Игра на двоих (СИ)

Однако наваждение длится недолго: нас отвлекает громкий стук в дверь и голос Эффи: «Подъем! Цинна уже ждет в столовой!». Я резко поднимаюсь и, обернувшись к ментору, замечаю, как по его лицу пробежала тень раздражения. Впрочем, мне могло показаться: секунду спустя Хеймитч начинает смеяться.

— Бряк даже мертвого разбудит!

— Никакого будильника не надо, — соглашаюсь я. — Сколько знакома с ней, никак не могу привыкнуть к ее голосу и манере говорить.

— Придется, — усмехается ментор. — Теперь вам долгое время предстоит работать вместе.

С этими словами он уходит. Торопливо приняв душ и переодевшись, я направляюсь в столовую, где меня поджидает команда подготовки во главе со стилистом и Эффи.

— Наконец-то! — недовольно восклицает Бряк. — Не прошло и часа! У тебя пять минут на завтрак, а затем — подготовка к интервью.

Приветливо кивнув Цинне, беру стакан апельсинового сока и уютно устраиваюсь в кресле. У меня хорошее настроение — что в последнее время, особенно по утрам, случается не так часто, как хотелось бы, а потому недовольный вид и ворчание наставницы только забавляют. Пару минут спустя появляется ментор, и Бряк моментально переключается на мужчину.

— Ну, и где ты пропадал? — с порога набрасывается на него Эффи.

— Мне не спалось: решил подышать свежим воздухом и поднялся на крышу, — отвечает Хеймитч, подмигнув мне из-за спины Эффи.

Я отвечаю ему благодарной улыбкой.

После завтрака стилист выпроваживает моих наставников за дверь, и его помощники принимаются за работу: у них остается лишь пара часов, чтобы подготовить меня к интервью. Как только с макияжем и прической покончено, парень подходит ко мне и в задумчивости смотрит на мое отражение.

— Цинна?

— Я подумал, — нерешительно произносит он, — может, стоит немного смягчить твой образ? Тот фильм надолго запомнится зрителям. Организаторы знали, что делали: тех, кто вызывает страх, чаще ненавидят, чем любят. Я приготовил два костюма на случай, если ты захочешь выглядеть по-другому, отказаться от выбранного образа.

— Это уже неважно, — грустно усмехнувшись, прерываю его я. — Если изменить мой внешний вид сейчас, Капитолий и Дистрикты подумают, что я испугалась и стараюсь вернуться в то время, когда меня считали слабой и ни на что не способной, а это будет выглядеть по меньшей мере глупо. Я не желаю становится посмешищем.

— Может, ты и права, — улыбается Цинна. — Тогда все как обычно?

— Да, — тихо вздохнув, отвечаю я. — Пути назад нет.

Стилист помогает мне одеться, и я наконец могу посмотреть в зеркало.

— Оставим платья до банкета? — слегка виноватым тоном произносит Цинна.

— Так даже лучше, каждый раз что-то новое, — успокаиваю я его.

Классическая приталенная рубашка, узкая юбка чуть выше колен, высокие сапоги. Широкие кожаные браслеты на обеих руках, на длинных ногтях — узор в виде черного кружева. Воротник рубашки расстегнут, на шее — подвеска. Волосы собраны в высокий хвост; глаза подведены черным карандашом, губы покрыты прозрачным блеском. Я все та же, сильная и одинокая: выбранный стилистом образ идеально подошел мне еще до Игр, так почему мы должны отказываться от него сейчас?

Интервью будет проходить рядом, в холле. Слугам приказали освободить место и поставить два кресла. Вокруг несколько камер, а вместо зрителей — Хеймитч, Эффи и Цинна. Их никто не увидит: они устроились в самом углу комнаты на принесенных из столовой стульях. Цезарь не хочет, чтобы нам мешали, но стоит Хеймитчу сделать шаг в его сторону и подарить ему свой фирменный взгляд, полный угроз, как ведущий кардинально меняет свое мнение и поспешно ретируется. Послав мне хитрую улыбку, ментор возвращается в свой угол и садится на стул, забросив ноги на место Бряк. Та фыркает и остается на ногах, прислонившись спиной к стене.

Фликермен встречает меня с распростертыми объятиями.

