Две души Арчи Кремера (СИ)

Даже в совершенно штатной ситуации остается место неожиданности. Например, скутер должен долететь до Фобоса и вернуться обратно. Его установили на стартовую площадку, он разогнался, взлетел, а возвращаться обратно – с трудом, скорость слишком большая, да еще песчаная буря. А на Марсе они наказание: из-за очень низкой влажности– что-то около пары промилле, из-за незначительной силы тяжести и с учетом очень мелкого размера пылинок они долго не оседают, так и странствуют вокруг Марса. Исследователи из метеолаборатории запустили в одну такую бурю несколько очень легких шариков с гео-датчиком, а потом с удивлением установили, что за три месяца, которые длилась буря, семь из этих шариков ни разу не опустились на землю, а два пропутешествовали на семь тысяч километров. До чего хорош получился эксперимент! Попытка запустить в следующую бурю шарик со сферической камерой не удалась, очевидно, камера оказалась слишком тяжелой. Эксперимент закончился через две недели, камеру нашли в тридцати километрах от места запуска, но и это было увлекательно. А если речь идет не о метеорологах, а о пилотах, которые должны опуститься на полосу в условиях нулевой видимости, когда из-за этой пыли ощущение, что ты завернут в кокон из красной глины, так мало этого, пыль еще и внутрь умудряется пробиться, и ты чувствуешь ее на зубах и начинаешь чихать?

До плато на вершине Олимпа ветры добирались редко, что играло на руку всем присутствующим. Но и температура на нем была критически малой, в среднем около минус девяноста градусов, а могла и ниже опуститься. Пока все было неплохо, температура была чуть выше расчетной, радиационный уровень в норме, ремонтники убрались с поверхности. Проводится стандартная диагностика.

Захария Смолянин категорически настоял, чтобы Арчи отправился с ним в кафе, потому что именно его лапочка избрал для осуществления великой миссии – развлечения вышеозначенного Захарии Смолянина.

– Я, право, не уверен, что заслужил эту честь, – учтиво сообщил ему Арчи.

– Я угощаю, – только и сделал, что вздернул нос Смолянин; он ухватил Арчи за рукав и потащил за собой. Для человека, бывающего в этом месте от случая к случаю, он ориентировался очень хорошо, что Арт охотно подтверждал; Арчи послушно шагал за ним.

А Захария бурчал: идиотам доверили проектировку, идиоты делают диагностику, идиоты придумали регламент, идиоты каждый свой чих согласуют с Землей; он здесь уже сколько лет и если бы оглядывался на руководство на Земле, так хрен бы чего достиг, «Омником» далеко, пока они там почешут яйца, Марс полтора раза вокруг Солнца обернется, и чего, спрашивается, ждать их, раз все происходит здесь и страдать, соответственно, приходится тоже тутошним обитателям.

Усевшись за столиком – в центре зала, так, чтобы видеть центральный экран, – оглядевшись, улыбнувшись, помахав знакомым, сделав заказ, Захария криво улыбнулся.

– Я нервничаю, – торжественно объявил он. И с величественным видом уставился на Арчи.

Тот попытался изобразить сочувственную мину.

– Какой ужас, – жизнерадостно сказал Захария, глядя на него. – У тебя ужасная мимика. Вроде искренняя, а вроде ты прикидываешь, как бы половчее выломать у меня позвоночник. И не смей намекать, что я тебя достал!

Он сложил руки на груди.

– Ты – человек-загадка, вот что я скажу. Ты такая ужасная загадка, что я даже не хочу ее разгадывать. Веришь?

Арчи приоткрыл рот, предполагая, что должен ответить хоть что-нибудь.

С другой стороны, Захария Смолянин не рассчитывал на ответ. На искренний так точно; но он счел нужным пояснить вежливо недоумевающему Арчи:

– Потому что на ум лезут разные пандоры, троянские жеребцы и прочая мифология. Еще там конвертики со спорами сибирской язвы на горизонте маячат, но это больше приправа, чем что-то действительно ужасное. Достойное космогонии, знаешь ли. Конвертики слишком примитивны, чтобы стать равным членом в ряду мифологий. Или ты со мной несогласен? – прищурился Захария.

– Скорее да, чем нет, – подумав, признал Арчи.

