Музыка абсурдной жизни (СИ)

Впереди — знакомый сад, далее уже виднелся родной тёмно-коричневый фасад здания. После второго занятия учитель сообщил Франу, что не собирается его более привозить и увозить, намекнув на то, что не шофёр ему. С того самого момента парень стал добираться до школы сам, при этом безбожно опаздывая. Конечно, Мукуро немного корил его за эти отобранные двадцать минут от урока, но всё-таки каждый раз, видя в проёме зелёную макушку, искренне радовался, что скрипач добрался без происшествий и вообще — пришёл. Занятия стали для него чуть ли не главной целью жизни, мужчина постоянно задерживался после работы как мог, предлагал сходить новоиспечённому ученику куда-нибудь, лишь бы не портить настроение раньше, чем это могло быть. В этих уроках длительностью четыре-пять часов он находил самого себя, свои силы, свою радость и свои надежды, словом, свою настоящую, полную событий жизнь. Так что сильно начинал привязываться к мальчишке как к объекту своих упорных трудов… что было для него вообще лишним и ненужным тягостным грузом. Пытаясь хоть как-то сохранять статус строгого учителя и верного семьянина, Рокудо перестал заезжать за учеником и редко увозил его домой, ссылаясь на необходимость семье. На самом же деле он просто старался отодвинуть от себя Франа как можно дальше, чтобы не давать ему ни намёка, ни возможности, ни надежды… Ибо всё это — вообще бред чистой воды, так зачем же ещё усложнять? Видя парня насквозь, Мукуро избрал именно этот вариант развития событий, сам отчего-то ненавидя его в душе. Но так будет лучше, верно? Так же говорят банальные правила банальной жизни? А к чёрту её, эту банальность и каноничность!.. Рокудо встряхнул головой, давая порывам ветра развеять его как сумбурные и революционные мысли, так и тёмно-синеватые волосы на голове. Правда, мысли этому воздушному потоку убрать не удалось: здесь нужен ветер намного сильнее и легче этого.

Время же до начала занятия тянулось неимоверно долго: поначалу казалось, что привычная пятиминутная дорога через парк превратилась в длиннющую тропу от одного средневекового замка к другому, причём к тому же она предательски растягивалась, когда виделся мнимый конец, то было словно какой иллюзией, на деле — просто обманом сознания и глаз; потом, когда мужчина уже оказался в своём кабинете ровно в полдесятого, минуты стали проходить, растягиваясь во времени, превращаясь в нечто более долгое по сравнению с ними, вращаться и начинать свой круг заново, не зачислив при этом в копилку минут нужной монетки. Такими были (или казались) неимоверно долгие и нудные секунды в жизни Мукуро, который извёлся, всяческими способами отвлекая себя. Но дальше — хуже (уже прям какой-то девиз). Фран не пришёл после пяти минут (считайте, двадцать — в понимании самого Рокудо), не явился в дверях, по-своему тряхнув своей зеленоватой головой, и через тридцать… сами понимаете, сколько это для учителя, если исходить из той ужасной пропорции, которую мы составили. Синеволосый крупно занервничал, хотя вполне привык к опозданиям юного ученика, но такое количество времени было уже переходом всяких границ. Уже не удивляясь своей взволнованности о музыканте (после стольких занятий он вообще уже ничему не удивлялся), мужчина вновь встал со своего места и начал наворачивать круги вокруг стола, по кабинету, выписывая, сам того не осознавая, восьмёрку. Вот и приехали: особенное число называется! Оно уже как-то не особенно радовало Мукуро своим многообещающим началом: что сейчас делать, куда податься? каким образом искать мальчишку? Подождать или уже начать поиски? Вопросы, рой вопросов шумно влетел в голову Рокудо, совсем там спутавшись и не находя своей ячейки-ответа. Ужасно, странно ужасно.

Подождав ещё десять минут, между тем обгрызя все ногти, порвав на клочки рядом лежащие бумажки и даже, кажется, что-то нацарапав на столе, учитель львиным рывком соскочил со стула и, глянув на часы, что-то подсчитал в уме. Кивнув себе, он схватил со спинки стула лёгкий пиджак и стал поспешно надевать его на себя, старательно заталкивая руки в, кажется, зашитые напрочь именно сейчас рукава. Мукуро знатно выругался и всё же решил перевернуть элемент одежды на нужную сторону, теперь понимая, в чём была загвоздка. Но даже так протиснуться в некогда просторный пиджак было сложно; уже порешив идти без него, Рокудо услыхал жалобный скрип в дверном проёме. «Господи, лишь бы это был ты».

— Доброе утро, мастер Мукуро. Глубочайше извиняюсь за опоздание… — Мужчина обернулся и вмиг всё его существование было готово простить мальчишке всё что угодно, раз он здесь и живой. Но в следующее мгновение Мукуро понял, что не всё так хорошо, как казалось раньше: бегло пройдя взглядом по парню, можно было сказать точно, что он побывал в конкретной такой передряге, закончившейся смачными боями. Рокудо ощутил, как внутри непривычно похолодело — уже давно такого с ним не бывало. Уже давно и сама душа была — лёд и просто захламленная помойка, в которой нет и просвета настоящим искренним чувствам. Так кто же здесь всё подогрел и расчистил? Не это ли создание с исключительным музыкальным слухом и самой отвратной игрой на скрипке?

— Господи, что с тобой было? — Синеволосый учитель и сам не заметил, как ноги перестали слушать холодный голос разума и доволокли его до Франа. Тот выглядел подавлено и утомлённо, щёки были испещрены царапинами: глубокими и мелкими, под глазом виднелся светло-лиловый синяк, из разбитой губы стекала тонкая струйка крови, а в хаотичном порядке по всему телу виднелись следы крепких тумаков и ударов. Он едва держался на ногах, прижимая футляр к себе, боясь даже сейчас опустить его. Мукуро не стал допрашивать парня, а лишь, под высокие ля-миноры содрогания своего сердца, взял из его рук инструмент и положил неподалёку на пол. Музыкант, как-то слабо и на удивление нежно улыбнувшись, с капелькой благодарности, без всяких сил стал опираться на дверь и тихонько по ней скользить вниз; благо, мужчина успел подхватить его хрупкое тело и доволочь до маленького дивана, посадив кое-как пришедшего в сознание ученика туда. Он с трудом держал себя в вертикальном положении, больше склоняясь к горизонтали, а его дыхание было нечастым и редким, глаза — с туманной поволокой, но теперь не от своего старания и выдуманной маски, а от отсутствия сил. Рокудо присел перед ним на колени и пытался удерживать за плечи, иногда потрясая, чтобы привести его в сознание. Потом он аккуратно наклонил скрипача на спинку дивана и ринулся к ближайшему шкафу, грубо бросая ненужные вещи в стороны и злясь на себя за свою медлительность.

— Боже, Фран, что же с тобой случилось? В какую драку ты попал, м? Лица на тебе нет. Хорошо избили? — удивляясь собственной скачущей от волнения интонации, спросил Мукуро, наконец достав небольшую аптечку и сдунув с неё пыль — уж никогда бы не подумал, что она ему пригодиться. Оказывается, с этим учеником что не день — то приключение длиною в жизнь.

— Я бы даже сказал, что славно избили. Со вкусом, — тихо проговорил мальчик, усмехнувшись одной губой. Мужчина подошёл к нему и начал открывать маленький чемоданчик там, с тяжким вздохом глянув на бедственное положение парня.

— Не ёрничай. Едва говорить можешь, а всё равно умудряешься выдавать всякие несуразицы. Дурак ты, вот кто. — Серьёзно окинув взором Франа, Рокудо продолжил свои копания в ящичке. — Что болит, кроме ран и ссадин? Как голова?

— Да вроде ничего… но сильно кружится. Даже стоять не могу. — Тихая пауза, прерываемая разматыванием бинта и громкими вздохами; «Что же ты ляпнешь на этот раз, мой милый Фран? Я же чувствую, прям хочешь…». — Вы так волнуетесь за меня… Вы, наверное, прекрасный отец.

«И гениальный подлец», — хотел сказать Мукуро, но разумно промолчал, лишь хмыкнув и бросив:

— Всё может быть, Фран. Тогда ты — очень плохой сын. Дьявольски ужасный. Вот скажи, куда тебя занесло? Вот куда?.. — не унимался Рокудо, достав ватку, спирт и нагнувшись над музыкантом, осматривая его лицо.

— Ах, вот как! Тогда я больше скажу: вы наверняка отвратный любовник в таком случае. Только не избиваете меня за это… чуть позже, ладно? Дайте, хоть это заживёт, — с наигранной наивностью произнёс парень, хитро глядя в глаза учителю и ожидая его реакции. Мукуро отчего-то оставался спокоен и лишь начал осторожно протирать кровь с первой ранки на щеке мальчишки.