Музыка абсурдной жизни (СИ)

Мужчина заметил, как в последние дни его мысли часто стали оканчиваться многозначительными, неопределённым вопросами с двоеточием после себя. Их слишком много, вместе с тем как ответов, словно в постоянной ужасной пропорции, всё меньше и меньше. Катастрофа. Или иначе как это назвать? И вот, снова вопрос.

Выводы, выводы, выводы… Мукуро запутался в них, когда анализировал происшествие с Франом. Да и не только его — вообще все эти последние деньки он тщательно обдумывал и взвешивал, силясь понять, почему лодка его ученика дала течь. Себя как причину всего этого кораблекрушения Рокудо отметал, отчего-то испытывая внутренний, клокочущий страх. Согласитесь, это не слишком-то и приятно, когда человек пускай не так явно, но кардинально меняется на твоих глазах и благодаря тебе. Быть может, в нужную сторону, быть может, на пользу тебе; но начинаешь явственно ощущать панику, словно ты — какой средневековый завоеватель, пришедший менять наделы крестьян под собственный вкус. Вроде, то совсем не плохо, а за спиной у этого человека всё равно ходят злые толки и сплетни… не по себе, вот честно. Возможно, не каждый поймёт специфику сего чувства, но для Рокудо сейчас оно стало главенствующим. Он не совсем хотел, чтобы ради него парень перекраивал себя: да и зачем? Их, так сказать, союз недолог и создавался специально лишь для удовлетворения интересов каждого из них, так для чего, скажите Мукуро, нужно видоизменять себя? От нечего делать, от скуки? Не смешите его! Фран не так прост и не столь лёгок на подъём для этого. Причина глубже, и Мукуро её, если честно, уже отгадал. То самое, что он собирался сказать тогда, когда война дойдёт до самого своего накала. А если не дойдёт? Тут по обстоятельствам.

—…Понял задание? Выполняй! — Парень схватил ручку и начал что-то усердно вычерчивать, постоянно задумываясь и сверяясь с какими-то своими знаниями. Тем временем Мукуро глотнул воды и развернулся лицом к окну, с интересом начав рассматривать стройку около недалеко стоящего здания. Почувствовав душноту, которую они тут навели вместе с учеником благодаря недомолвкам, смутным чувствам и растаявшим в пустоте надеждам, мужчина дотянулся рукой до ручки и нажал на неё. Свежесть как-то быстро внесла ясность ума в эту атмосферу; где-то позади усиленнее зашуршал карандаш. Да и просто-напросто дышаться стало легче — Рокудо вобрал в лёгкие холодеющего воздуха и сладко выдохнул, прикрыв глаза. В такие моменты вовсе не хотелось думать о чём-то сверхважном, а было острое желание запрокинуть голову и подставлять своё лицо ласковым и невесомым ладоням попутного ветерка… Конечно, уместнее было бы для учителя сейчас обдумать план будущих действий, денно и нощно рассортировать свои буйные чувства по пробирочкам и полочкам, как он это делал всегда, и наконец заложить сухой закладкой нужную страницу в своей повести, якобы отметить случившееся как важное или как-то, на что нужно будет на досуге обратить больше внимания. Уместнее… но мужчина избрал другой путь, решив отказаться от традиционных методов. Он просто, грубо говоря, на некоторое время забил на это, осознав, что запутанный клубок должен распутаться в совсем скором времени и сам. Быть может, не слишком удачное сравнение, но Мукуро это остро чувствовал: не надо ему вмешиваться в текущий распорядок жизни. Пускай он делает всё что хочет, ничего не обдумывая и ничего не взвешивая, пускай Фран надумывает себе чего угодно, хоть самого невероятного и неправдивого — учитель переживёт. Здесь более интересен не сам процесс, а исход событий… а он уж не заставит себя долго ждать.

В окно тем временем впорхнули розоватые лепестки с какого-то дерева, чем-то похожие на те, что Мукуро обозвал розовым хламом. Да и сейчас он лишь недовольно стряхнул их с подоконника и скорее развернулся, бегло глянув на ученика: тот ещё продолжал сидеть и корпеть над новым заданием. Не зная, чем себя занять, Рокудо вдруг вспомнил кое-что и тихо спросил у Франа, старательно пытаясь посмотреть ему в глаза:

— Послушай, можно мне ещё раз глянуть на твою скрипку? — Парень вздрогнул, поднял голову и, пытливо стараясь не смотреть мужчине в глаза, пробормотал:

— Конечно… — Мукуро тут же поднялся с места и направился к футляру, раскрыв его и достав инструмент. Он нежно провёл пальцами по верхней деке, держась за нижнюю, ощутил ту самую царапинку на грифеле, слегка отбитую колку и казавшуюся старее других струну, вторую снизу. Смычок казался другим, словно не из того набора, из какого была сама скрипка и её наверняка пропавший партнёр. Мужчина ностальгически улыбнулся, усмехнулся, зачем-то вспомнив символический круг, особенно в его жизни, и положил инструмент обратно, привычно и будто набитой на этом деле рукой нажав на правую защёлку сильнее, чем на левую — сломалась наверняка тогда, когда Фран уронил футляр на пол именно этой стороной. Или не он.