И Захария продолжил болтать. О космогонии, о возможности освоения астероидов, о том, во что можно превратить Деймос и что Захария думает о земной моде. Он похвастался своим маникюром, заявив, что эта зараза-Эсперанса придумала лак для ногтей на основе космической эмали, той, которая наносится тонким слоем на солнечные паруса. Захария даже сунул руку под нос Арчи.

– Ты только посмотри, какая красота! Он же переливается всеми слоями радуги и даже больше! Толщина – двадцать два микрона, достаточно для трех недель самого наглого пользования! Кстати, я тут поговорил с местными, мне пообещали алмазной пыли, чтобы обработать кромку. Ты меня вообще слушаешь?!

– Разумеется, – немного обиженно сказал Арчи. Он пытался уследить за логикой Захарии, но она ускользала. А Арчи старался, между прочим. Кстати, слой эмали на ногтях у Захарии был действительно хорош. Почти так же хорош, как и у Арчи; правда, маникюр Захарии был необходим, чтобы выполнять исключительно эстетические функции, а у Арчи служил для куда более утилитарных целей.

Арчи поднял на Захарию глаза. Тот смотрел в сторону. Мимо экрана, не на пальмы, не на других людей. Арчи запросил последнюю информацию по маневрам «Триплоцефала».

Его скорость снизилась достаточно, чтобы позволить точные маневры; корабль спускался, делал это очень неторопливо, чтобы не перегреть корпус, не подвергнуть чрезмерным перепадам давления команду на борту, не утратить управляемость. Через два часа Арчи предстояло заступать на дежурство, еще через четыре «Триплоцефал» должен был начать опускаться на посадочную площадку. С нее уже убрались все люди, осталось несколько дронов, посадочные роботы, и несколько звеньев дежурят в контрольных пунктах. В том числе пожарные и реанимация. По большому счету, присутствие вторых имело смысл. Первых – не имело никакого, более того: если действовали пожарные, то реанимация была уже не нужна. Но – регламент.

Арчи, кажется, понял, почему из Захарии неудержимо хлещут слова. Он нес невероятную чушь, трещал на самые разные и несвязанные друг с другом темы, предпочитал не смотреть на Арчи либо смотреть требовательно, напряженно и даже враждебно. И кажется, Арчи понимал, почему Захария пил кофе чашку за чашкой, затем требовал травяной чай, затем снова кофе – но никогда спиртное. Он волновался. И именно поэтому он сидел на самом видном месте в кафе, в котором было много народу. Окажись он один в своем номере, ему пришлось бы куда хуже: там не перед кем притворяться, не на кого отвлекаться, не на кого обращать эмоции, которые клокотали в нем, душили и разрывали на части, угнетали и опустошали – и все одновременно. А «Триплоцефал» все еще кружил. Скоро и Арчи должен был пойти на указанное место, а Захария найти новую жертву. Возможно, к тому времени и пыль над астероидом уже осядет.

Ставролакис зачем-то пришел в служебные помещения, в которых находились готовившиеся к вахте на посадочной площадке люди. Инженеры, которых Арчи знал в лицо, приходили-уходили. Пара человек дремали прямо в креслах, стоявших у стены, хотя за несколькими дверями прятались капсулы, в которых можно было отдохнуть и поспать. Ставролакис переходил от одной группы к другой; о чем-то говорил, он заставил себя посмеяться над чьей-то шуткой; Арчи оглядел комнату – маневр, которому он научился давно: Арту достаточно долей секунды, чтобы запечатлеть образы, и Арчи мог их потом анализировать, сколько душе угодно. Он опустил голову, проверяя застежки на комбинезоне – на скафандре – на перчатках, а сам изучал лицо за лицом: Ставролакиса, который, кажется, был пропитан стимулирующими наркотиками, и кожа на его лице была отчетливо очень уставшей, морщины проступили все и враз, углубились в два раза; казалось, что в кровеносных сосудах текла уже не кровь, а черная желчь, кажется, даже волосы на его голове устали, а сам он оставался бодрым; Окли, намеревавшийся быть на площадке или рядом с ней, а не отсиживаться где-то сзади – как это, там все самое интересное, а его задвинуть пытаются? – а на самом деле точно так же нервничавший. Другие; некоторых Арчи знал только по личным делам, кое с кем был знаком, с некоторыми даже поработал. И все ждали, когда дойдет до решающего момента и Ставролакис отдаст наконец приказ о приземлении.