Солнечный чародей (СИ)

Гарри решил прогуляться для того, чтобы привести мысли в порядок, подышать свежим прохладным воздухом и сбежать от вездесущей Гермионы, которая разрывалась между желанием помочь другу и надеждой на то, что выиграет такой милый и заботливый Виктор. Гарри честно пытался сбросить с ее плеч бремя этого выбора, но иногда Гермиона самостоятельно загоняла себя в безвыходное и причиняющее ей только страдания положение и в каком-то смысле даже наслаждалась этим. «Как и все девушки», отметил про себя Гарри, вспоминая о том, что его мать однажды не поехала на какое-то собрание зельеваров просто потому, что на нем должны были наградить и ее, и Снейпа. И ей было совершенно не важно, что награждались они в разных номинациях! Она совершенно упрямо не хотела принимать награду одновременно с Северусом, который, по ее же словам, «слишком хорош в зельеварении, чтобы хоть кто-то еще стоял с ним рядом». Гарри, вспоминая об этом, закатывал глаза. Иногда он просто не понимал окружающих его людей.

Но сейчас Гарри хотел понять самого себя, поэтому и прогулялся к Запретному лесу, удобному как раз своей запретностью.

Это случилось весной. Птицы пели, кролики заинтересованно шевелили ушами из кустов, и Гарри почти удалось расслабиться. Он не планировал заходить далеко, потому что боялся не сдержаться и пощекотать Арагога одним из перенятых у Люциуса заклинаний, потому что все еще тайно терпеть его не мог за попытку сделать милого, беззащитного и совершенно не вкусного Гарри Поттера своим обедом на втором курсе. Но все равно он совершенно случайно забрел в чащу, где было темно, даже несмотря на то, что солнце сейчас висело прямо на середине неба. По крайней мере, Гарри запомнил, что оно там висело.

В любом случае, это случилось, даже несмотря на то, что солнце практически не проникало под кроны деревьев.

Это…

- Поттер! – разрезал тишину и покой Омута памяти визг раздраконенной Амбридж.

Гарри отпрянул и едва не свалился на пол. Едва – это натолкнулся на профессора Флитвика, и чуть не свалил еще и его, но вовремя зацепился за что-то черное. И потом они упали все втроем – Поттер, Флитвик и Снейп. Рон, который провел в нервном напряжении все предыдущие пять минут, ломано рванулся на помощь другу, но запутался в руках, лицах и мантиях, и поднял на ноги Снейпа, не заметил ничего странного и провел еще секунд десять, методично отряхивая зельевара, пока тот с вящим ужасом не оттолкнул руки Уизли от себя.

- Я могу сам о себе позаботиться, мистер Уизли, - зло огрызнулся Снейп, отчего Рон еще сильнее побледнел.

Гарри к тому времени поднялся на ноги, помогая сделать это и профессору Флитвику. Он вяло извинился, нервно дернулся, когда увидел прямо возле себя Амбридж, а потом и вовсе вскрикнул, когда к нему резко подбежала мадам Помфри и всучила колбу с каким-то сомнительным зельем.

- Немедленно выпей, Гарри, - строго приказала она. – Нельзя так резко вытаскивать человека из потока воспоминаний! Он мог остаться умалишенным!

Теперь она обращалась уже к Амбридж, которая взирала на детей в кабинете директора как на будущих жертв кровавой расправы. Разумеется, ей было глубоко плевать, что случится с рассудком Поттера. Он и сейчас больше походил на умалишенного, чем на законопослушного гражданина Магической Британии. Это неподчинение, постоянные саботажи ее уроков… а его отец?! Худший аврор за всю историю! Амбридж обязательно бы вышвырнула его из отдела за систематическое неподчинение требованиям Министра, наплевав на все успешно завершенные операции. Только подумать, он временами даже сотрудничал с магглами!

Распаленная своими мыслями, женщина приняла еще более грозный вид и резко оттеснила Поттера к стене, порываясь поднять палочку и наложить на мальчишку круциатус, который будет достаточно хорошим наказанием за все ее испорченные дни! Для этого наглого гриффиндорца уже давно нужно было вернуть наказания, которые практиковались в Средневековье!

- Ты дуришь нам всем головы, отвратительный мальчишка! – зло прошипела она ему в лицо. – Нужны воспоминания этого утра, и ты должен предоставить их немедленно!

- Я не могу предоставить воспоминания, которых нет! – пошел в атаку Поттер, понимая, что единственное, что спасет их всех троих – это быстрая реакция и напор. – Я спал этим утром, ясно? И это – мой чертов сон! Что я должен увидеть? Как пришел в кабинет Защиты и оставил там зеркало? Просто потому, что я существую и иногда нарушаю правила?! Это дискриминация!

- Закрой рот, Поттер, немедленно! – резко наступила на него Амбридж снова. – Я согласна потратить все возможные ресурсы на то, чтобы доказать, что это твоего извращенного ума дело, и твои дружки тоже получат по заслугам.

- Долорес, у вас нет ничего, кроме подозрений, противозаконно применять… - донесся примирительный голос Дамблдора, но Амбридж только сильнее взвилась, оборачиваясь к директору и наступая уже на него.

- Закон – это слово Корнелиуса Фаджа, директор! – выплюнула она презрительно. – И как только министр узнает, что вы здесь воспитываете уголовников, которые калечат профессоров, то он немедленно закроет эту вашу школу.

Дамблдор растерянно улыбнулся, но Гарри заметил в его глазах те самые опасные искорки. Директор взмахнул рукой, призывая всех к порядку, и обратился к бледному Рону.

- Друг мой, где ты был этим утром?

- С-спал, - нервно ответил Уизли; разумеется, это подтверждалось его воспоминанием, слитым в Омут памяти еще до того, как Гарри позволили к нему подойти.

Дамблдор согласно кивнул, а потом обернулся к третьему участнику действий. Том спокойно сидел в кресле, держа в руках кружку с горячим шоколадом. Он испытующе посмотрел на слизеринца, и слизеринец ответил ему твердым и уверенным взглядом.

Том злился.

Он не пытался сказать себе, что то, что они собираются сделать – неправильно. В конце концов, Том фактически убил священника однажды. А потом запер парня, который убил одну из любимых Томом змеек, в старом сарае далеко за пределами приюта, в котором этого парня нашли только по чистой случайности. И да, однажды… не однажды. Том делал больно людям сотню раз. Когда те кричали на него, когда преследовали, когда отбирали книги, когда пытались избить. Том не был уверен, что знает, как это делается, но он так же не знал, что именно меняется в его глотке, когда он с громкого голоса переходит на шепот, и это не мешало ему шептать, когда нужно.

И Дамблдор не мог этого знать.

Директор признался бы себе - и только себе - что его пугал этот мальчишка. Не сильно, исключительно на уровне инстинктов. Пугал своей замкнутостью, пугал своим спокойным взглядом, в котором читались лишь недоверие и отстраненность.

И еще пугал тем, что Дамблдор почти не помнил, какое у него сложилось впечатление о Томе в тот день, когда он пришел за ним в приют. Да и сам поход в приют был будто бы подернул поволокой: в заметках, которые директору приходилось составлять, чтобы не играться со своей памятью, не было ничего об этом походе, как и не было до этого случаев, когда директора сами приходили к ученикам. «Возможно, Минерва была сильно загружена, а у меня выдался свободный денек», предполагал Дамблдор. И вместе с тем понимал, что почти все деньки лета у него были почти полностью заняты попытками снять Амбридж с должности, а значит, никак не могли зваться пригодными для посещений приютов.

Дамблдор помнил, как вошел в скромное, потрепанное временем здание. Помнил, как с отрешенной жалостью смотрел на остальных детей, и как изначально ему было жаль волшебника, которому пришлось жить без родительской любви.

А после директор помнил лишь спокойный оценивающий взгляд, рассказ о змеях, и чужие вещи, спрятанные в мальчишеском шкафу. Как будто встреча их произошла уже очень и очень давно, и постепенно стерлась из памяти, оставив лишь общее впечатление.

Очень неоднозначное впечатление.

- А где был ты, Том? – мягко спросил директор у первокурсника.

Тот отложил кружку в сторону. Он не мог отдать свои воспоминания, потому что просто не умел этого делать. И у него не было возможности сказать, что он спал, потому что стоит спросить любого из его соседей по комнате, и тут же выяснится, что не было Тома ни в какой кровати, да и вообще иногда он не приходит спать вовремя.