Счастливой тебе охоты (СИ)

Рамси мягкий, лежи на нем или просто смотри, думает Джон, зло охватив толстые бока коленями, притиснувшись ребрами к мощной груди. Мягкий и ласковый, как мутная вода, а руку опустишь – и изрежешь в кровь. Снаружи не видно, сколько зубов у придонных рыб. Не доверяй темной воде, думает Джон, когда Рамси обхватывает его своими лапищами и сгибает ноги между его ног, упираясь в промежность так и не опавшим стояком. Как бы ни мучила жажда, не опускай руку, думает Джон и сосет красные, кровавые губы. Красно-розовая слюна течет по щеке Рамси, капая в волосы. Немодная, какая-то девичья серьга оказывается под пальцами. Здоровый нос больно упирается в скулу. Грудная клетка торопливо поднимается, и словно гноем от души отходящая соленая капля течет по церковному носу Джона Сноу.

Поцелуи горячие и горькие, и жадная рука тяжело ложится на поясницу. Мурашки древесным корневищем расползаются Джону по груди и плечам; полный живот каждым неспешным, глубоким вдохом прижимает снова твердеющий член. Руки, движения становятся неловкими, Джон не совсем осознанно ищет потерявшуюся в густых тонких волосах и мехе капюшона пряжку ворота, наконец расщелкивая и ее, и кнопки под ней, берясь за молнию. Он не уверен, зачем на самом деле хочет расстегнуть Рамси куртку, но это происходит как-то само собой. Рамси, до того животно обсасывавший его язык, приостанавливается, и Джон чувствует на себе вопросительный взгляд.

– Что? – спрашивает он шепотом, отстранившись. – Что-то не так?

– Нет, – после паузы ровно говорит Рамси. – Ты хочешь раздеваться? Не будет холодно? Зима, если ты забыл.

– Тебе будет холодно? – с ноткой беспокойства спрашивает Джон, прижав большим пальцем очередную кнопку.

– Мне никогда не холодно, – во взгляде Рамси сохраняется натянутость, когда он улыбается. Когда Джон тянет молнию вниз, ему кажется, что тело Рамси напряжено так, будто тот собирается броситься на него при мало-мальски неосторожном вдохе.

– Я просто хочу раздеть тебя, – решает уточнить Джон. – Раз мы делаем все это. Это не обязательно должно быть… как у собак или вроде того.

Рамси молчит и пристально смотрит на него своими почти прозрачным глазами, по которым никогда не разобрать, что он думает.

– Да ты ебаный романтик, Джон Сноу, – он говорит это так серьезно, а потом тихо смеется, согласно запуская обе ладони под расстегнутые брюки Джона, под флисовые кальсоны, охватывая его замерзший зад. Джон вздрагивает. Эта пауза почему-то была хлесткой, как пощечина, и он только сейчас понимает, что зажатая в его пальцах застежка совсем нагрелась. Под курткой и жилетом у Рамси – флисовая футболка с длинным рукавом, и грудь у него теплая, как зимняя печь, и колет жесткими волосами даже через толстую ткань.

Рамси чувствует себя… странно, когда Джон раскрытой ладонью касается его слабо поднимающейся груди. Приходится удержать дрожь по плечам и напряжение живота. Рамси не уверен, что кто-то вообще хоть подобно касался его здесь, кроме матери в далеком детстве. Он не думал, что Джон может захотеть касаться его так. Что Джон вообще может захотеть чего-то такого с ним.

Но ты сделаешь все, что он захочет, так ведь?

Как хороший пес.

У зверя ребра и живот – уязвимые места, и у Рамси по бокам идут неприятные мурашки, когда Джон гладит его через мягкую футболку, целуя потрескавшимися губами то в щеку, то в небритый подбородок. Джон позволяет приспустить с него штаны и эти херовы кальсоны, высвободив член, и сам расстегивает Рамси поясной ремень. И все гладит, гладит горячими ладонями его живот и грудь, пока сам Рамси никак не может уместить это у себя в голове.

Никто не раздевает Рамси Болтона. Никто не целует его колючие прыщавые щеки и жирные губы. Блядь, да никто вообще не ложится в постель с Рамси Болтоном по доброй воле и рассчитывая выжить. Но Джон Сноу не знает этого. Джон Сноу целует его, ласкает его толстые бока под курткой и как просится скользящим по животу членом в руку.

Это все еще игра.

Псу ведь на самом деле нравятся такие игры?

Будь тем, кто ты есть, не старайся быть лучше.

