Две души Арчи Кремера (СИ)

Вопрос тоже был коварным. На него ответить – вырыть себе могилу. Не ответить – еще подозрительней. Арчи помолчал немного, честно ответил:

– Аронидеса.

– А какое отношение Аронидес имеет к простому курсанту? – ласково поинтересовался Захария. Ему нравилась, его невероятно увлекала возможность поиграть в инквизитора. Он оживился, взбодрился, перестал проверять каждую минуту, пришли ли новые сообщения от Николая. За счет Арчи Кремера развлекался, сволочь.

– Спроси у него. Или я должен объяснять внуку Эберхарда Смолянина, что значат слова «служебная тайна»?

– Ты скользкий тип, – надулся Захария. Он обиделся до такой степени, что выставил Арчи за дверь, заявив, что пришла пора сна красоты, нужно начать приводить себя в порядок, чтобы потом начать наводить красоту, что он зол и рассержен на черствого чурбана и солдафона Кремера, который совершенно не ценит расположение Захарии.

Иными словами, у Николая Канторовича образовалась пара часов личного времени, которые он должен был использовать, чтобы поспать, а это священное действие он решил предварить парой минут трепа с Захарией.

Арчи не мог не ухмыляться, идя к своему номеру. Захария Смолянин как он есть. Способен извратить любую логику, чтобы прийти к изначально установленной цели. Создает шикарные дымовые завесы, чтобы не скрываясь действовать прямо перед ними. Замечательный тип, способный медленно и элегантно убить скуку любой степени агрессивности. После таких буффонад совершенно не хотелось завершать вечер банальным возлежанием в постели и чтением умных книг.

Арт не возражал против экскурсии по станции, тем более Арчи еще до прибытия на Марс обзавелся чип-картой с высокой степенью допуска. Как ни странно, приказ Ставролакиса открывал Арчи куда больше дверей, чем пропуск генштаба – люди значительно охотней доверяли решению Лакиса, чем назначению далекой терранской конторы. И Арчи занимался привычным в чем-то делом, успешность которого удивляла его до сих пор: он знакомился с людьми, спрашивал, просто слушал, улыбался, и его улыбка оказывалась поводом, чтобы его хлопнули по спине, подтащили к рабочему месту, похвастались фотографией девушки-сына-собаки, чего угодно. Народ на Марсе был определенно странный.

И все это в пятнадцати километрах под поверхностью. А наверху огромная площадка, на которой проходят последние приготовления. Через восемь часов астероид должен был шлепнуться в южном полушарии; его скорость уже снизилась до десяти с половиной тысяч километров в час и все уменьшалась; если бы Арчи оказался на экваторе, то при желании смог бы различить его в небе. На экранах, которые были установлены во всех помещениях, параллельно с общемарсианскими каналами шла информация и о том, как происходит торможение «Триплоцефала». Даже его капитан выходил на связь время от времени. Диспетчеры бодро отпускали шутки в его адрес; капитан посмеивался над ними в ответ; все делали вид, что ничего особенного не происходит, а они чуть ли не каждый день занимаются такими вещами. Арчи обращался к людям, которые стояли рядом с ним, чтобы уточнить какие-то детали. Ему охотно отвечали. Арт по его заданию отслеживал тактики капитана «Триплоцефала» и диспетчеров станции, которые полностью переняли управление астероидом; сам корабль все кружил вокруг планеты, снижая скорость до предельного минимума, чтобы воспользоваться посадочными двигателями и опуститься на площадку. До того времени оставалось что-то около семнадцати часов.

У Арчи было немного времени – а станция начинала угнетать. Свет казался слишком ярким, людей было слишком много, информации на первый взгляд много, а на второй – одни и те же сведения дробились и множились, множились, множились, и дробились, и все это превращалось в информационный шум, в котором Арчи начинал теряться. Еще и толща скалистой породы над головой. Еще и стены в несколько сотен километров. Ему тем более не хотелось идти в свой номер, в котором избавиться от этого навязчивого ощущения не получилось бы при всем желании. Арчи и подошел к руководителю смены.

– Ты вступаешь в дежурство через шесть часов, помнишь? Не хочешь отдохнуть? – спросил он. – На дежурстве просто не будет. Там никогда просто не бывает, – уточнил он.

– Я буду в порядке, – ответил на это Арчи.

Он не испытывал усталости совершенно. Арт не возражал бы против возможности зарядить аккумуляторы, но часов двадцать он способен действовать даже на поверхности Олимпа; и кроме того, ему тоже было любопытно. Искину – любопытно.

А путь на поверхность занимал немало времени. Будь то вверх – или вбок. Будь то на лифте – или в вагонетке. Арчи держал перчатки в руке, шлем лежал рядом; сам он сидел на полу, откинув голову назад, закрыв глаза, прижав руку к зарядной пластине; Арт довольно урчал. Арчи считал секунды, километры, думал о разной фигне, связанной с высотой и грузами.

Например, планетные лифты. Был и такой проект. Соединить Марс и Деймос толстым кабелем с системой противовесов, позволявшим практически без усилей поднимать кабины к Деймосу и спускать к Марсу, а Деймос стал бы чем-то вроде якоря. Тогда космолеты долетали бы только до Деймоса, а затем грузы и пассажиры спускались бы в кабинах этого лифта. Это было бы вроде как проще, когда сам лифт сооружен. А до тех пор приходится сажать корабли на вершине Олимпа, где им значительно облегчает процедуру микрогравитация. Или, как с «Адмиралом Коэном» – челнокам сновать туда-сюда.

И эти бесконечные пласты. Что за насмешник сделал стены лифта прозрачными: можно было ехать и наблюдать за слоями вулканической породы. Она застыла за миллиарды лет, спрессовалась под воздействием собственного веса. Мало того: кратер этого огромного вулкана подвергался и воздействию метеоритов, по крайней мере, в нем был сделан еще не один кратер, совсем мелкими метеоритами. В одном покрупнее нынче располагалась метеостанция. От нее до площадки было около пятидесяти километров, и между ними сновали очень тяжелые вагонетки, которые в этой силе тяжести весили что-то около одной сороковой своего веса, каким бы он был на поверхности Марса. Арчи хотел посмотреть и на этих монстров, заодно проверить себя, Арта и костюм практически в открытом космосе – ребята из лаборатории, той самой, из чьей фольги Захария Смолянин сделал себе шнурки, поделились с Арчи двумя метрами этого самого материала, и Арчи щеголял в костюме, усиленном слоем полиметаллической фольги – толщиной семь микрон, если верить этим оглоедам, почти прозрачной, но с забавным голографическим рисунком – тартаном, придуманным специально для марсиан: красная планета, зеленые человечки, над головой фиолетовое небо. Психоделическая клетка, однако, которой сами ребята были очень горды, и мысль о ней веселила Арчи, а еще было интересно, как это будет смотреться на высоте двадцати километров.

Арчи решил выйти на поверхность на минус втором уровне. Для того, чтобы понаблюдать горизонт, посмотреть на корабль, который должен был пролететь километрах в двадцати над его головой, затем подняться по склону на площадку и тогда уже заступить на дежурство. Арт был бодр и жаждал действий, а Арчи хотелось сесть и помолчать. Тем более что ему было чем занять Арта – пусть высчитывает, действительно ли полимерный «свинец» так хорош.

Фольга действительно была отличная; немного подумав, можно было бы использовать ее и в качестве солнечной батареи, но этим он займется потом. Арчи поднялся с земли и взялся за ручку джипа. Здесь, в двадцати километрах над поверхностью, они были кряжистыми, с огромными колесами, толстой броней, с поляризованными стеклами, с мощными передатчиками. Практически как на Луне. Арчи хлопнул по крыше и огляделся. Странно: гора была настолько высокой, что самой планеты видно не было. Только небо. Осталось представить, что рядом растут баобабы. Или нет. Розовый куст. А где-то чуть дальше прячется лис, самый лучший друг одинокого мальчика. Арчи привалился к джипу и присмотрелся, где бы роза смотрелась лучше всего.

Полковник Ставролакис уже находился в центральном зале. Арчи подошел к нему, готовясь докладывать по форме, готовясь даже терпеть взбучку. Тот – посмотрел на него, нахмурился, буркнул: