Музыка абсурдной жизни (СИ)

Ужас и ничего кроме. Рокудо поспешно сбегает по ступенькам вниз, уже через полминуты оказываясь в холле. Громоздкая напыщенная дверь, серый асфальт улицы, быстрый взгляд направо-налево, раздражённый гудок машины, промелькнувшее прямо перед носом что-то ярко-жёлтое, ещё пару ступенек — больших, белых, и вот уже знакомый, хрупкий вид сзади всего лишь в пару шагах от учителя игры на скрипке. Фран сидел и ничего не слышал, лишь тяжко дышал, словно кто сжал его грудную клетку тисками, а Мукуро стоял практически на ничтожно малом расстоянии и не знал, что сказать, как начать, с какого бока подойти. Какой дурацкий поступок на этот раз выдаст ему его опьяневший от каких-то неясных чувств мозг? Или на сегодня всё будет стандартно?..

— Фран. — Его ли голос, его ли интонация? Это какой-то чужой человек говорит в его теле, не иначе. Дуновение ветра, принёсшее с собой кучу ненужного розоватого хлама с деревьев. Слишком пафосно.

— Поговорили? Можно возвращаться? — Он немного развернул голову; взгляд пытался приобрести увядший пофигизм, но серо-зелёная грусть заняла всё пространство. Глаза — зеркало души? Всё верно. Рокудо с трепетом распознал в голосе привычные насмешливые нотки и подошёл ближе, оперевшись руками о перила рядом с сидящим на них учеником. Впереди — неинтересные зацветшие джунгли, далее — простирающаяся вдаль бело-серо-чёрная улица с разного рода домами. Так и наша жизнь: то хорошо, то средне, то плохо и всё это вперемешку с повседневными странностями и неожиданными приключениями. «Вновь пытаешься смотреть хоть куда-нибудь, но неважно куда, м, Фран?».

— И что это было, милый мой ученик? — сняв с себя оковы важности и пафоса, просто и будто по-дружески спросил Мукуро, повернув голову в сторону мальчика. Тот лишь активно засопел и вновь занялся увлекательным делом — троганием края своей футболки. — Глупый, глупый мальчишка! Я же вижу… всё вижу.

Юный скрипач осмелился поднять глаза на учителя и изумлённо глянул в них. Мужчина лишь усмехнулся и, как-то нежно потрепав его по мягким волосам, развернулся, направившись в сторону здания вновь.

— Если захочешь о чём-то поговорить, подходи в любое время. Я же забуду эту выходку в любом случае… А теперь идём на занятия. Проветрились — и хватит, — Рокудо сказал это так спокойно, будто бы ничего не произошло. Но ведь и в самом деле ничего не произошло! Фран, наверняка чувствуя себя ужасно неудобно, спрыгнул, взял в руки футляр и медленно поплёлся за учителем.

— Меня чуть машина не сбила, — добавил он, когда они оказались рядом с дорогой.

— Вот это новости… — глухо и напряжённо ответил Рокудо, с ужасом содрогнувшись при одной только мысли, что…

— Вы бы скучали по моим красивым глазам? — с горькой усмешкой спросил парень, как только они пересекли дорогу. Мукуро резко развернулся, схватил ученика за плечо, притянул к себе и наконец обхватил двумя пальцами его подбородок, сильно нагнувшись над ним; в его собственных, с рождения разноцветных глазах полыхало не иначе как неистовое огниво самых сильных чувств.

— Не только по ним, — скрипя зубами от злости, смог процедить мужчина, а в следующую же секунду осёкся и выпустил Франа, который, как безвольная тряпичная кукла, едва устоял на ногах от вскружившего голову действия. Что с ними? Кто поймёт. Одному Богу известно. Но Рокудо предполагал, что их сближение будет долгим, болезненным и контрастным, от официальной войны и соревнований «кто больше узнает друг о друге компромата» вплоть до нежных посиделок и откровений за чашкой чая. Только так, по-другому было бы… не то, неинтересно, вот правда. Они поднялись по лестнице на нужный этаж и зашли в нужный кабинет номер триста тринадцать. Парень положил футляр рядом со столом, а сам смиренно, совершенно нетипично для себя сел рядом со своей тетрадкой и уткнул в неё взгляд. Намекал на продолжение занятий, наверное. Всяко лучше жгучего молчания, от которого изнемогало всё его существование. Он был сколь смешон, столь и жалок — ну кто, кто бы мог подумать, что некогда холодный человек будет вести себя так смущённо? Мукуро решил пока никак не говорить об этом Франу, да и вообще, напоминать о произошедшем. Ему наверняка неудобно, зачем же ещё травмировать человека? В сто тысячный раз удивившись своей заботе о всё ещё незнакомом человеке, он проследовал за стол и вот уже пристально смотрел на ученика. Хотелось что-то сказать — да в любом случае получалось банально, что-то сделать — бесполезно, а продолжить урок — слишком скучно. Поэтому и разрывался мужчина аж между тремя различными вариантами того, что бы сделать. Но и бездействовать нельзя — ситуация требовала скорейших решений, даже несмотря на то, что все они были с кучей минусов и маленькой щепоткой плюсов. Наконец, избрав для себя самое неказистое решение, Рокудо прокашлялся и открыл книжку, глянув на следующий параграф и прокрутив в памяти нужные слова и выражения.