— Мои поздравления, Генриетта! Как ты?

— Отлично, Цезарь. С нетерпением жду интервью, — очаровательно улыбаюсь я.

— Понимаю! Нам столько нужно обсудить! — закатывает глаза мужчина.

И вот мы в эфире. Все внимание зрителей снова направлено на меня. Цезарь, как обычно, чувствует себя в своей стихии: улыбается, шутит, заигрывает со мной и зрителями, превращая наше интервью в еще одну игру. Он расспрашивает меня о том, что я чувствовала, когда поднималась на Арену, когда раздался взрыв, когда на меня напал парень из Десятого. Ведущий разбирает Игры буквально по минутам, то и дело требуя подробностей. Пару раз я ловлю на себе озабоченный взгляд Хеймитча: ментор явно недоволен тем, что Цезарь с присущей ему бестактностью заставляет меня вспомнить все то, что я предпочла бы забыть навсегда.

Постепенно вопросы становятся все серьезнее — теперь односложными ответами не отделаешься.

— Тебе удалось поговорить с родными до отъезда в Капитолий?

— Да, у меня было несколько минут, чтобы увидеться с семьей.

— Что они сказали тебе перед тем, как попрощаться?

— Они и не думали прощаться со мной, Цезарь, — смеюсь я.

— Неужели?! — в волнении восклицает ведущий.

— Мои родители лишь сказали, что верят в меня и ждут моего возвращения.

— А что ответила ты?

Я не хочу делиться с Цезарем тем, что должно остаться между мной и родными, а потому решаю несколько приукрасить действительность.

— Пообещала вернуться. И, как видишь, сдержала свое обещание, — еще на середине моего ответа Цезарь достает платок и прижимает к глазам.

— Скажи, что придало тебе сил на Арене? Что заставило тебя бороться? Слава? Деньги? Амбиции?

— Ничего из перечисленного, — загадочно улыбаюсь я.

— Что же тогда?! Я сгораю от любопытства!

— Все очень просто, Цезарь. Не хочешь догадаться сам?

— Ни в коем случае! Жду твоего ответа!

Я выдерживаю паузу и продолжаю:

— У меня были и есть те, к кому стоит вернуться. Это единственное, что поддерживало меня во время Игр. Все остальное тогда не имело значения.

— Как необычно! — от переполняющих его эмоций Фликермен едва удерживается на месте. — То есть решила выжить только для того, чтобы исполнить обещание, данное родителям?

— Ну, не только родителям… — я многозначительно усмехаюсь, и ведущий моментально вспоминает нашу первую беседу.

— Не надейся, я не забыл о твоем загадочном друге! Позволишь задать тебе несколько вопросов о нем?

— Если только ты не спросишь меня напрямую, кто это, — задумчиво отвечаю я.

— Я уже понял, что ты умеешь хранить секреты! Он провожал тебя на Арену? Что вы сказали друг другу на прощание?

— Он пообещал верить в меня, а я — вернуться живой.

— Ты думала о нем во время Игр? В какие моменты?

Я отвожу глаза и поворачиваюсь к операторам. Со стороны кажется, будто я смотрю прямо в камеру, однако это не так: взгляд направлен чуть дальше, в самый угол комнаты, туда, где устроилась моя команда. Я ищу Хеймитча; наконец, наши взгляды пересекаются. До этого момента у нас было не так много времени на разговоры, и ментор не спрашивал меня об этом, но сейчас по его лицу тенью пробегает нетерпение. Он ждет моего ответа ничуть не меньше, чем Цезарь.

— Когда мне было больно. Когда хотелось открыть глаза и понять, что все это — Жатва, Арена, Игры — всего лишь сон. Когда на борьбу уже не оставалось сил. Когда казалось, что я теряю связь с внешним миром и теми, ради кого собиралась победить, а вместе с этим — и смысл жизни.

Цезарь ненадолго умолкает, видимо, надеясь усилить эффект от моих слов. Выждав пару минут, он тихо спрашивает:

— Он так много значит для тебя?

Его голос понижается почти до шепота, словно он забывает о камерах и многочисленных телезрителях. Словно в комнате находимся только мы.

Ни секунды не раздумывая, я утвердительно киваю: