Два одиночества (ЛП)

— Хочешь, чтобы я перестал? — Уилл уже знал ответ. Ему хотелось, чтобы Лектер произнес его вслух.

— Нет, я не хочу, чтобы ты перестал, Уилл. Делай все, что тебе захочется. Пожалуйста.

Нервная дрожь прошла по позвоночнику Уилла, едва он это услышал. Большим пальцем он провел по верхнему краю метки.

— Ощущается, как обычное прикосновение?

— Нет. Ощущается… грань между чувствительностью и ее отсутствием создает своего рода эффект новизны.

— Говоришь так, словно тебя это удивляет.

— Моей кожи никто не касался с тех пор, как метка зажила. Ни здесь, ни где-либо еще.

Целых три года. Пока Уилл каждую ночь ложился в постель вместе со своей женой, пытаясь погрузиться в ее жизнь.

В дверь постучали. Уилл тут же отдернул руку.

— Доставка еды, — сказал Ганнибал. — Иди. Я все заберу.

Уилл, чувствуя благодарность, ускользнул в свою комнату и закрыл дверь, соединяющую их номера, чтобы избежать необходимости разговаривать с персоналом отеля.

Несколько минут слышно было лишь скрип тележки, на которой в отеле привозили еду. Затем Ганнибал снова открыл дверь между их номерами и жестом пригласил Уилла к себе. Поднос с едой уже стоял на небольшом круглом столике у окна, едва помещаясь на нем. Два стула стояли по обе стороны столика, оба — с кожаными сидениями. Уилл снова с легким злорадством подумал о Мэйсоне и его метке. Взглянув на Ганнибала, Уилл увидел, что тот тоже усмехнулся.

Уилл раздвинул шторы, впуская в комнату солнечный свет. Небо над Монреалем было обычного для осени холодного голубоватого оттенка. На крышах соседних зданий лежал слой снега, тонкий, словно пыль. Ганнибал тут же сделал недовольное лицо, потому что от света ему пришлось щуриться. Усевшись очень прямо, он разрезал желтки своих яиц пашот и стоически макнул в них тост.

— Хлеб из супермаркета, — пожаловался он.

— Похоже, Алана тебе хлеб заказывала в какой-то пекарне высшего класса, где они до сих пор готовят закваску по рецепту, которым пользовались в Старом Свете.

— Закваску производят из местных дрожжей. Неважно, по рецепту какой местности ее готовят. Очень скоро результат не будет отличаться от закваски, приготовленной по рецепту местности, где теперь этот хлеб выпекается.

— Ты сейчас за километр ушел от смысла того, что я сказал, — Уилл взял кусочек арбуза, который почему-то подали ему вместе с беконом, откусил от него и тоже недовольно поморщился.

— Вот видишь? — сказал ему Ганнибал. — Когда ты уже привык к истинному вкусу того, что ешь, нельзя испытать то же удовольствие от жалкого подобия настоящей еды, которым большинство людей довольствуется.

Уилл проигнорировал подтекст, чуть ли не капавший со слов Лектера, будто кровь с лезвия ножа.

— Я бы не сказал, что привык к хорошим арбузам. Как ты и говорил, супермаркеты, жалкое подобие.

— Но самые лучшие как раз растут в Джорджии. В большинстве южных штатов. Для арбузов идеальны длительный вегетационный период и жаркий климат.

— Ребенком я их тоже нечасто ел. Они были слишком дорогими, — сам не понимая, зачем, Уилл вдруг добавил: — Однажды я один украл.

— Ради развлечения или из-за голода? — спросил Ганнибал.

— Я все время голодал, — ответил Уилл. Голос Молли, которая часто говорила, что у него — преступный разум, снова зазвучал в его голове. Сам того не желая, он мысленно сравнивал ее с Ганнибалом, и сейчас сравнение было не в ее пользу. Благодаря тому, что Ганнибал так легко воспринял эту информацию, пусть и, скорее всего, из-за недостаточного количества собственных моральных принципов, Уиллу не пришлось пересиливать себя, чтобы добавить: — Но это было весело. Совсем немного.

Ганнибал в ответ одарил его снисходительной улыбкой.

— Я часто воровал яблоки у соседа. Один раз даже взял с собой сестру. Когда сосед нас заметил, пришлось бросить яблоки и нести ее. Он гнался за нами гораздо дольше, чем я от него ожидал.

— Сколько ей было?

— Ей тогда только-только исполнилось три, — улыбка исчезла с лица Ганнибала. — Она настаивала, что уже достаточно большая, чтобы пойти со мной. Не только воровать яблоки. Повсюду. Она даже в школу пыталась идти со мной.

— Каково это? — спросил Уилл. — Когда у тебя есть…

— Сестра?

— Нормальная семья. Дом.

Ганнибал налил себе апельсинового сока из стеклянного графина и поднес стакан к окну. Уилл так и не понял, остался ли Ганнибал доволен, когда разглядел на свет в соке крохотные кусочки мякоти.

— У тебя должно быть какое-то представление об этом. Из книг, телевидения. В СМИ нашли свое отображение семьи почти всех типов.

— Ситкомы. Мелодрамы. Документальных фильмов о семейной жизни не так уж много.

— И ты никогда ни у кого не спрашивал.

Краем вилки Уилл разломал свой бекон на кусочки.

— Это не тот вопрос, который можно так легко задать и получить ответ. Люди обычно спешат тебя заверить, что от отсутствия этого ты ничего не лишаешься. Мне плевать, чего я лишаюсь. Я просто хочу знать.

Ганнибал сделал глоток сока и, поморщившись, поставил стакан обратно на стол.

— Это был в высшей степени обычный опыт. А я не был обычным ребенком, скорее, совсем наоборот, слишком холодным и отчужденным. Возможно, я был бы не настолько далек от мира, если бы вырос, как ты, лишь заглядывая в семейную жизнь, но находясь вне ее. Или же я мог бы стать еще отчужденнее.

— Ты бы изменил что-то в своей семье, если бы мог?

— Нет, — ответил Ганнибал. — По крайней мере, ради блага Миши, если уж не нашлось других причин. Мой жизненный опыт был бы беднее, если бы у меня не было ее. И гораздо беднее, если бы я не видел смерть своих родителей.

Уилл осторожно отхлебнул кофе.

— Откуда тебе это знать?

— Доказательство внутренней нестабильности жизни, то, как ты лишаешься того, что считается необходимым для выживания — ценные переживания, хоть и не всегда приятные.

— Беделия как-то сказала мне, что травмированные опасны, потому что мы знаем, что можем выжить. Ты травмирован, Ганнибал?

Ганнибал посмотрел на Уилла с теплотой во взгляде, хоть и не улыбнулся.

— Говоришь прямо как я. У нас опять сеанс психотерапии? Мне их очень не хватало.

— Будь я на твоем месте, ты бы сказал, что я уклоняюсь от ответа.

— Я знаю, что могу выжить, — сказал Ганнибал. — Хоть я и никогда не считал себя травмированным, — чуть помолчав, он добавил: — До недавнего времени я никогда не подвергал сомнению свое выживание в той или иной форме.

— Чесапикский Потрошитель будет жить, даже если сам ты — нет. Ганнибал-Каннибал. Иль Мостро. Были ли еще?

— Несколько жизней то там, то здесь. И, конечно, ты видел то, что Чио держала в той камере. Уверен, я жил в его разуме до самого дня его смерти.

— Тот пленник. Ты знал хотя бы его имя?

— Я знал его имя, — ответил Ганнибал. — Я узнал и запомнил имена их всех.

Сказав это, он замолчал. Уилл не хотел на него давить. Или же боялся того, что Ганнибал мог бы сказать, если бы его принуждали.

— Ешь свой тост, — сказал Уилл вместо этого. — И расскажи мне, куда мы отправимся.

Ганнибал так и сделал, похоже, не особо задумываясь. Он отводил взгляд, даже когда отвечал на вопрос Уилла.

— Мы поедем по автомагистрали Транс-Лабрадор. Там по большей части грунтовая дорога, и по пути до места назначения мы не будем больше проезжать ни через какие города. Если тебе еще что-нибудь нужно, то мы должны приобрести это до того, как покинем Монреаль.

— Мы будем жить у побережья, верно?

— Да. Дом совсем недалеко от залива.

— Я куплю рыболовные снасти, — сказал Уилл.

Ганнибал в ответ только кивнул. Доедали они молча.

Рыболовные снасти. Дом на отдаленном побережье Лабрадора. Уилл снова и снова это обдумывал, допивая апельсиновый сок. Было похоже, что они просто планируют совместный отпуск.

— Когда мы выезжаем? — спросил он.

— Пока ты покупаешь себе рыболовные снасти, я проверю, что пишут в новостях. Еще я дам тебе список вещей, которые нужны мне. Если не будет никакой непосредственной угрозы, мы проведем здесь еще одну ночь. Не думаю, что у нас будут какие-то проблемы, если, конечно, твой звонок агенту Зеллеру не воззвал к его совести.