Нетореными тропами. Часть 2 (СИ)

— Видишь, как они меня слушаются?

Захотелось прикрыть лицо рукой.

— Я плохая! Я злая и циничная! Я твой ночной кошмар!

Скорее, позор на мои седины. После этой тирады они у меня точно появились.

— Ну что, теперь жалеешь?

Я повела плечами:

— Прежде, чем тебя помиловать, я заглянула к тебе в душу, и там не было ни злобы, ни цинизма, ничего темного. Только беспросветная бедность и детское ерничанье. И сейчас ничего не изменилось.

Я оттолкнула ее в сторону и направилась к улице. Насчет девчонки я была уверена, а вот насчет ее братьев — нет. Но не успела сделать и пары шагов, как Хлоя подлезла мне под руку и загородила путь.

— Куда же ты? Бежишь, значит, боишься и жалеешь!

— Как скажешь. Мне надо спешить, — согласилась я, надеясь, что она уймется.

— Все из верхнего города — трусы. Беги, но знай, мы еще встретимся. Я слежу за тобой, — она попыталась сунуть мне пальцы в глаза, но я смахнула ее ладонь, как назойливую муху.

— Значит, до скорой встречи.

Наконец, мне позволили уйти. Надо будет держаться подальше от темных мест и безлюдных переулков. Никаких больше нетореных троп, да здравствуют широкие нахоженные тракты. Потому что, пожалуй, впервые в жизни мне так нестерпимо сильно хочется жить!

До лаборатории добралась бы быстро, если бы не попала в потом студиозусов в черных мантиях, делавших их похожими на стаи бестолковых толкающихся галчат. Приходилось протискиваться сквозь них в нужном направлении, уклоняясь от неуклюжих лапищ, грозивших потоптаться по ногам, и загребущих рук, так и норовивших невзначай облапить. Издержки исключительно мужского общества, ага. При виде девушки у молодежи глаза из орбит вылезают, а изо рта слюна капает, как у полоумных. Фу! В армии они хоть устают, а тут даже скопившуюся энергию сбросить не могут.

В результате на работу я безнадежно опоздала. Взлетела по лестнице, когда на колокольне Храма всех богов звонили к началу служб. Распахнула незапертую дверь, едва не пришибив замешкавшегося Густаво, и ввалилась в уже заполненную людьми гостиную.

— О, возвращение заблудшей дочери! Мы уже и не чаяли, — первым заметил меня Жерарда и по-отчески обнял. Я немного смутилась. — А это откуда? — он коснулся моей щеки и только тогда я ощутила, как саднит царапина на скуле.

— Так к вам торопилась, что зацепилась за косяк. Вы же знаете, какая я неуклюжая, — попыталась отговориться я, но одного его проницательного взгляда оказалось достаточно, чтобы заставить меня замолчать.

— Знаю. Не ввязывайся в неприятности. Ты самый важный человек в этом проекте, а возможно и во всем Мидгарде, — заговорил он вкрадчивым шепотом так, что каждое слово отдавалось глубоко внутри. — Пойми, без тебя все пойдет прахом: этот проект, я и, быть может, весь мир.

Мне стало жутко стыдно. Перед глазами плыли картины наших с Микашем приключений. О чем я только думала? Ведь я уже давно не беспечный ребенок, как та девчонка из нижнего города. Пора, пора уже вести себя как разумный взрослый человек.

— Проходи, по тебе все соскучились, — он добродушно мне подмигнул и кивнул на остальных работников лаборатории, которые приветливо улыбались и махали руками у накрытого по-праздничному стола.

Послышались приветственные возгласы. Все радовались мне, как родной. Хлопали по плечам, справлялись о делах. У девчонок глаза были на мокром месте, ежеминутно раздавались тихие всхлипы. Люцио задорно шутил и предлагал подраться на кулаках в шутку. Шандор по своему обыкновению сыпал восточными мудростями и не было понятно, всерьез он или смеется. Погруженный в науку Клемент-таки соизволил ненадолго выйти из своих мыслей, рассеяно улыбался и воодушевленно рассказывал о планах на нашу учебу, чем неимоверно пугал нас с Торми. А у Джурии, которая заметно похудела от волнений за семью, просияла, как только речь зашла о ее любимых цифрах. Строгий Сезар удивлялся, что мы до сих пор не сбежали от неженских занятий к красавцам-Стражам, выразительно поглядывал на меня, и я отвечала ему невинно-непонимающим взглядом, пока Торми не обозвала его старым ханжой. Жерарду пришлось их растаскивать. Даже Кнут и Кьел вели себя почти как нормальные люди и пытались поддерживать разговоры кивками и односложными фразами. Как же я соскучилась! Как будто они действительно стали моей хоть и немного странной, но настоящей семьей.

