыкнуться с какой-то омерзительной мыслью, — он же сам… пригласил нас. Неужели ты не веришь, что они могут измениться?

Мана не верил.

Мана боялся.

Мана знал, что они просто не могли измениться. Потому что каждую ночь ему снились лаборатории и ранние подъёмы в четыре утра, первые после сна приёмы инъекций, постоянные операции и приносящие нестерпимую боль ковыряния в собственном теле.

Но Неа испускал непоколебимую веру, и Мана просто не мог огорчать его своими воспоминаниями.

— Это просто… неуверенность, — негромко вздохнул он и скользнул пальцами по скуле мужчины. — Я боюсь за нас. И за Аллена… Все ведь… только нормализовалось, и менять что-то теперь… очень страшно.

Неа ласково поцеловал его в уголок рта и устало улыбнулся.

— Все хорошо будет. Все будет хорошо, — его губы слегка подрагивали, и Мана видел, что Неа сам сомневается в своих же словах. Однако… однако отказаться от них он просто не в состоянии, потому что вера его неколебима.

И это было и хорошо, и плохо одновременно, потому что… не лучше ли было просто убежать от всего этого как можно дальше, оставить это без возможности исправления, раствориться в небе как сон, как мираж?

— Ты в этом так уверен, — Мана с нежностью улыбнулся ему в ответ и снова ощутил, что завидует. Белой завистью, разумеется, или как там обычно еще говорят. — Такой непоколебимый.

— А ты — мягкий и мнительный, — ухмыльнулся Неа, вмиг становясь немного увереннее в себе. — Я люблю тебя.

Мана хмыкнул, подаваясь навстречу ласковым рукам и поцелуям, и попытался загнать свою тревогу куда подальше. Попытался избавиться от неё, заглушить, спрятать, забыть про неё.

Но сердце испуганно билось в грудной клетке подобно крохотной птичке, и под рёбрами собиралось премерзкое чувство напряжения и страха.

Мана хотел лишь сбежать. Хотел раствориться среди облаков, всецело посвятить себя своей маленькой семье, любимому Неа и обожаемому Аллену, мечтал увидеть, как тот превратится в сильного самостоятельного мужчину, как найдёт человека, рядом с которым будет считать себя правильным.

Он хотел остаться здесь.

Потому что тревога душила его, перекрывая кислород и сдавливая грудь стальными тисками.

Но Неа говорил, что прятаться вечно не получится. Что им нужно открыто встать и посмотреть Адаму в глаза. Нужно попытаться сделать хоть что-нибудь.

Однако же Неа не видел всей ласковой жестокости Адама. Не видел, как тот хладнокровно наблюдает за копошением в мозге, как припаивает новые участки головной коры, как мягко рассказывает о том, что пациент должен чувствовать в тот или иной момент.

Неа не видит, как ужасно Аллен похож на Адама.

Неа в восторге от этого сходства — для него дядя всегда был кем-то вроде спасителя. Просто с очень жестокими методами спасения. Может, оттого он так в него и верил.

А Мана боялся пускать Аллена в лаборатории. Боялся увидеть его эмоции. Боялся, что его маленький ласковый мальчик улыбнётся также бесстрастно. С таким же фанатичным блеском в серых глазах.

Неа целовал его быстро, лихорадочно, почти исступленно, и Мана сам помогал ему раздевать себя. Дыхание срывалось, и он просто прекращал себя контролировать, потому что Неа… он всегда… он…

— Неа… — мужчина обнажил его плечи и мягко гладил мозолистыми руками нежную кожу. И Мана напоминал самому себе оголенный провод, так невозможно остро он реагировал на каждое прикосновение.

Потому что, казалось, это последний раз, когда вот так они ластятся друг к другу. И Мана не хотел, не мог допустить, что это будет и правда последний раз.

Потому что… все просто не может вот так закончиться. Не может… оставить их ни с чем.

Неа всосал его нижнюю губу в свой рот, и Мана в безотчетном порыве подался ближе, прижимаясь к нему и чувствуя грудью теплую ткань его майки.

Неа был уверен в том, что у них есть семья и в том, что их будут любить так, как родители любят своих детей.

Мана был уверен в том, что они оба идут прямиком в ловушку. Но пусть лучше если они окажутся в ловушке, то окажутся вместе.

Потому что оставить его одного равносильно преступлению. Отправить его одного — предательству.

Мана свою жизнь не мог без него представить — Неа был подобен солнцу: обжигающе-горячему, иногда ласковому, иногда — скрытому тучами, но безостановочно светящему всем, кто желал искупаться в его лучах.

Неа был миром.

И если он считал, что этот самоубийственный поход к Адаму с Майтрой необходим, то Мана просто проглотит все свои тревоги и страхи и пойдёт с ним рука об руку.

Потому что именно так и должна поступать семья.

Неа целовал его в шею и судорожно блуждал дрожащими пальцами по спине, а Мана думал, что когда их поймают (если, если, если, не когда), то ему придётся убить себя.

Потому что бедный, наивный, любимый брат никогда не сможет простить себя за то, что привёл в ловушку того, кто отговаривал его от этой безумной идеи.

И, наверное, именно поэтому он всеми силами хочет верить, что сейчас у него очередное недомогание, а не новая жизнь под сердцем.

И, наверное, именно поэтому он сейчас отдаётся Неа так, словно просит прощения за свою жертву, которую обязательно придётся принести.

Но у них есть Аллен. Маленький, храбрый и ужасно упрямый мальчик, которому точно будет под силу сделать то, что не удалось его глупым наивным родителям. Потому что он ужасно похож на Адама и в то же время также ужасно от него отличается.

И если жертва во имя лучшего будущего необходима, то Мана принесёт себя на этот алтарь добровольно.