Две души Арчи Кремера (СИ)

Ставролакис помолчал.

– И? – спросил он.

Лутич кисло усмехнулся.

– Нам нужен будет гиперкомпьютер. Пусть это «Омникомовская» бандура, но и проект полета за астероидами принадлежит генштабу только частично, – пояснил он. – Так что наш Смолянин тоже будет участвовать во внутреннем расследовании. Надеюсь, у него хватит мозгов общаться с дедом миролюбиво и с уважением.

Ставролакис был очень, крайне недоволен. Он уважал Захарию Смолянина как специалиста, готов был терпеть его в ограниченных количествах по долгу службы, не был против проводить личное время в его компании, но с искинщиком Смоляниным, а не со внуком великого деда Смолянина – такие зависимости его злили. Но Лутич был категоричен.

Подумав же еще немного, он сказал:

– И Кремера как-нибудь втяни в работу. С ним нужно держать ухо востро, парень сильно себе на уме, но он пригодится. Хотя бы для того, знаешь ли, чтобы слегка влиять на мнение его кураторов в генштабе.

Начали поступать первые реакции с Земли. Сдержанно-возмущенные, требовавшие деталей, осторожно прощупывавшие настроения; в них звучали как попытки обвинить во всем тех, кто находился поблизости, так и абстрактные «обстоятельства». Лутич скрежетал зубами; Ставролакис то молчал с каменным лицом, то яростно ругался.

– Это они пока еще в койны ничего не перевели. Когда переведут, тогда рванет, – мрачно сказал Лутич.

Он заявил, что возьмет четыре часа личного времени, велел отнестись к этому времени с уважением, но не чрезмерным, и отбыл в номер. Он успел сходить в душ, натянул чистую одежду, лег на кровать и вытянулся. И какая-то сволочь решила отнестись к его личному времени без должного почтения. Учитывая то, что эта сволочь выражала недостаток почтения, молотя ногами в дверь, Златан Лутич направился к ней, твердо намеренный свернуть наглую Смолянинскую шею.

Открыв дверь, Лутич уставился в макушку: Смолянин молотил дверь, повернувшись к ней спиной и ритмично ударяя по ней ногой. Зыркал по сторонам и сердито сверкал глазами, а если кто-то недружелюбно смотрел в его сторону и собирался воззвать к благоразумию или состраданию – или еще каким гуманным чувствам, Захария Смолянин огрызался. Бедняжка был не в лучшей форме: был бы в лучшей, обгавкал бы с ног до головы.

Златан Лутич набрал было воздуха в легкие, чтобы отругать наглеца, но Захария уже повернулся к нему.

– Спишь! – зашипел он. – Ты спишь! – он ударил Лутича в грудь. – Ты смеешь спать, гад! Предатель, изменник! Бюрократ! Негодяй и лицемер! Ты смеешь прохлаждаться в своем номере, когда вся планета затаилась в ожидании, готовая всколыхнуться в едином порыве негодования, наказать виновных и заставить справедливость торжествовать!

Он теснил Лутича в комнату, ритмично ударяя его в грудь в конце каждой фразы. Тому бы развернуть лапочку и выписать ему пинка, да так, чтобы он в стену напротив впечатался, но Лутич поддался на угрозы. Тем более человек, стоявший перед ним, был полезен, а мог стать крайне полезным.

– Есть розовая водка. Будешь? – предложил он.

Захария опешил.

– Какая? – недоверчиво спросил он.

– Розовая. Цвет такой.

– Цвет? Не цветок? – подозрительно уточнил Захария.

Лутич без слов достал бутылку – с жидкостью розового цвета.

– Настояна на десяти травах, – пояснил он. – Будешь?

Захария задумался.

С одной стороны, розовая водка. Это – изысканно. Вполне соответствует элегантной натуре и общей утонченности стиля собеседника Златана Лутича, что последний ценил, выражая в предложении откушать такого удивительного продукта. Правда, именно эта утонченность, элегантность и общая элегантность стиля сейчас беспокоили Захарию меньше всего. С третьей стороны, именно водка могла оказаться необходимым стимулом, который бы подстегнул его на совершение задуманного. После того, как Захария в достаточной степени выплеснет горькие думы и достанет Лутича ими до такой степени, что тот Фобос с Деймосом столкнет, лишь бы только отстать от Смолянина. С четвертой, для совершения задуманного действия, во имя которого Захария Смолянин решил лишить Лутича его честно заслуженного личного времени, лучше быть трезвым. С пятой, если совершить то действие трезвым, оно может не получиться, с шестой – еще как.