Рамси злится на мелькнувшее где-то глубоко смущение и сердито охватывает пальцами ладно легший в лапищу член. Небольшой, почти совсем твердый, и уже натекло под шкурку липко; Джон вздрагивает и шумно выдыхает Рамси в шею, когда тот без перехода чуток надрачивает ему шершавой ладонью, мнет покрытые кучерявыми волосками яйца и сует вторую руку под низ куртки, прижимая за поясницу. Джон, мелко подрагивая, утыкается носом куда-то ему в волосы и густой мех капюшона; член у него мигом становится совсем твердым, как раз Рамси по руке, а предплечья очевидно слабеют, и он опускается на локти, часто, прерывисто дыша. Но Рамси и не ждет от него ничего, он и сам может, не переставая дрочить Джону, скользнуть рукой под курткой, по мелко ходящему боку, и просунуть ее между их животами. Кое-как он расстегивается, доставая наконец свой член, немытый, липкий и ноющий от прилившей крови.

– Ну что, погнали, Джон Сноу, – шепчет, сводя оба члена вместе и перехватывая одной ладонью. Вторая возвращается на поясницу.

Рамси надрачивает хорошо, с любовью, крепко пережимая рукой. Джон влажно дышит где-то под ухом, то и дело шмыгая носом и вцепившись в плечи, и его член такой горячий, слегка шершавый, с легко скользящей нежной кожей, что так бы и съесть. Но, к счастью, Рамси не любитель обедов из чужих гениталий, и это облегчает дело. По крайней мере, ту его часть, где он принимается поглаживать сведенные члены медленнее, с ласковым оттягиванием крайней плоти, до щекотного покалывания под кожей размазывая пахучую смазку между головками.

– Ты хотел раздеваться, – Рамси невольно говорит чуть ниже обычного, опять бросив перебирать пальцами по пояснице Джона и неспешно потягиваясь расстегнуть ему куртку. Джон вздыхает, безотчетно подаваясь бедрами вперед, проезжаясь членом по налитому стволу в липкой уже руке. Его яйца сладко подтянуты, и он на самом деле хочет сейчас же спустить, промочив насквозь флисовую футболку, и догадывается, что Рамси не будет против, но все равно приподнимается, прогнув узкую поясницу, и, удержавшись на одной руке, второй тянет молнию на куртке Рамси до конца. Тихо звякает металл, рука очень близко к паху, костяшки пальцев щекотно задевают потные лобковые волосы. Джон обжигающе касается голой кожи между подзадравшейся футболкой и расстегнутыми брюками, и Рамси не нужно четко видеть его в темноте, чтобы знать, как он покраснел, как старательно дышит носом, впустую глотая от нехватки воздуха, как напрягает ягодицы с каждым толчком вперед, обтираясь открытой головкой между липких, толстых пальцев.

С каждым этим движением, знает Рамси, невольно сжимается и разжимается его девственный зад, и в ушах слабо-слабо шумит от неприятной мысли об этой розовой, самый чуток припухшей от крови каемке, о том, как бы зажать поясницу, как руку к лопатке, как загнать до треснувшей кровью кожи, перед тем больно выебав слюнявыми пальцами – только чтобы не порвать себе уздечку. Ведь понятие боли для Рамси распространяется и на самого Рамси. А Рамси любит боль. И в ушах звенит отголоском чужой подавленный, гортанный крик, когда он поворачивает голову вбок и целует Джона кровавыми губами между пальцев.

У Джона горячие и сухие руки, и он как-то стеснительно водит правой по распотевшейся коже Рамси, по потной складке над бедром до самого жесткого, кучерявого лобка – и наверх, всей ладонью по поднимающемуся волосатому животу, задрав футболку выше. Только тогда он запоздало отзывается на внимание Рамси к его пальцам, наклоняясь, оставляя ему холодный поцелуй, не закрывая глаз и тихо пыхтя носом. Ладонь ложится на грудь, касается нечувствительного соска, к пальцам липнут густые волосы.

Рамси принимается дрочить им чуть быстрее, почти физически чувствуя жар от тел в воздухе. Он действительно не прочь снять всю одежду, и кажется, будто от кожи тогда пойдет раскаленный пар. И он хочет видеть этот стелющийся туманом пар от добровольно прогнутой спины Джона, от его влажных волос и тяжелыми дымными клубами – из своего рта, когда он не будет следить за дыханием, до темно-красных натертостей натягивая этого старкового выкормыша, с шмыгающими стонами уткнувшегося в гнилой матрас.