Месть Ветра (СИ)

— Рокэ, не нужно!

— Все происходящее они снимали на пленку, обещали отправить ее Эгмонту Окделлу. А еще говорили, что рано или поздно мне понравится. Я не верил, да и кто бы поверил, будто жгучая, всепоглощающая боль может обернуться возбуждением? Это отвратительно, но когда я услышал имя вашего отца… он словно вдруг воочию возник в том подвале…

— Рокэ, пожалуйста! — Дикон не знал, как заставить его замолчать, потому просто схватил за волосы, притянул к себе и поцеловал. Алва откликнулся страстно и зло, тотчас перехватив инициативу.

Несколько минут спустя он отстранился и совершенно обыденным тоном без малейшего намека на эмоции сказал:

— А теперь за работу, хватит с меня воспоминаний, а с вас — увлекательных рассказов.

Дикон промучился минут пятнадцать, пытаясь пересилить неожиданно возникшее возбуждение, затем поднялся и, процедив «я на минутку», сбежал в свою комнату. Весь остаток дня его не оставляли фантазии, одна другой извращенней.

========== Глава 15 ==========

Комментарий к Глава 15

Осторожно, Нца

— Когда я был еще весьма юн и жил с отцом в Алвасете, у нас часто гостил Квентин Дорак, — рассказывал Алва, сидя в спальне у камина на низкой табуретке, широко расставив ноги и повернувшись к Дикону спиной. — Он часто повторял, что у меня идеальная внешность жертвы. Отец фыркал и усмехался: «Однозначно, только педофилов и ловить». Он не придавал значения этим словам, а, возможно, просто делал вид, будто считает их чушью. Соответственно, и я не принимал их всерьез. Насколько помню, я всегда умел постоять за себя. До тех пор, пока Эгмонт не оказался одержим мною.

Дикон подошел сзади, сжал его плечи, провел кончиками пальцев по рукам до локтей.

— Не нужно, не вспоминай, — прошептал он.

— Память, юноша, нам неподвластна. Мы забываем то, что хотим запомнить и помним то, от чего с удовольствием избавились бы.

Дикон задрал рубашку и прикусил губу. Спина Алвы оказалась вся покрыта шрамами: почти незаметными, бледными, широкими, которым больше подошло бы прозвание рубцами, округлыми и ветвистыми. Где-то Дикон уже видел очень похожие, но не мог вспомнить.

— Знаете, Ричард, человек, даже находясь на пороге смерти, станет надеяться на лучшее. Я не исключение. Я ждал, когда меня спасут — первые час или два. Потом… я молил Леворукого и Абвениев, чтобы этого не произошло или полицейские опоздали. До крика и слез не хотелось представать перед ними в таком виде…

Дикон осторожно дотронулся до маленького шрама под лопаткой, провел по нему. Тот шел изогнутой линией и закручивался спиралью где-то на пояснице. Алва вздрогнул и прошептал что-то на непонятном Дикону языке, а потом тихо застонал.

— Мне прекратить?

— Продолжайте, мне даже приятно, — разрешил Алва. — Когда полицейские ворвались в подвал, я мало отличался от мертвого. Помню, куда-то тащили, наскоро перевязывали, закутали в одеяла, стремясь не дать замерзнуть окончательно. В подвале было холодно, и ко всем своим бедам я подхватил насморк. Представьте только: после переливания крови и четырех дней в палате интенсивной терапии я лежу в постели в своем особняке и единственное, о чем мечтаю, лишь бы не чихнуть! — он коротко рассмеялся и тотчас стиснул зубы.

Дикон провел с нажимом вдоль позвонков, забрал в хвост черные волосы и перекинул на грудь, нагнулся и поцеловал шею. Алва шумно выдохнул и подался назад.

— Да вы порядочный извращенец, Ричард, раз вам по вкусу мое уродство…

— Это не уродство, — возразил Дикон. — Всего лишь шрамы, а возбуждаете меня вы.

Алва отвел руку назад, взял его за запястье и поднес к губам.

— Знаете, что самое неприятное в той далекой истории? — спросил он.

— Скажите.

— Мерзавцев было трое, но взять удалось только двоих… Ричард, вы слушаете?

— Да… — то ли прошептал, то ли простонал Дикон, он действительно испытывал сильное возбуждение, а еще неловкость: получалось, он завелся от рассматривания шрамов?

— Идите сюда, — Алва обернулся, коротко поцеловал его в губы и улыбнулся. — В прошлый раз я позволил вам занять главенствующую позицию, но это вовсе не значит, что так будет всегда.

— Я понимаю, — голос чуть дрогнул, но Дикон не боялся, скорее, он считал подобное условие справедливым. Ведь они оба мужчины, и неправильно, если один из них станет примерять на себя подчиненную роль, особенно Алва, который… Дикон, наверное, сильно покраснел, потому что тот фыркнул, встал, потянул его к кровати и принялся раздевать.

Дикон помогал, как мог, но очень скоро запутался в собственных руках и больше мешал. Его вело от ласк и возбуждения, потому, оказавшись на постели и вдруг ощутив стесненность, Дикон не сразу понял, что произошло. Не веря глазам, он уставился на шелковые ленты, стиснувшие запястья, привязанные к серебряным столбикам кровати, выполненным в виде переплетенных виноградных лоз. Алва смотрел выжидающе, Дикон молча подергал руками — разумеется, ленты держали крепко и рваться или развязываться не собирались. Не ко времени пришла мысль о том, что холтийский шелк — самая прочная ткань, известная на сегодняшний момент.

— Поскольку возмущений, ругани и криков я, по всей видимости, не дождусь, приступим, — сказал Алва и принялся разоблачаться: нарочито медленно, никуда не спеша. Он словно танцевал под неслышимую музыку: плавно покачивал бедрами, проводил руками по телу.

Дикон забыл, в каком положении оказался, полностью захваченный зрелищем, и, когда Алва опустился на постель между его ног, возражать и не подумал. Наоборот, он уже через шестнадцать секунд стонал и вскидывал бедра. До разрядки, впрочем, дело не дошло: Алва вовремя надавил на член у основания, и Дикон разочарованно вздохнул.

— Не спешите, пока рано, — Алва потянулся к столику и достал уже знакомый фиал с золотистым маслом. — У нас вся ночь впереди, запястья не жмет?

Дикон прикусил губу, кажется, свое положение он осознал только после этих слов. А если ему не понравится? Освободиться самостоятельно он точно не сможет. Останется только умолять Алву отпустить его.

— Тсс… не волнуйтесь, это же я, — прошептал тот и приподнял Дикону ноги.

Происходящее далее не казалось неприятным, но и ничего особенного Дикон не ощущал. Самым подходящим словом для обозначения служило «непривычно», а еще он просто не мог не смущаться. Палец, двигающийся между ягодиц, дарил странную наполненность, а стоило к нему присоединиться второму, Дикона буквально подкинуло на кровати.

Алва улыбнулся и поцеловал его под коленом, приветствуя такую реакцию, а потом Дикон вдруг перестал соображать. Он смутно понимал, где и в каком положении находится. Если бы Алва в какой-то момент не отвлекся и не помог схватиться руками за спинку кровати, до которой ленты вполне позволили дотянуться, Дикон стер бы запястья в кровь. При этом он вовсе не хотел вырваться или прекратить, просто неожиданного удовольствия оказалось вдруг слишком много.

Видимо, решив, будто прелюдий достаточно, Алва вынул пальцы и, подложив под поясницу Дикона подушку, принялся медленно входить. Вначале появилась стесненность, потом жжение, и, наконец, боль, заставившая вскрикнуть. Алва тотчас замер.

— Тише… — прошептал он, — все хорошо, слышишь? — и поцеловал за ухом, интуитивно отыскав какое-то невероятное место, пославшее мурашки по всему телу.

Дикон зажмурился.

— Понравилось? — лукаво спросил Алва.

— Очень.

Он снова поцеловал за ухом, потер горошинку соска. Дикон всхлипнул и зажмурился сильнее. Алва провел по его члену, вначале чуть опавший, теперь тот подрагивал в нетерпении, и плавно вошел до конца.

Кожа Дикона покрылась липким потом, казалось, его окунули в теплый кисель, но по сравнению с тем, что Алва начал осторожно двигаться, это было совершенно неважно. Ничего подобного Дикон никогда не испытывал. Он, не сдерживаясь, стонал и, кажется, просил о чем-то. Алва шептал на кэналлийском и талиг разные глупости, признания. Дикон им не верил и почти не слышал из-за крови, стучащей в ушах. Он стремился прижаться ближе, вплавиться кожей.