И в конце концов, розовая водка! Почему Захария Смолянин ничего о ней не слышал?!

– Конечно буду! – рявкнул он.

Лутич кивнул, взял винные бокалы, плеснул туда водки и протянул один бокал Захарии. Молча поднял свой бокал и залпом выпил. Захария вздохнул и выпил свой. Облизался. Сделал зверскую рожу.

– Что делают мои расчеты? И где они? – спросил он.

Лутич сел в кресло.

Захария потоптался на месте, а затем уселся на кровать. Сел по-турецки, склонил голову к плечу.

– Я подозреваю, адмирал Рейндерс решил, что я бездоказательно паникую, – сардонично улыбнулся Лутич.

– Рейндерс, – сказал Захария и кровожадно оскалился. – Когда ты ему сообщил?

Лутич задумчиво посмотрел влево, активируя виртуальный интерфейс и запрашивая информацию, затем перечислил четыре даты – ареанскую и ее терранский аналог.

– Дед может поудивляться недальновидности Рейндерса, – самодовольно улыбнулся Захария. – Он очень любит читать перед сном документы, косвенно подтверждающие человеческую тупость. Так откуда декокт? Это же не Эсперансин.

Лутич высокомерно ухмыльнулся и плеснул еще водки. Себе – и Захарии. Тот хищно следил за тем, чтобы Лутич ни в коем случае не обделил его, а лучше наоборот.

– Интересно, – задумчиво произнес он, ехидно щурясь, – а к оранжерейным пузырям эта водка никакого отношения не имеет?

Лутич многозначительно поиграл бровями.

– Опытная партия. Коллек… ци-он-ная, – с трудом выговорил он и сплюнул. – Скоро промышленные пойдут. Твое здоровье. Или Канторовича.

Захария враз подобрался, посерьезнел, выпрямился.

– И остальных тоже, – тихо сказал он.

– И остальных, – согласился Лутич.

Захария посмотрел на пустой бокал и отставил его.

– Они в порядке. Будут. Немного отравились. Немного облучились. Немного сотряснулись. Немного поломались. Но они будут в порядке. – Захария растянул губы в улыбке. – В конце концов, это нелегкая профессия, правда? Опасная.

– Идиот, – неохотно признался Лутич, обмякая в кресле и готовясь к вспышке лапочкиного гнева.

– Неужели? – звонко спросил тот.

Профессия эта, конечно, опасная, наполненная романтикой до такой степени, что та вместо того, чтобы влечь к вещам полезным и нужным, может отравить невыполнимыми и бесцельными желаниями. Но помимо возвышенных представлений о ней, оторванных от реальности настолько, что они превращаются в злостную сатиру на саму себя, существуют и другие, прагматичные и эффективные, не очень заметные и очень действенные. Ничего не было в профессии, которую выбрали и которой оставались – и будут оставаться верны – Дарио Араужо, Николай Канторович и остальные, чрезмерно опасного, если заниматься ей с холодной головой, не искать в ней упоение невероятными эмоциями или опьянение неисполняемыми целями.

Захария слушал Лутича, сморщив нос. Зол он не был, только если на… но если говорить о том человеке, кто допустил, что площадка будет покрыта плитами с разной теплопроводностью, сопротивляемостью и фиг знает чем еще, даже не о том – о тех людях, ну и об Илиасе Рейндерсе как их типичном представителе, то это была не злость. Это было иное чувство – желание гнать его – их – до тех пор, пока эти твари не свалятся замертво от разрыва сердца. Или что-нибудь такое. А что Николай, гепард его сердца, лыцарь его либидо, относился к своей профессии именно с таким вот ироничным благоговением, которое Лутич пытался растолковать Захарии, так это не было секретом. Николай пел оды звездам, но и анекдоты о сослуживцах рассказывал с неменьшей охотой, и над своими восторгами мог подшутить. Иными словами, здравое отношение, ничего особенного.

Розовой водки оставалось немного, и Захария решил брать дело в свои руки. Он щедро плеснул Лутичу, вылил остатки себе, предложил тост за успех во всех сферах жизни каждого из людей, которые коптятся в этих пещерах, и даже приподнялся под осуждающим взглядом Лутича: тот отчего-то расценил эту тираду как подвох – в лучшем случае, а в худшем как откровенную насмешку. Не то было причиной поступка Захарии и даже его тирады, но объяснять это хитрющий и пронырливейший, изобретательный и целеустремленный Захария Смолянин не собирался. Ну разве когда дело будет сделано.