Счастливой тебе охоты (СИ)

Он всегда делал то, чего хотел. Возможный побочный ущерб не имел значения.

– Кто тебе сказал про Игритт? – бесстрастно спрашивает Джон, выдыхая дым. Он так привык к тому, что всем есть до этого дело, что даже почти не чувствует себя раздраженным. Оглядывайся в первый черед на себя, а не на чужой интерес, всегда говорит он себе, это твоя вина, твоя проблема, твое слабое место. Да и какой ты командир, если тебя можно задеть одним неудобным вопросом? Дерьмо, а не командир.

– Тот пидор, что за тобой таскается, – тем временем отвечает Рамси. – Я заметил, как эта сисястая ведьма на тебя таращится, и спросил его, любовь у вас или че там. Ну типа разговор поддержать. И он мне все вывалил: да вы что, да наш начальник не такой, да он траур носит, не снимая, спит в трауре, ссыт в трауре, ну и слово за слово, ага.

Джон молчит какое-то время, втягивая и выдыхая дым. Слабый огонек сигареты освещает его лицо с каждой затяжкой, но Рамси видит только подрагивающую тень, ползущую по изголовью кровати.

– Я напомню Атласу, чтобы он следил за тем, что и кому говорит, когда мы вернемся, – наконец говорит Джон.

– Мне нравится это твое “когда”, – хмыкнув, вставляет Рамси, и ему действительно нравится, но Джон его игнорирует.

– Но, тем не менее, это не значит, что ты можешь судить о людях по их… давать им такие характеристики. Это касается и Атласа, и Мелисандры. У них есть имена, а ты вроде достаточно умный, чтобы их запомнить.

– А что я сделаю, если этот твой подлизыш как человек – говно? – резонно замечает Рамси. – Пиздеть меньше надо, тогда и люди лучше относиться начнут, так говорят. А что до ведьмы – ну, тут уж как ты скажешь, начальник, мне против нее иметь нечего. Буду думать о ее сиськах, а не говорить, – он ядовито склабится, зная, что Джон услышит его интонацию.

– Думать я тебе запретить, конечно, не могу, – справедливо соглашается Джон. – Но объясни мне, пожалуйста, связь между… предпочтениями Атласа и тем, какой он человек, – его голос тоже становится очень ядовитым. – А то какого умника ни спроси – никто толком объяснить не может. Но ты-то человек ученый, должен знать.

Рамси неторопливо соображает, глядя в темноту.

– Погоди, – его тон спокойный и уточняющий, – он что, взаправду с мужиками спит?

– Не говори, что не знал.

– А откуда бы? – редкий раз честно отвечает Рамси. – Я ж, блядь, не рентген тебе, чтоб все знать. Ну рожа смазливая, так мало ли у кого рожа смазливая. Я, понимаешь, людей по внешности не сужу, я-то ко всем одинаково, по-человечески… Но нет, обязательно, блядь, какой-нибудь педик незаметно нарисуется.

– А это разве вообще важно? – неприязненно спрашивает Джон. – Гомосексуалист человек или нет?

– Конечно, важно, – с возмущением отвечает Рамси. – У вас же все общее, и душ, и сортир, и тарелки с кружками, блядь. Ну, у тебя-то, конечно, все отдельное, ты умный, хорошо устроился, а остальным как? С этой падлой вместе мыться и ссать ходить, пока он там о чужих жопах фантазирует, а то и че похуже?

Тут уже Джон настолько не находит слов, что даже оборачивается. Холод сразу касается его пригретой матрасом щеки.

– Не люблю я пидоров, – угрюмо бросает Рамси, смотря прямо на него в темноте. Глаза у него блестят. – Предубеждение у меня против них. Может, я, конечно, и не прав, но я в деревне вырос, а там с этим нормально. По жизни мужик с бабой, баба с мужиком, вот и все.

– У тебя предубеждение, – даже не спрашивает, констатирует Джон.

– Ага, – кивает Рамси. – А че? Тебе это не нравится?

– Нет, – подумав, Джон качает головой. – Я просто не понимаю.

– А че тут понимать. Вот идешь ты, к примеру, за соком чардрева с нормальным мужиком – и все стабильно. А идешь с пидором – и тут хуй знает, чего от него ждать. Ненадежный он, этот пидор. Вдруг еще западет на тебя и ночью в штаны полезет, а ты его машинально раз – и ножом для колбасы в глотку. И потом под трибунал. Вот тебе и история. А если б он пидором не был – сходили, вернулись, мир спасли, орден тебе на грудь и повышенная пенсия, – говорит Рамси, передергивая плечами от холода. В этой халупе действительно пиздец морозит, думает он, но правила есть правила.

Не ходи по ночам, избегай тумана, следи за небом. Детская игра.

– Это я не знаю, чего от тебя ждать, Рамси, – просто говорит Джон, снова отворачиваясь. Он тщательно затягивается последний раз, тушит сигарету о металлическую ножку кровати и пытается свернуться плотнее, пряча руку у себя под боком. Рамси угрюмо молчит, шмыгнув раз носом. Не похоже на начинающийся насморк, но кто знает. Джон думает об этом с беспокойством, ему бы совсем этого не хотелось. У себя – потому что Рамси определенно бросит его, стоит появиться первым признакам болезни и слабости, таким, как он, не нужен бесполезный груз. И у Рамси – потому что Джон будет вести его за собой или тащить на себе, насколько хватит сил, и это определенно замедлит их, а он хорошо знает, чего может стоить промедление в снегах.

– Я не пидор, если ты об этом думаешь, – помолчав, наконец говорит Рамси. – Но если я объясню тебе, что со мной, Джон Сноу, дальше мы вместе уже не пойдем.

– Я понятия не имею, что с тобой, – на самом деле Джону даже нравится этот медленный разговор, Рамси из тех редких собеседников, которые дают ему спокойно обдумать сказанное. – Но мне кажется, у тебя какие-то искаженные представления об определенных людях. Не думаю, что тебя пугает сам секс или что-то такое, но, возможно, тебя беспокоит общественное отношение. Стереотипы. Какие-то вещи, которые тебе не нравятся. Какие-то вещи, слухи, которые распространяют люди. Ты мог бы поговорить об этом, со мной или даже с Атласом, если бы хотел. Ты не поверишь, но у него в голове тоже было много… предрассудков, хотя я не виню его, конечно. Но если ты не хочешь, – он делает еще одну паузу, подчеркивая, – я не собираюсь тратить время и переубеждать тебя впустую. Просто следи за языком, – он думает, что Рамси обязательно прицепится к последней фразе, но тот неожиданно соглашается:

– Может, ты и прав. Звучит умно, по крайней мере. Вот снег сойдет – и я сразу к психиатру со всем этим, – кровать тяжело скрипит и продавливается, когда Рамси переворачивается на бок. И хотя Джон не глухой и отчетливо слышит иронию в его голосе, ему нравится, как дружественно Рамси сглаживает конфликт. И он старается думать об этом, а не о том дерьме, о котором думал, не о ебаном холоде и совершенно точно не о неуместном желании подвинуться ближе к Рамси, чтобы хотя бы спина не так мерзла.

Рамси тоже прикрывает веки, собираясь хоть немного поспать. Ему действительно нравится, какой Джон удобный. Сам придумывает – сам объясняет. Рамси хотелось бы, чтобы в мире было больше таких людей. Но не слишком много, потому что его нож все-таки не дотянется до всех.

Они довольно долго лежат в темноте, пытаясь хоть немного расслабиться. От холода сводит мышцы, ноют кости и болят глаза.

– Я все еще слышу, как ты думаешь, – говорит Рамси, наверное, через четверть часа: после того, как он просрал отцовские часы в каком-то ебаном сугробе, ему стало крайне сложно следить за временем.

– Извини, – негромко говорит Джон.

– Блядь, да не извиняйся. Это тупо.

– Извини, – снова говорит Джон, и у него невольно срывается смешок. А после в горле становится очень горько. – Ты так и не рассказал мне о том, кто… или что, не знаю, нас преследовало, – он старается отвлечься от все равно лезущих в голову гложущих мыслей и переключиться на актуальную проблему. – Я все еще думаю об этом.

– Ты о твари? – Рамси с очередным скрипом переворачивается. – Ага, я его знаю. Дай-ка сигаретку.

Он с удовольствием прикуривает от зажигалки Джона и крепко затягивается, после неспешно выдыхая тяжелый серый дым, кажущийся белым в темноте.

– Это Вонючка, – говорит он, – один из моих объектов.

– Вонючка?

– Ага. Я как-то запрещал ему мыться, и уже через пару недель рядом с ним только ртом дышать и можно было, – Рамси склабится, глядя в темноту. – Но потом я потерял его, так вышло. Тогда, в лаборатории, после того, как Русе заразился, мне было не до объектов. А когда я уходил, то встретил только Арью, она даже не смогла выбраться, забилась поглубже на одном из складов, ну а я же не зверь, конечно, с собой ее прихватил. Кстати, извини за нее. Я понятия не имел, что твою сестру так же зовут, а там потом на проходной с этим твоим пи… Атласом так все завертелось, некогда было объяснять, – он исправляется нарочно слащаво и опять врет, но Джон только качает головой.