— Итак, начнём!.. — заговорил было мужчина, но Фран резко поднял голову, каким-то диким взглядом окинув учителя, тем самым заставив его замолчать. С его губ хотели сорваться необузданные слова, чувства, признания, прощения, а в общем… наверное, это только домыслы самого Рокудо. Но желание выговориться или хотя бы поговорить об отличной от урока теме явно виделось во всём его существовании. Действительно, каким бы зеленоволосый скрипач ни был скрытным и туманным, сейчас он казался раскрытой книгой с увеличенным в два раза наиудобнейшим шрифтом. Читай не хочу! Мукуро всё же был прав: в ребёнке всегда будет ребёнок, несмотря на его прошлое, настоящее и чувства. Даже сейчас совершенно предсказуемы его действия и слова на десять минут вперёд. Мужчина диву давался разнице между настоящим Франом и тем, кем был этот паренёк при их первой встрече, да даже сегодня утром — не узнать! Хотя и сам он не лучше… Неожиданно все сегодня изменились! Как это, как это?

— Мукуро-сенсей… — сдавленное, тихое, но от этого не менее дерзкое и уверенное. — Я, кажется, потерпел крах. Да вы и сами это прекрасно видите, что уж я говорю… Ни в коем случае не думайте, что сбежал я от каких-то сильных чувств. — Рокудо тем временем встал и, тихо улыбаясь, обошёл стол. — Ещё не мечтайте о том, что я испытал ревность. Мне глубоко фиолетово на вашу семью. Я и вправду к вам ничего не испытываю. Всё это говорю для того, чтобы вы до конца для себя уяснили, что подозревать меня в таком бесполезно. Потому что это неправда. — Фран напряжённо застыл; мужчина, зайдя за его спину, почувствовал, как мальчик часто-часто задышал и совершенно незаметно для других (но никак не для учителя) легонько вздрогнул. Мукуро беззвучно рассмеялся, одними губами («Пока не видишь, Фран…»), а уже громче выдохнул и беспечно положил ладонь на плечо ученика.

— Оя-оя, глупый ученик. Глупый-глупый… — Рокудо медленно убрал руку, невзначай проскользив по гладкой коже на открытом участке плеча и шеи. — Зачем это дурацкое пустословие? Я всё прекрасно вижу и этой выходке приписал совсем иное значение и причины, чем ты там себе надумал. Пожалуйста, забудь это так же, как забыл и я. Договорились? — Быстрый, нетерпеливый кивок. «На самом деле всё я и без тебя знаю, Фран. Слишком много отрицаний — слишком мало правды в твоих словах». — А теперь продолжим! Записывай следующую тему урока… Да-да, страницу всё же следует перевернуть.

Сказать, что Мукуро был уверен в своей компрометирующей мысли, было равносильно безумию, какое недавно совершил его ученик. Теорема, подкармливаемая лишь невесомыми домыслами, воздушными размышлениями и кучей символических цифр, являлась сама по себе относительной, а доказывала как раз то, что называлось в случае мужчины полной неожиданностью. Говорить о ней вслух (даже в своих собственных мыслях и шёпотом) — было вульгарно, а каждый раз натыкаться на неё с помощью хитрых выводов и затейливых умозаключений — нормально. Мукуро, что-то на автомате уже рассказывающий, обошёл стол, уселся на своё место вновь (круговорот людей в кабинете вокруг стола) и, закинув руки за голову, оглянул своего скрипача. Мальчишка был уже не тот; порой учитель недоумевал, отчего ж это самые холодные и стальные люди теряют при встрече с ним все свои жёсткие доспехи, разом превращаясь из закодированного манускрипта в детскую азбуку? Правда, этому стоит отдать должное: ещё держится. Но на сколько его хватит? Хотя… нет, Рокудо был более чем уверен, что скрипач так и останется в своём неопределённом состоянии до конца — это его порог, максимум. Таким он казался более приятным и, как ни странно, особенно для мужчины, более интересным. Но у того равнодушного человека было больше схожего с Рокудо, поэтому ему и было жаль терять сию личность; а ещё он любил наблюдать за такими примечательнейшими изменениями, тем самым расширяя свой кругозор и опыт. Но для того ли нужен ему мальчишка? Да и заканчивается ли перечень его надобностей лишь красивой музыкой и потребностью развивать свои педагогические данные дальше? Или вновь глупые, глупые рассуждения?..