Колдовской отведай плод (СИ)

— Идиотка, — пробормотал Гвейн.

— Не сказал бы, — возразил Сварт. — За него она получила защитный амулет и чашку-непроливайку.

— Вот гад, — с чувством сказала я. — И то, и другое спер из музея. Своими бы руками придушила.

— Так иди и придуши, пока есть такая возможность, — разрешил Гвейн. — Или нет, лучше напиши заявление о музейной краже. Его потом без тебя придушат.

— Бесполезно, — махнула я рукой. — Банкин ото всего отопрется, экспертиза и охрана ничего не покажут — он ведь, поди, пользовался какой-то дырой в защитном контуре. Приметы, выданные поисковиком, можно присобачить к доброй сотне сотрудников. Так что привлечь Банкина, увы, невозможно. Единственное, надо найти ту самую дыру в защите. Я обязательно сообщу о ней своему начальнику… то есть, его заместителю. Хотя, наверное, они и сами об этом знают, я же оставила записку в архиве!

— Записку наверняка уничтожили, — грустно сказал садовник. — Это довольно весомая улика.

— Не уверена, — возразила я. — А вдруг Банкин ее не заметил?

— Тогда уничтожил другой воришка. Миста Мира, я думаю, во всем вашем музее вы — едва ли не единственный работник, который не стащил ни одной маго-штучки.

Я нахмурилась:

— Что вы хотите этим сказать, Сварт? Вообще-то поисковик, которого я просила выявить недостающие предметы в архиве, описал приметы всего лишь троих воришек. Это говорит о том, что честных людей на самом деле гораздо больше, чем вам хотелось бы думать.

— Это говорит лишь о том, что остальные крали не из архива, а из других помещений, — резонно возразил садовник. — Мира, вы еще достаточно молоды, верите в альтруизм и великодушие. И это правильно, это хорошо. Однако не мешало бы видеть вещи в их истинном свете. Как вы полагаете, работникам музея платят за их труд достаточно?

— Ну-у-у… — протянула я. — С голоду пока еще никто не умер.

— То есть, жизнь чуть получше чем у нищих, получающих дотацию от правительства, вы считаете нормой? Не отвечайте, вижу, вы не думали на эту тему. Вам денег в принципе хватает, и ладно. Не шикуете, конечно, но, как правильно заметили, с голоду умирать не собираетесь. А вот, скажем, у одного из вашего коллег жена не работает, сидит дома с ребенком. И на свою зарплату он должен содержать трех человек. Ему никак, ни при каких раскладах не хватит денег. Но он не уходит из музея на высокооплачиваемую работу. Почему?

— Вы хотите сказать, у нас все, кроме меня, ворюги?

Мне вдруг стало так горько и обидно, что к горлу подступил комок.

— Нет, ну что вы, — возразил садовник. — Вовсе нет. Кому-то, как и вам, хватает жалованья, у иных есть богатые родственники, могущие содержать великовозрастных балбесов. Третьи подрабатывают по вечерам. Но их, я уверен, меньшинство. Зато четвертые запросто могут сливать информацию. О местах хранения артефактов, об их перемещениях. Переписывать и продавать священные заговоры, рецепты. Ну, про пятых я молчу. Вы и сами уже поняли, что в защитном контуре есть дыра. И в надлежащем состоянии ее поддерживает кто-то из охранников, которому за его услуги тоже отстегивают.

— Вы, наверное, правы, — сказала я севшим голосом, припомнив вечно клюющего носом начальника охраны. Он постоянно брал ночные дежурства, чему никто особо не удивлялся.

От полученной информации стало не по себе. Неужели теперь до конца жизни придется относиться к своим коллегам с предубеждением?

Я внезапно вспомнила, о чем хотела спросить Сварта, но, вовлеченная в суматоху с Ариенной, соверщшенно забыла.

— Сварт, мне нужна ваша помощь. Насколько я поняла, вы живете здесь очень давно, знаете историю замка едва ли не с основания. Скажите, у митса Макер-тота были дети кроме Данни, Ариенны, Крадифа и Танти?

— Ну… это сложный вопрос, — замялся садовник. — С одной стороны, конечно… но с другой — оно вроде как и не совсем…

Я уставилась на него с недоумением:

— С какой другой стороны? Что значит — не совсем? Был не совсем ребенок, что ли? Или умер в раннем возрасте?

