Уличный целитель Якоб, или Твой выбор (СИ)

Он всё ещё стоял в тазике, весь в каплях воды, и мелко подрагивал. Я достал полотенце, подошёл и стал вытирать его, как ребёнка. С длинноватых светлых волос мне на руки падали капли. Я спустился до пояса. Пальцы коснулись лобка, покрытого густыми, курчавыми, почему-то тёмными волосками. Ниже торчал съёжившийся и подобравший от холода яички член.

— Всё, дальше сам, — сказал я и повесил полотенце ему на шею, — не маленький уже.

Чего я вообще взялся его вытирать? Что же это за чары такие? Он тем временем, совершенно не стесняясь, оголил розовую головку и промокнул её. А я этим полотенцем, между прочим, лицо вытираю. Завтра постирать заставлю.

— Ну что, все закоулки вытер? — Он кивнул. — Сюда иди, — сказал я, снимая с кровати бледно-голубое линялое покрывало, когда-то давно бывшее, по всей видимости, шторой. — Вот, можешь завернуться, если холодно. Одёжка твоя к утру высохнет.

Он накинул покрывало на плечи, но явно не для того, чтобы скрыть наготу. Бесстыжее создание! Сморщенный членик так и торчал из чёрных зарослей между углами покрывала. Некому согреть тебя тёплым дыханием, поцеловать и приласкать. Чёрт, что за херь в голову лезет?!

— Спать! Ты на полу, я на кровати.

Я улёгся, натянул прохудившееся шерстяное одеяло. Обычно я укрывался и покрывалом, но теперь под ним на старом прикроватном коврике лежал, свернувшись калачиком, худой, как помойная кошка, юноша, и я знал, что к утру обязательно продрогну. Ночи ещё были холодные. Я потянулся и загасил свечу. Лишённая окон комната погрузилась в кромешную тьму. В могиле и то, наверное, светлее. И будто только этой темноты и дожидаясь, прошлое кинулось и завладело мной.

Темнота никуда не делась, только теперь возле уха кто-то сопел, шмыгая заложенным носом.

— Вик, будешь так сопеть, он нас точно услышит, — злым шёпотом сказал я, вглядываясь во мрак открытой дверцы шкафа.

По горячечным заверениям, да, именно горячечным, ибо походили на бред, которыми он меня уже достал, в шкафу обосновался страшный-престрашный монстр и смотрел на него по ночам, не давая спокойно уснуть. Если послушать малышню, то такие монстры живут в каждом тёмном углу, а не только в шкафах, таятся под кроватями, прячутся в туалете и только и ждут, как ухватить тебя за тощий голый зад, дабы поспособствовать процессу, ради которого ты в этот самый туалет пришёл. Но Вик-то был уже не маленьким, да и я тоже недавно успел опериться, как говорил наш сторож, всем известный развратник и бабник. И почему его наши строгие жрицы не прогонят, а только строят глазки и улыбаются, как дуры? Поэтому идиотизм выслеживания монстра посреди ночи поражал меня до глубины души и заставлял безумно злиться на Вика, которого я на самом деле любил, ведь он был моим единственным другом, человеком, с которым можно было бездумно поболтать на любые темы, главное, стараться обходить всё, что касается магии, чёрного колдовства, вампиров Заповедного леса и прочих потусторонних тварей. В общем, обходить надо было всё, о чём мы обычно только и трепались, иначе его было не заткнуть.

— Сам заткнись, — прогундосил тот, будто прочтя мои мысли, а у нас с ним такое часто бывало, что, по словам того же сторожа, говорило о нашем скудоумии, и, растопырив клешни, пошёл к шкафу, словно собирался ловить на завтрак голубей, а не страшного-престрашного монстра.

Я, скрепя сердце и из последних сил придерживаясь правил игры, последовал за ним и тоже растопырил руки, чтобы поймать его, если ему вдруг что-нибудь привидится и он кинется бежать, не разбирая дороги, наделает шуму, и объясняй тогда дежурной, почему мы не спим, а охотимся на монстров. Нет, я горшки малышни в наказание чистить не собираюсь!

