Счастливой тебе охоты (СИ)

– Да, мне говорили, – но Джон отвечает таким тоном, будто Рамси мельком сказал ему о пятне на рукаве. – И, наверное, я бы не стал развивать эту тему, не будь сегодня того инцидента… – и Рамси испытывает определенное удовольствие от того, с какой целомудренной и холодной неприязнью Джон выбирает слова. Это довольно знакомо. – Но я не могу игнорировать какие-то вещи, – он вздыхает. – В общем, ты довольно симпатичен мне как товарищ и попутчик, но, поверь мне, я далеко не лучший кандидат для твоей любви… или влюбленности. Сейчас и вообще.

Рамси прикрывает глаза, и на его жирных губах дрожит улыбка, едва-едва не переходящая в смех.

– Я не люблю тебя, Джон Сноу. И не влюблен в тебя, – он даже почти сохраняет серьезный тон, говоря это.

– Пусть так, – соглашается Джон, никак не реагируя на скользнувшие смешливые нотки в ответе Рамси. – Но согласись, что твое увлечение может перерасти во что-то подобное. И я хочу сказать тебе сразу, что не заинтересован в этом.

– Мое – не перерастет, – Рамси уверенно качает головой. – Будь спокоен.

– Мне знакомы такие слова, – Джон улыбается машинально и как-то снисходительно. Ему это не идет. – Но, как показывает мой опыт, за ними следует совсем не то, что обещано.

– И много у тебя опыта? – парирует Рамси. – Я сказал тебе, будь спокоен. Я абсолютно гарантированно не смогу полюбить ни тебя, никого. У меня с детства такая болезнь с головой, – он стучит согнутым пальцем по виску, – что я не могу чувствовать все эти вещи.

И все другие тоже, но об этом ты говорить не будешь.

Ты хочешь, чтобы Джон знал, что ты не можешь чувствовать. О том, что ты и не хотел бы, Джон знать не должен.

– Тогда… зачем это все? Я не понимаю, – Джон даже из приличия не проявляет сочувствия.

“Потому что так вышло, Джон Сноу, что я не могу ободрать твои ноги, не могу обрезать твои губы и оборвать твои веки. Мои руки связаны, Джон Сноу, мои, а не твои. И потому что если мы сейчас не будем играть, потом будет хуже. Русе повезло закончить с ножом под сердцем, отхаркивая кровь на мои колени, и ты хочешь, чтобы тебе повезло так же”.

– Потому что у тебя был охренительный стояк, когда я сунул язык тебе в рот, – спокойно, без эмоций говорит Рамси, глядя Джону в глаза.

Смущение, обезоруживание прямолинейностью и половина ответственности на его плечи. Не надоедающая ловушка для хороших умных мальчиков, которые не могут послать на хер, если ты говоришь им правду. И Джон вправду, кажется, краснеет, смутившись или разозлившись – Рамси не видит этого в темноте, но чувствует.

– И что? Это был гребаный адреналин, причем здесь ты и твой… агрх, – Джон отвечает грубо. Джон продолжает диалог, не отрицая и не обвиняя. Рамси снова улыбается краем рта.

– Катализатор, – тяжелая, медвежья рука ползет в темноте невесомо, – тебе он был нужен, твой бла-бла-бла-адреналин сам сказал об этом, – и Рамси перекладывается с легкостью не видимой в темноте кошки. – Но твоя правда, это не обязан быть я… или мой язык, – за тихим смехом скрадывается шорох одежды, и Рамси моментально меняет тему. – Что скажешь о том, что они все мертвы, а, Джон Сноу? Русе, Игритт, твоя семья и все твои люди. Ты чувствуешь злость или страх по этому поводу? А то сейчас самое время.

– Я чувствую, что ты класть хотел на мои слова, и вот это начинает меня злить, – напряженно и холодно отвечает Джон. Хорошо.

– Они все мертвы. И я могу умереть завтра, Джон Сноу. И ты останешься совсем один. Или ты умрешь, и это хуже. Потому что я, конечно, хороший парень, но всем нужен ты, не я. А, значит, если где прижмет, мне и придется спасать твою задницу. На мою жизнь никаких гарантий, разумеется, нет, – неторопливо и спокойно говорит Рамси, как с осторожным зверем, принюхивающимся к протянутой руке, обнажившим желтые клыки. И неожиданно для Джона рывком нависает над ним, щекоча теплым дыханием щеку.

– Ты что, сам с собой разговариваешь? К чему это все? – раздраженно спрашивает Джон, резко упираясь ладонями ему в плечи. Его интонация чуть менее уверенная, чем он хочет показать.