— Что-то случилось, мастер Мукуро? — «Мастер Мукуро» уже не так резало слух, но было в нём что-то такое, что напоминало об непреодолимом расстоянии между ними в сотни световых лет. Хотя, конечно, это лучше, чем бесконечность. «Статься, когда-нибудь и свидемся, да, Фран?»

— Нет, ничего, всё с твоей скрипкой в порядке. Просто проверил, хорошо ли натянута вторая снизу струна. Она же древнее остальных, так я понимаю? — Неимоверно долгий кивок. — А вообще, мой милый ученик, скрипка у тебя хорошая. Принесёт удачу, как бы это глупо ни слышалось.

— Как вы это определяете, учитель? — наивно-изумлённо спросил он, с радостью отложив ручку и сделав вид, что собирается слушать нечто действительное долгое. Рокудо усмехнулся, положил футляр на стул и подошёл к парню, с необыкновенной нежностью глянув на него:

— Знаешь, мой юный ученик, у каждой вещи есть своя аура: либо хорошая, либо плохая, либо никакая (но это про новые, только что созданные предметы). Это зависит от того, кто и как её до того использовал. И, взяв в руки твою скрипку, я почувствовал себя легко и радостно. Ноты сами и безболезненно вылетали из-под смычка, переливались, а ощущение было такое, будто стоишь уже на сцене. Я знаю, у этой скрипки было хорошее прошлое. Так что воспользуйся ею рационально, Фран. — Рука как-то сама и неожиданно оказалась уже на плече мальчика, а расстояние между ними стало меньше. Физическое, но явно не душевное. Правильно было сказано: между ними сотни световых лет; когда-то они пройдут, и две звезды встретятся, но надо ли это будет тогда?.. Конечно нет.

— Вот как… я в такое верю с трудом. Докажете? — весело спросил скрипач, наклонив головку вбок. Учитель лишь ухмыльнулся и слегка присел на стол чуть поодаль от него.

— Какая мне польза что-либо тебе доказывать? Я просто высказал своё мнение, ты не обязан его разделять, как и я не обязан тебе его навязывать, — спокойно проговорил мужчина, смотря прямо в глаза ученику. — Но ради эксперимента будет твоя карьера скрипача. Согласен?

— Согласен. Но как это? — часто заморгал тот, подперев голову рукой и уже совсем надеясь отвлечься от задания.

— Если будет успешной и положительной, то притча про хорошую ауру — правда. Если не задастся — то нет. Ясненько? Так, даже не думай спрашивать меня ещё про что-то, сначала закончи своё дело, а потом и поговорим, — обломав Франа, который только-только раскрыл рот, Рокудо с доброй улыбкой пронаблюдал за возвращение музыканта к нелюбимым нотам, теперь хорошенько приправленным новой темой.

Прошло двадцать минут, затем началась проверка, вновь пахнущие чем-то невероятным для парня мягкие зелёные волосы, соблазнительно щекочущие нос, далее последовала похвала, зардевшиеся щёки, ушедшие от ответного взгляда изумрудные глаза, теперь уже точно превратившиеся в тропики, и последующие два часа занятий. Два часа объяснений, практики, улетающих от порывов ветра бумаг со стола; два часа отдыха, радости и наслаждения для одного и работы, сосредоточенности и… чего-то ещё, но обязательно положительного для второго; два часа усердных карандашных черканий на пяти листах, плавной приятной мужской речи и нескольких коротких, местами насмешливых фраз; два часа плясания золотистых зайчиков по стенам и убывания радуги на потолке, а также фортепьянного этюда этажом выше и гулкого детского хора с конца коридора; словом, два часа счастья и истинной жизни. Во время этих занятий Мукуро жил и чувствовал себя живым, а Фран — практиковался и ощущал себе нужным, хотя бы в плане музыки. Но в обоих случаях это стопроцентно приносило лишь приятные эмоции. Похоже, как раз-таки здесь и затесалось то самое слово «спасение», которое мы считали навсегда выгоревшим из сего рассказа…