— Ну что вы, миста Данни! — возразил Сварт. — Никто тут в раннем возрасте не умирал. Но… Был еще один сын, сбежавший из замка в возрасте семи лет; с тех пор о нем никто ничего не слышал. А еще бывшая хозяйка родила мисту Макеру ребенка, и…

— Постойте-ка, — сказал Гвейн. — Мира, не ты ли мне рассказывала, что у магов не может быть детей? Их удел — бесплодие как последствие усердного занятия магией. Разве не так?

— В обще-то так, — начала было я, но садовник перебил:

— Нет, не так.

Я удивилась:

— Что вы хотите сказать, Сварт? То есть, я, конечно, прочитала в записях вашего бывшего хозяина, как именно он избавился от бесплодия, но… Но ведь это лишь исключение из общего правила, разве нет?

— Нет, — снова довольно уверенно возразил садовник.

— Поясните, — попросила я.

Садовник тяжело вздохнул:

— Дело в том, миста Мира, что бесплодие у магов — это и в самом деле распространенное явление. Вот только появляется оно не вследствие контакта с могуллием, как нас уверяет Высший Сход уже на протяжении нескольких веков.

— Тогда…почему же? — я все еще ничего не понимала.

— Потому что на посвящении каждый маг обязан пройти некий обряд и принять специальный препарат…

— …порождающий невозможность продолжить род, — закончила я, осененная внезапной догадкой. — Неслыханно! Зверство какое!

— Ну… в какой-то степени можно сказать и так, — согласился Сварт.

— Чудовищно! Но зачем кому-то делать магов бесплодными?

— Видите ли, миста Мира, доподлинно об этом сейчас никому не известно. Маги постарались стереть память обо всем, что могло бы пролить негативный свет на пятиотцовство. Однако мист Макер-тот узнал истинную причину бесчеловечного обряда.

— И? — я все еще ничего не понимала.

— К сожалению, он узнал о ней уже после рождения малышки. Причина и послужила выдворению дочки из замка и практически полной замены ее памяти. К счастью, хозяин нашел для девочки отличных родителей.

— Так в чем же причина?

Я уже почти кричала.

— В том, что дети магов рождаются дебилами, — сказал Сварт.

Я остолбенела:

— Вы хотите сказать, что магия порождает в организме необратимые процессы, которые сказываются на умственных способностях наследников?

— Именно, — кивнул Сварт. — Поэтому Высший Сход и решил: бесплодие лучше вырождения народа.

— Так ведь в случае бесплодия вырождение тоже происходит, разве нет? — воскликнула я. — Сами посудите. Лучшие умы, вместо того, чтобы передавать гены детям, добровольно отказываются иметь последних?

— Не удивляйтесь, миста Мира, — грустно сказал садовник. — Каждый маг во время обряда посвящения волен выбирать, что ему дороже — дети или любимое занятие. И порой молодые люди отказывались от занятий магией, выбирая семью.

Я почувствовала, будто привычный мир встал с ног на голову. То, что рассказал Сварт, потрясло меня до основания. Неужели для кого-то магия могла значить больше, чем родное дитя? Конечно, пятиотцовство как-то решало проблему, однако теперь я почему-то — не знаю, почему — склонялась к мнению, высказанному Гвейном: родная семья дороже всего.

— А что сталось с родной дочкой? — спросила я. — Она действительно… того? Дебилка?

Если честно, мне было жаль девочку. Я представила ребенка с бессмысленным выражением глаз, пускающего слюни и бормочущего неразборчивые слова. Его, словно кутенка, подбросили другой семье.

Впрочем, так поступают со всеми детьми.

— Миста Мира, — Сварт смотрел на меня так жалостливо, будто самолично отдал ребенка в чужие руки и теперь в это раскаивался. — Не принимайте эту историю так близко к сердцу. С девочкой все хорошо.

Хорошо, как же. Чем изобретать крутые артефакты, взяли бы да и создали лекарство против магического дебилизма!

— А вы откуда знаете?

— Мист Макер-тот создал ей все условия… Возможно, у новых родителей ей жилось намного лучше, чем в замке.

Я хотела сказать — лучше бы оставил девчонку у себя и любил бы, но тут вмешался Гвейн. Он, ни слова не говоря, взял меня за руку и потащил к лестнице, ведущей в ближайшую башню.