– Потому что я знаю, каково быть совсем одному, – лжет Рамси. Почти лжет, потому что он действительно знает, но это никак не пересекается с тем, как понимает его Джон. – Когда я сжег Русе, то сказал себе: “О, парень, ты теперь совсем одинокий и самостоятельный, ура. Надо найти какой-нибудь колпачок и заказать торт в честь такого дела. Жаль только, что уже Зима, и всех кондитеров сожрали упыри”, – он испытывает приличное удовольствие и от своего злого тона, и от того, как слабеет хватка Джона на плечах. – Я знаю все это дерьмо, Джон Сноу. И я хочу, чтобы ты прекратил о нем думать. Они все уже мертвы. Прекрати винить себя за их смерти. За мою смерть, если я умру завтра. Если я умру, то хочу, чтобы ты дошел до своей рощи, не думая обо мне. Но смертники никуда не доходят. А у тебя тикает вот здесь, – кивает в сторону груди, – сколько бы ты ни сопротивлялся. Да и сколько в тебе этого сопротивления, а? Хватит вернуться героем, спасти мир, взять орден и жениться на своей сисястой ведьме?

Джон напряженно молчит, и Рамси разглядывает его лицо. А потом коротко и мягко смеется.

– Или ты думал, я буду таскаться за тобой, если мы вернемся в институт? Да нахер мне сдался такой красавчик, которого облепили все местные бабы? Не, спасибо. Я заканчиваю свою работу у вас, вкалываю вакцину и съебываю, такой план. Найду себе безопасное место и буду ждать конца Зимы. Но пока – я здесь, и я хорошо умею делать две вещи. Вторая – снимать боль…

Первая – причинять боль, вторая – лгать.

– …и именно этим я собираюсь заняться, если ты наконец перестанешь думать о всякой херне.

– Спасибо за попытку, но ты не снимешь мою боль, Рамси, – Джон отвечает уверенно и весьма прохладно. Он очень упрям.

– Ты даже не дал мне шанса, – но Рамси вкрадчив, тело максимально расслаблено, дыхание тихо. – И, Джон, – он наклоняется, горячо-горячо выдыхая по холодному лицу, – кто сказал, что речь только о тебе?

Поцелуи Рамси холодные, мокрые и колючие. И зубастые. Мелькает непроизвольное воспоминание о Призраке, подмявшем под себя, оскалившемся, капавшем слюной и лизавшем щеки. Но Призрак остался в институте, а здесь – только Рамси, дикий, с дыбящейся черной шерстью и горячей слюной на зубах. И он лижется неловко и неумело, сосет губы и язык Джона, обдирая зубами по холоду, тяжело наваливается, кое-как целуя глубже. Джона слабо ведет от шумящей в ушах крови, и дышать мешают резко заполнивший рот толстый язык, обжигающий дыханием, прижавший правую ноздрю покатый нос и немалый вес на груди. Да и прижимающийся к низу живота здоровый член прилично отвлекает от попыток сосредоточиться. И, пожалуй, пугает его. Но Джон боится не болезненного насилия или чего-то такого. Джона беспокоит само ощущение притупленного транса, расползшееся по его телу, обволокшее теплым липким потом и гулким сердцебиением. Джон чувствует себя так… расслабленно рядом с Рамси, и вот это пугает его. Потому что он только десяток минут назад говорил, что сын не в ответе за поступки отца, но Рамси остается сыном Русе.

Семья Джона еще не оправилась после смерти его дяди, когда Робб вызвался одним из добровольцев в сравнительных сессиях с новым экспериментальным подразделением проекта “Дредфорт”. Русе Болтон лично заверил его и остальных в том, что наблюдатели только запишут их физические, поведенческие и боевые характеристики в тестовых условиях. Робб погиб на первой же сессии. Ножевое ранение в сердце, несколько пулевых и оторванная голова. Им даже не прислали то, что осталось от тела. Только извещение о смерти, справку о захоронении и скупую сумму, означенную в страховке. Джон не был со своей теткой тогда – и не знает, хотел ли быть, – а через несколько дней ему позвонил Бран, такой неожиданно сухой и взрослый. А потом наступила Зима.

И сейчас он здесь, и он не знает, где его братья и сестры и вообще живы ли они. Но его дядя и тетка мертвы, его Робб мертв, его Игритт мертва, – рыжее на белом, рыжее на белом, окровавленный снег, а не свадебная фата, – половина тех, кого он знает, мертвы, и все, что он чувствует в темноте – это вцепившаяся в его губы острозубая слюнявая пасть Рамси Болтона. Сына Русе Болтона, из-за которого умер Робб. Рамси, чьих фото никогда не было на новостных порталах, Рамси, у которого не было страницы в соцсети, Рамси, которого Джон не помнит-не помнит-не помнит учившимся курсом старше. Джон ничего не знает об этом человеке, кроме того, что даже в институте его зовут мясником, кроме того, что он лучший поставщик Джейн Доу для армии Севера, кроме того, что у девицы, из-за имени которой Джон велел немедленно впустить Рамси и которую Мелисандра едва сумела раздеть для осмотра, не было носа, сосков и двух пальцев на ногах. Были только оставшиеся рваными следами зубов глубокие шрамы на груди и снятая полосами кожа на бедрах, животе и спине.