— Чуешь? — зловеще прошептал он.

— Что ты в штаны навалил? Так у тебя там не просыхает.

И тут я почуял, нет, не почуял, а увидел мириады маленьких глазок, что вперились вне в душу и стали ввинчиваться ей под кожу, если она у души, конечно, есть, но именно так я почувствовал этих маленьких чесоточных клещей души. Ничего не соображая, я кинулся вперёд, натолкнулся на Вика, вместе мы рухнули в чёрную пасть шкафа и начали, подвывая, терзать и рвать что-то мягкое, почти невесомое, но колющее наши голые руки и тела миллионами тонких иголок.

Прибежала со свечой дежурная и извлекла нас, ревущих, как последняя малышня, из-под груды одёжек.

— Вы что тут дерётесь посреди ночи?! Хотите всех перебудить! — вопила она на всю спальню.

Я чувствовал, как всё больше и больше уже других глаз с любопытством, интересом, злорадством, раздражением или непроходимой тупостью смотрит на нас.

— Ой! — вскрикнула она, схватив меня за руку, а я опять взвыл от болезненных уколов тронутых ею иголок. — Господи, что же это такое?!

Мы извлекали из себя мелкие иголки, которыми, как опилками, был набит монстр, ещё несколько недель. Порой казалось, что уже всё, больше не осталось, но потом я её задевал, она кололась, и начинался поиск почти невидимой, как у маленького кактуса, колючки. А ненормальный Вик теперь залезал по ночам в проклятый шкаф и сидел там часами, пялясь распахнутыми глазами в пустоту, пугая меня своим видом ещё больше, чем тот несчастный монстр, которого мы со страху разорвали на клочки.

— Я слышу их, — говорил он таинственным заунывным голосом, а мне хотелось двинуть ему в ухо, чтобы перестал так страшно придуриваться. — Слышу их голоса, — тянул Вик.

На «голосах» меня неизменно перекашивало, потому что я тоже их слышал и чувствовал взгляд, из-за которого не мог спокойно подрочить, так как казалось, что за мной всё время кто-то подглядывает. А ещё больше было стыдно оттого, что мне это нравилось, и я ощущал, что взгляд об этом догадывается. Поэтому насчёт голосов монстров я Вику верил, но легче от этого не становилось.

Вик где-то стырил большой гобелен с картой города и нарисовал на нём какую-то паучью сеть, уверяя, что во всех узелках этой сети обитают разные монстры. Карту мы расстелили на чердаке, теперь у нас там штаб секретных операций.

— Ты попробуй, сядь в шкаф, и сам почувствуешь.

Но я не хотел садиться. К шкафу тянулись липкие нити, только прилипали они не к телу, а к сердцу, и будто врастали в него. Так было с Виком, и мне это не нравилось. Ещё мне казалось, что в шкафу воняет, как от сдохшей под полом мыши. И если я туда сяду, то тоже весь провоняю. Я наклонился и понюхал Вика.

— Чё ты нюхаешь? Я только что помылся.

— Да так, ничего, просто выясняю, достаточно ли ты соблазнительный.

— Совсем чокнулся?

— Это ещё неизвестно, кто из нас чокнулся. И чего ты от меня хочешь? — томным голосом спросил я, подсаживаясь поближе и обнимая его за плечи.

— Якоб, кончай дурить, а то я на тебя сторожа спущу, он тебя быстро приласкает.

— Не-е, он только по барышням ходок, — сказал я, улёгся на чердачный пол и пристроил голову на бедро Вика. Взял его руку и накрыл ухо. — Ну погладь меня, — дурашливо попросил я.

Он выразительно на меня посмотрел, вздохнул и начал гладить, а в меня будто черти вселились, всё тело извивалось, словно его щекотали, где только можно, но я терпел, потому что вместе с тем это было очень приятно.