Музыка абсурдной жизни (СИ)

— Ну, что-то здесь правильно, и это уже похвально, считая, что о нотах ты слышишь и изучаешь их впервые. Молодец! Для первого занятия хорошо. Давай разберём ошибки, какие ты допустил… Смотри… — Мужчина, уже стоя сзади мальчишки и наклонившись к нему ближе, приметил загоревшиеся счастьем яркие зелёные глаза. Что, на смену послеледниковому периоду пришли тропики? Или неужели это сам экватор? Утрируем. Но бывшая холодность явно оттаяла, оставив после себя некоторую… мягкость?

А маленькие нотки прыгали чёрными кружками по всем пяти строчкам, распластывая свои хвосты вверх, иногда распушая их в виде ещё одного небольшого хвостика. Мукуро красной ручкой вправлял этих неугомонных существ в их правильное место, при этом объясняя, почему так. Некоторым пришлось вообще исчезнуть с лица нотных строк и появится вновь в другом образе — вот и замена той самой четвертной на целую. Скрипач ошибся здесь наверняка не по незнанию, а по невнимательности. Ну что ж, бывает. Делая всё это, мужчина приметил не только мягкость выражения глаз, но и… пушистых зелёных волос. Прядь неустанно лезла ему в глаза (как и сам её обладатель) и отчего-то пахла… нет-нет, учитель никогда не был сентиментальным человеком, для которого всё становится неправдоподобным в четыре раза, да и сейчас оценивал ситуацию трезво, однако… однако приметил, что волосы юного скрипача пахнут вечной весной, знакомой подушкой, солнечным ветром и — сладко — цветами, лепестки которых упали, наверное, на него по дороге от машины к школе. Там как раз росли такие деревья. Но они уже отцветают. К концу весны всё кажется неправильным и неудавшимся, отцветшим, а мы перегораем с возникнувшей любви. А Мукуро сейчас понимал, что выглядит неимоверно глупо со стороны: надумывает какие-то запахи, да ещё и обзывает их пафосными именами! Но именно такие ассоциации возникли у него, когда он только, чуть-чуть, незаметно для Франа, вдохнул как бы невзначай этот аромат. Ах, что за притягательность в этом мальчике? Ох, что это за странные мысли и чувства?.. Ой-ой, не к добру такое…

— Та-ак. Значит, я правильно понял, что здесь восьмая? Просто мне поначалу казалось, что четвертная, — переспросил парень, указывая на вторую строчку. — Там вроде как ритм шёл вот так.

Он, сбиваясь, как-то искажённо передал хлопками по столу тот самый ритм; Рокудо покачал головой и сразу же показал, как это было в самом деле. Глаза скрипача стали шире от искреннего удивления, а потом наступило долгожданное прозрение.

— Ах, вот как! Блин, я-то думал!.. Ладно, теперь мне понятно. — Мукуро не преминул отойти от ученика и вновь усесться за свой стол. Отчего-то было немного стыдно за излишний романтизм и несанкционированное обнюхивание волос — будто он сам мальчишка какой, а не взрослый мужчина. Негоже так голову терять. А потерял ли он её? Сложный вопрос. Да и с чего бы? Рокудо великим усилием воли заставил гнусный рой вопросов притихнуть в своей голове, иначе это бы вылилось в очередное недофилософствование. А такое, как известно, редко бывает понятным и приятным вообще для чужих ушей. Так что, прокашлявшись, он начал:

— Думаю, на этом стоит сделать перерыв. Сколько мы уже прозанимались? — Взгляд на настольные часы. — Ого! Два с половиной часа! Быстро время летит. Можем отдохнуть двадцать минут, а затем снова продолжим. Согласен? — Лёгкий кивок. — Вот и славно!

Мукуро облегчённо выдохнул, а его ученик направился к своей скрипке, зачем-то достав её и осмотрев, — сильно привязан к ней, что ли. Однако мужчине были понятны эти чувства — сам лет пять назад плакал, как ребёнок, когда нечаянно оставил свою самую первую скрипку, доставшуюся ему от какого-то прадеда или ещё лучше, на лавке или остановке, а когда вернулся, то, естественно, не нашёл её. Привыкаешь к инструменту, что уж и говорить; а для нищего парня этот предмет был вообще ценной реликвией: и способом выживания, и вещью, от которой идёт действительная польза в серые дождливые дни, особенно ему… Даже если на небе солнце, Фран не всегда мог улыбаться наступающему дню и каким-то мыслям о возвышенных чувствах — такие люди чаще всего привыкли думать практически, его раздумья наверняка были чаще всего о том, где он сегодня будет ночевать, что есть, в каком месте ему лучше выступить, чтобы собрать побольше денег, и как растратить накопившиеся доходы разумно. Фран — пускай и не вдарившийся в искусство, как Рокудо, и не продвинувший своё дело далее, зато в какой-то степени мудрый и наученный жизнью, он выживет в самый критический момент, ибо для него это не ново, в отличие от Мукуро, который привык много получать и примерно столько же тратить, никогда не смотря на цену. Но и мужчина смог достаточно постигнуть жизнь, даже не прочувствовав бедность, хотя так было бы быстрее. Мукуро глубоко уважал мальчишку, но это было не единственное его чувство к нему — вообще, их было много и все они были противоположны друг другу. Как и парень был странным, что вёл себя двойственно, так и его учитель был двояк в своих поступках и мыслях, что рассудил музыканта подобным образом. Это поистине сложно передать словами, но в какой-то степени они были и схожи, и далеко различны меж собой. Это даже не Инь Ян и не слеплённость из одного теста, как говорят. Это нечто большее. Правда, что? Этого, признавал сам Рокудо, он наверняка никогда так и не сможет узнать.

Мужчина очнулся, встряхнув головой; у него такое бывало часто, что, когда он задумывался, то словно окунался в ту придуманную реальность, полностью создавая конструкцию её мира, правила и ситуации. Увлекало это его настолько сильно, что порой возвращение оттуда было длительным и сложным. Да-да, Мукуро и сам знал, что он — странный человек. Но, наверное, в своей странности он не одинок. Он оглянул комнату и с удивлением приметил Франа, который был ещё тут и лишь аккуратно начищал (зачем?) канифолью смычок, одновременно пытаясь обтирать его обыкновенной тряпочкой от грязи и пыли. Учитель-то думал, что тот сейчас сиганёт рассматривать школу, поэтому-то и пребывание того здесь его слегка удивило. Он улыбнулся, встал со стула и от скуки (якобы скуки, признавайся, Мукуро!) подошёл к ученику, на самом же деле делая вид, что просто проходит мимо, но вдруг заинтересовывается чем-то и останавливается.

— Ну, рассказывай, сколько лет твоей скрипке? — По-нормальному Рокудо так и не успел рассмотреть сей чудесный предмет, поэтому сейчас и не преминул разглядеть его получше — всё-таки обожал он древние инструменты! Сейчас он остановился позади Франа и лишь слегка наклонился, чтобы увидеть эту прелесть вблизи. Отчего-то мужчина не смог сдержать удивлённый, но тихий возглас, оставшийся незаметным для его ученика.

— Эм… как бы это вам рассказать… — замялся мальчик, опустив взгляд и начиная усиленно тереть надраенный до блеска изгиб смычка, пытаясь убрать невидимую грязь, — Я не хочу рассказывать. Но она правда старинная, наверное… — Мукуро сразу понял, что это тёмное дело и решил не вторгаться в личное пространство — а то вдруг парень, рассказав свою тайну, потребует что-то подобное со стороны Рокудо взамен? А такой геморрой был мужчине не нужен — тайна-то, по сути, у него всего одна и очень страшная. Настолько страшная, что и вспоминать тошно.

— Ясно-ясно. Только, знаешь что?.. — Учитель нахмурился, задумавшись о чём-то. — Мой тонкий слух заметил, что она немного расстроена. Дашь мне её на секундочку? Я не могу оставить это дело так, ты же сам понимаешь. А для самоучки ты её очень неплохо настроил для экзамена, могу сказать. Мы с тобой ещё потренируемся в этом. — Тепло улыбнувшись парню, Мукуро с удивлением заметил искристую улыбку тонких обветренных губ в ответ. И в душе вдруг стало даже лучше, чем сейчас на улице. Нонсенс, правда? Особенно для Рокудо. Да и для его ученика. Короче, все немного виновны в этом.

Фран без капли сомнения отдал скрипку преподавателю, сам же начав складывать баночку с канифолью в футляр. Мужчина взял у него смычок и, привычным движением приложив инструмент к шее, провёл им легко по всем струнам, внимательно вслушиваясь. Пару минут кабинет озаряли звуки то одной струны, то второй и так далее, перемешавшиеся с глухим скрипом подкручивания колок и тихими, малость напряжёнными вздохами (скорее выдохами) юного скрипача, пристально наблюдавшего за Мукуро. Рокудо до сих пор помнил этот момент: покрытая позолотой солнечных лучей комната, типичный для кабинета музыки пейзаж, открытое окно с метлешащимися от ветра молочными занавесками на фоне бирюзового неба, словно вид на море во время штиля из-за белых холщовых парусов, когда оно такое ровное и, кажется, недвижимое; далее — тихо шуршащая своими знаниями книжка на рабочем столе, та самая, по которой мужчина припомнил уже забывшиеся в памяти уроки нотной грамоты, чуть поодаль от неё, на противоположной стороне стола, огромная рабочая тетрадь юного ученика, тоже изредка переворачивающая свои страницы; календарь, картинка, разбросанные ручки, которые Фран не удосужился собрать, обрывистая трель настраиваемой скрипки, и наконец сам Фран, сидящий практически перед ним и с каким-то… с каким-то непреодолимым чувством на него поглядывающий — он казался другим, нежным, хорошим, добрым, словом, если собрать все самые банальные слова, описывающие человека положительно, то в тот момент мальчик только из них и состоял. Казалось, когда начинала играть скрипка, этот парень забывал о своей напускной сущности, трудноудерживаемой маске холодности и дымки в глазах. В тот момент он был настоящим, и вход в его душу был открыт. Бесплатно. Как в Ад. Наверняка не каждая музыка делала такое с ним. Особенная. «Я как-то угадал, Фран? Разве? Это было так просто?».