Где тебя нет (СИ)

Молчит и тянет руку обратно к себе, но Серхио не собирается так просто отпускать птичку на волю.

Схватывает поудобнее и сжимает намертво, чтобы хорвату было больно. Тот не признаётся в своей слабости, а пытается перетерпеть. Получается из рук вон плохо.

— Кто вообще позарился на тебя? — Серхио с удовольствием смакует каждое слово. — Ты деревянный, ничтожный — девушка не загнала себе пару десятков заноз в причинное место? Или ты сам себе засосов наставил? Страдаешь комплексом неполноценности?

Ответом ему служит все то же упрямое молчание и сорванное дыхание. Сдерживается, причём с трудом.

Серхио внезапно понимает, что он определенно говорит что-то не то — если раньше Модрич любил огрызнуться словесно в ответ, то сейчас он просто стоит, смотрит куда угодно, только не на Серхио. Он сторонится его, все хочет отодвинуться подальше, упорно не пересекается взглядом.

И даже стоит он как-то кособоко — пережимая ноги, расставляя их пошире или наоборот перенося вес с одной ноги на другую, будто ему больно стоять. Или, как минимум, некомфортно.

В глубине души Рамос хочет прекратить нести всю ту язвительную чушь, потому что ему кажется, что он чувствует странную, необъяснимую боль хорвата. Именно то состояние, кода обычные слова рвут душу на части.

Однако все равно идет напрямик, чувствуя болезненное удовлетворение от того, как Модрич мнется и старается ускользнуть от сильной руки.

— Мамочка не научила, как правильно обращаться с пылесосом или феном, так ведь? — последняя капля. Хорват с силой выдирает свое запястье из чужой ладони и пулей вылетает из квартиры, так и не сказав ни слова своему соседу. Рамос удовлетворённо выпрямляется.

Он достоин только этого. Неприятно, конечно, думать, что Модрич умудрился найти себе развлечение на ночь…

Внезапно Серхио словно очухивается от тяжелого сна, проводит рукой по слегка вымученному лицу и начинает думать здраво.

Но ведь это невозможно. Модрич проснулся с ним в одной кровати, следовательно, он не мог быть с кем-то другим. Неужели этот засос поставил сам Рамос?

Серхио всё же трахнул его? Или нет?

Когда он найдет ответ, мучающий его на протяжении второго дня?

Рамос в унынии сидит в квартире весь день, преследуя цель перехватить Модрича и всё-таки выпытать, что между ними было. Пишет паре друзей сообщения, что приболел и не придёт на тренировку, а сам заваливается в гостиной и залипает в телевизор, задремав от скуки.

Удача улыбается ему только к ночи, когда Модрич возвращается со своей работы. Он устало шлёпает ногами по полу в коридоре, шебуршит чем-то в своей комнате. Рамос знает, ему придётся прийти на кухню, ведь он голоден, поэтому и сам сидит за обеденным столом, пролистывая новости в ленте социальной сети.

Модрич сдаётся через два часа — принимает свое невербальное поражение, смиренно и даже немного угрюмо вползает на кухню и как можно незаметнее роется в холодильнике. Достает колбасу, овощи и хлеб, желая сделать бутерброды.

— Модри-ич, — тянет Серхио и плотоядно улыбается. Как же хочется его позлить, — осторожнее с ножом, не порежь пальцы.

Насмешку в его словах не уловил бы только глухой. Хорват бросает на него быстрый взгляд и как-то вымотанно ссутуливает плечи, словно бы устал бороться с ним.

— И не надейся, — наконец-то блекло выдыхает ответ и, словно по закону подлости, случайно проезжается кончиком ножа по среднему пальцу. Крови нет, но он всё равно шипит от боли.

— Ну-ну, блохастый, — примирительно складывает руки Серхио, — раз ты говорящая киса, так, может, скажешь мне, что же вчера произошло? Кто тебе разрешал спать в моей кровати?

Рамос внутренне осекается, потому что понимает, что снова делает что-то не то. Модрич бесконтрольно вспоминает события прошлой ночи, и в глубине его зрачков появляется тупая боль. Он поднимает тяжёлый взгляд на Серхио, и его дыхание учащается.

Но Серхио не был бы самим собой, если бы не шёл до конца. Он наступает здравому смыслу на горло: встаёт, мягко вынимает из ослабевших пальцев Модрича нож и поворачивает за плечи к себе, держа на расстоянии вытянутых рук.

Хорват безэмоционально следит за каждым его движением. Его взгляд сосредоточен на губах Рамоса, и Серхио отлично знает, что это значит, ведь он сам выучил язык тела других людей очень давно: если человек смотрит на твои губы, то он очень хочет поцеловать тебя.

Рамос убирает руки с плеч Модрича и скрещивает обе на груди.

— Ты… — Модрич тихо мнется и снова смотрит в пол. Набирается внутренней смелости и тихо вздыхает, с обреченностью выдавливая, — мы переспали.

— Что? — Серхио непонимающе хмурится. — О чём ты говоришь? Хочешь сказать, я тебя трахнул?

Модрич немного трудновато дышит, словно загнанный в угол зверёк. Медовые глаза широко распахнуты, снаружи них — непоколебимая гордость, внутри — немая мольба.

Серхио опять замечает, что тому слегка неудобно стоять — он мнётся, постоянно переставляет ноги, словно ему некомфортно застывать в одной позе. Его накрывают смутные воспоминания.

Что же ты хочешь от меня? Что я должен сделать?

— Есть только один способ проверить, — Рамос рывком толкает Луку назад. Модрич больно ударяется копчиком о край стола и ойкает, но Серхио наплевать на его чувства. Совершенно другое знание заняло весь его разум, и если оно подтвердится…

Рамос рывком сдирает с соседа футболку до подмышек, стараясь не касаться горячей кожи своими пальцами.

И удивлённо отшатывается, потому что его накрывают нахлынувшие воспоминания.

Сучий Модрич не врёт.

Серхио действительно трахнул его.

На худых, выпирающих ребрах хорвата синеватые и лиловые отметины, ярко вбитые в кожу и режущие глаза. Контрастно выделяющиеся на молочном теле. Слишком заметные, чтобы не обращать внимания. Рамос не может спутать эти знаки ни с чем другим — он единственный, кто помечает свою ночную жертву такими способами.

Модрич выглядит так, будто переживает внутреннюю борьбу у себя в душе — словно хочет сделать что-то, о чем наверняка будет жалеть — он выпрямляет пальцы, сжимает их обратно в кулаки, то замирает, то начинает мелко подрагивать от необъяснимого Рамосу желания. Его глаза то перебегают с пола на тело Серхио, то замирают в одной точке, и он все еще ни разу не установил прямой контакт с взглядом Рамоса, словно стеснялся его.

Наконец его сосед обречённо утыкается на пол, причем надолго, молчаливо спрашивая его: «Что же нам теперь делать?»

Ничего, Модрич. Этот фиктивный трах, скорее всего, был очень большой ошибкой, и ты это знаешь. Все это знают.

Парень никогда не будет спать с другим парнем, и эта непреложная истина влита железом в подкорку мозга Рамоса. Так не может быть, так неправильно, а значит — ничего не было.

— Ничего не было, — машинально повторяет про себя свою последнюю мысль Серхио и поднимает глаза на Луку. У того удивлённое выражение лица. — Слышишь меня? Ничего-не-было.

Двигается ближе и хватает Модрича за плечи, сильно встряхивая. Серхио внезапно становится страшно от того, что Модрич может не понять его намеков. Потому что глаза Луки — пустые и безжизненные, словно из него выкачали всю энергию и оставили умирать.

Рамос ещё раз встряхивает соседа, словно тряпичную куклу, но тот внезапно оживает, поднимает голову с абсолютно бешеным, но таким же грустным взглядом и делает рывок вперед. Крепко обхватывает руками Рамоса поперек туловища и утыкается холодным носом в шею. Понимает, что сейчас не сможет поцеловать его, поэтому выражает свои чувства иначе. Не может держать всё в себе.

И что ты делаешь? Ты зачем меня обнимаешь?

Модрич прижимается к Рамосу, а у Серхио внезапно сильно начинает кружиться голова. Нет же, не надо, пожалуйста, отойди от меня — отойди от меня и сделай вид, что ты никогда не целовался со мной, не трахался, и это не ты сейчас обнимаешь меня так сильно, словно хочешь сломать ребра.

Серхио хочет, чтобы Модрич куда-нибудь убежал и навсегда исчез из его жизни, но внутренний голос почему-то молчит, и Рамосу совершенно нечего сказать. Лука прижимается к нему, телом к телу, может, пытается успокоить себя, а может — приободрить его. У Рамоса от бессилия опускаются руки и в прямом смысле, и в переносном.