А после возобновились занятия. Мне снова пришлось денно и ночно корпеть над книгами и бумагами, чтобы наверстать пропущенное из-за болезни и отсутствия. Девчонки помогали как могли. Наставники в меру своих характеров относились благосклонно и снисходительно. Жерард пристально за всем наблюдал и часто справлялся о моем самочувствии и настроении. Все называли меня его любимицей, и меня это немного задевало. Ну, особое положение, слова против никто сказать не может. И ощущение, что я хуже всех во всем, не оставляло.

После того, как я догнала девчонок по занятиям, мы снова начали учиться вместе. Задания усложнились. Клемент задавал сложные головоломные задачи, где требовалось учитывать много условий, чертить замысловатые трехмерные фигуры и вычислять их объем. Когда мы это освоим, он говорил, то добавит четвертое измерение — время, и пятое — ауру. Звучало угрожающе.

Люцио теперь учил нас отличать правду от вымысла. Выяснилось, что свои несуразные байки он травил именно для этого. Правда, порой казалось, что он настолько увлекался процессом, что напрочь забывал про цель. После его занятий, я была уверена, что никакой карманник меня больше не ощупает, а мошенник не сможет запудрить голову. Смысл был в том, чтобы не концентрироваться на словах и их смысле, а на действиях, движениях рук, едва уловимом шевелении мышц лица, глазах, позе, изменениях в тембре голоса. Если и это не поможет, а те, кто овладел искусством обмана в совершенстве, не выдают его так легко, то нужно наблюдать за едва заметными колебаниями ауры, которая истончается и приглушает свет, когда человек неискренен или задумал недоброе. Про этот секрет мало кто знает, а еще меньше достаточно наблюдательны, чтобы успеть уловить едва заметные изменения за тот краткий миг, который допускает человеческая мысль. Люцио говорил, что как только мы овладеем этим искусством в совершенстве, он научит нас туманить чужой разум. Мне этого не хотелось. Я даже поспорила с Люцио, правда, он ко всему относился настолько легко, что отмахнулся, даже не задумавшись. Мол, так начальство велело, так все делают, ничего не знаю. Ну я и обратилась… к Жерарду.

— Я понимаю, что тебе неприятно и не оправдываю лжецов. Просто иногда цель настолько важна, что ради нее можно поступиться всеми принципами. А для этого надо учиться и быть во всеоружии, когда время придет. Ты же хочешь пробудить Безликого и остановить войну?

Я внутренне сжалась. И после тяжких раздумий все же кивнула. Он прав. Вон чего добился — целая лаборатория у него в распоряжении, новых людей нанимать собирается, в совете выступает. А я только ныть и хныкать умею. С этим далеко не уедешь. Но все равно вспоминая Безликого, его образ, каким он мне представился в лабиринте вэса, я не была уверена, что он бы одобрил обман или любые сделки с совестью. Или это я настолько наивна и никогда не понимала его до конца. Ни его, ни окружающих людей, ни весь это странный сумасшедший мир, где быть доброй и честной уже давно не в моде.

Шандор добавил к гимнастике упражнения по медитации. Сидишь в какой-нибудь дурацкой позе, с завязанными в узел ногами и представляешь узор из пестрых цветных фигур: круг, внутри квадрат, внутри еще один круг, все обрамлено идеально ровными лепестками, а в самом центре бесконечное множество скрещивающихся треугольников. Каждую детальку можно рассматривать часами и узнавать в ней изображения богов и духов и их символов. Все выстроено в строгом порядке, каждая фигура, каждая деталь, каждое существо на своем месте, как и в мироздании. Только от многообразия голова кружится, и кажется, что ты выпадаешь куда-то в необозримое пространство, теряя телесную оболочку. Становишься всем и ничем одновременно. Но долго так никто из нас не выдерживал, а когда немного обвыклись, так и ощущения вернулись обычные, человечьи. Шандор говорил, что это «первая ступень».