Любить нельзя ненавидеть (СИ)

— Прости, — он резко убрал руки, когда она со стоном дернулась в сторону, — прости.

— Нет, продолжай…

— Тебе же больно.

— Не по твоей вине. Я чувствую себя лучше, когда ты касаешься меня.

Мягкий поцелуй в висок, как благодарность за эту приятную честность.

Внезапное тепло, рожденное ее губами, застывшими у щеки, больно обожгло осознанием собственной вины. Необъяснимый страх за нее, который он еще в полной мере не принимал.

— Прости ме…

— Даже не вздумай извиняться за то, что случилось, Робин. Клянусь, я ударю тебя, если ты скажешь, что это — твоя вина, — воинственно произнесла она, сжав ворот его рубашки.

Робин лишь рассмеялся подобной выходке, но все же не решился проверить ее клятву.

— Ты ведь знаешь, что спас меня? — прошептала она, оставляя хаотичные поцелуи на его шее, словно зная особенную последовательность, от которой мурашки побегут по спине, заставляя лучника путать слова.

— Мы… спасаем друг друга, — поддавшись движению ее губ, шумно выдохнул, сдерживая порыв перейти к иным действиям. С ней трудно было сдерживаться, особенно, когда она так бессовестно соблазняла его.

И под пытками ее ласк, сдается, признаваясь в том, что никогда не думал сказать Злой Королеве, что с легкостью готов говорить Реджине каждый день:

— Я люблю тебя.

Как бы не старался утопить слова в ее волосах, все равно вышло громко. Для Реджины уж точно. Ставшее абсолютно чуждым ей признание. Она не слышала этого со смерти Дэниэла. Оно и верно: разве кто-то мог полюбить Злую Королеву? Если только какой-то глупый и очень симпатичный вор, который лишь думал, что сможет изменить ее. В итоге изменился сам, полностью отдавшись во власть колдуньи с сердцем под цвет чернильных волос.

Робин приподнялся на локтях, сильнее сжав ее талию, сам не знал, чего ждет, ответного признания или открытого смешка.

От волнения руки сами скользили по телу, а губы стремились припасть к шее, дабы закрепить каждой слово, словно письменным символом на ее теле.

— Робин, — улыбнулась она, заигрывающее прищурившись, — перестань. Иначе у меня разойдутся швы.

— Я и не думал, — растерянно протянул Гуд, убирая руки. — Я с тобой не только ради этого, надеюсь, ты тоже, — заговорщицки улыбнулся, касаясь ее губ своими.

— Я думала… — она виновато отвела взгляд, сожалея о невозможности отвернуться.

Глупая. Глупая. Глупая.

Твердил собственный разум, и она по привычке закусила губу от волнения.

— Реджина, как же ты все не поймешь, — устало выдохнул Гуд, снова находя ее руку, — я хочу быть рядом, быть частью тебя. Не просто мужчиной, с которым ты делишь постель. Я не стану одним из них, тебе придется принять это.

Она закрыла глаза, вслушиваясь в его голос. Он явно собирался продолжить:

— Я хочу знать, что нужен тебе не только как средство для снятия напряжения. Хочу чувствовать, что необходим тебе — я желаю этого больше всего.

Последние слова он уже шептал ей в волосы, положив руку на щеку, скользил вниз по шее, от чего она отклоняла голову в сторону.

— Ты пользуешься моей слабостью, — в смятении улыбка то появлялась, заискрив лишь на доли секунд, то исчезала, омрачая лицо маской непонимания. Время от времени губы приоткрывались, захватывая немного больше воздуха, чем позволяли внезапно сдавленные под невидимой тяжестью легкие. Слова Робина пленили своей несбыточностью, заставляли вспоминать сказанное Темным магом. Ей просто не прописан счастливый конец. Ни в одной из сказок не найдется место для ведьмы. Она не будет жить долго и счастливо, даже если сам великий Робин Гуд выкрадет для нее счастливый конец.

— Я стал твоей слабостью. И тебе это не нравится.

Она признает справедливость его слов. Зачем врать себе, она помнит, как злилась от невозможности собственноручно задушить наглого вора во сне или еще лучше: просто вырвать ему сердце и стереть в порошок, как она делала неоднократно со всеми неугодными для нее людьми. Но Робин не был одним из них. Несмотря на то, что она до сих пор отказывалась признавать это вслух.

— Я люблю тебя, Реджина, — понимая, что ответить она не готова, он добавил. — Засыпай.

Он поделился с ней всем этой ночью: теплом, желаниями, откровенными признаниями хриплым шепотом и касаниями по всему телу. Он жалел о том, что пришлось покинуть ее, но обещал себе вернуться до того, как Королева откроет глаза.

В темнице пара стражников. Покорно ожидают приказа лишить жизни человека, сидящего на полу у стены. Выпрямив ноги, он облокотился о каменные плиты, шипя от боли. Это ничто по сравнению с тем, что его только ждет.

— Поднимите его, — отдал приказ Гуд, как только вошел в темницу.

— А я уже заскучал, — его губы разошлись в злобной улыбке, от чего рана на щеке открылась и закровоточила с большей силой, капля за каплей бурая кровь стекала в рот, но, кажется, он не замечал ничего за исключением разбойника перед собой

— Освежите его. Воняет как от… животного.

Лучник не был экспертом, да и людей пытать ему не приходилось, но вдоволь поиздеваться над этим он вызвался лично.

Увидев королеву на руках Робина, стража по едва уловимому кивку в сторону, поняла, что требует от них главный. Последнему бежавшему солдату разбойник сказал:

— Кроме меня никто к нему не прикоснется.

И никто не прикоснулся, кроме лучника, который спустился в темницу, пока Генри был с Реджиной. Только когда злость мужчины отразилась в синих кровоподтеках и глубоких порезах на теле нападавшего, Робин вернулся к Реджине, запретив страже разговаривать с незнакомцем.

И теперь он вернулся, чтобы продолжить издевательства над человеком, по вине которого королева стонет от боли при вдохе. Время решить все прямо сейчас. Он столько раз чуть не потерял ее. Нет больше сил. Осталась только ненависть алым проблеском на острие меча, покоящегося в ножнах. Робин подумал, что не будет лишним носить оружие с собой, променяв привычные стрелы на что-то более разрушающее, пускай и чужое. Главное защитить, сберечь ту, которая стала выше всех существующих кодексов чести. Ради нее он готов пренебречь даже небесным уставом.

— Еще.

Стража вылила ведро ледяной воды на заключенного. Он зашипел от боли, а Робин откровенно наслаждался этим. Просто лишить жизни слишком просто. Пускай мерзавец страдает, как не страдал никогда. Да, лучник непременно собирался задушить его собственноручно, а еще лучше выпустить кишки без помощи ножа. И его ничуть не страшила подобная жестокость и необъяснимая безжалостность. Он просто хотел мстить. За нее. Это все близко к безумию, но разве не оно - признак настоящей любви.

— Достаточно. Можете идти.

Стражники молча вышли, заперев дверь камеры, оставив лучника один на один с нападавшим.

За время, проведенное с Реджиной, злость немного утихла, уступив место нежности и заботе, но сейчас, когда измазанное кровью лицо снова оскалилось, Робин не сдержал порыв гнева, захлестнувшего так же внезапно, как волна при начинающемся шторме; он ударил мужчину с такой силой, что тот получил еще одну ссадину от удара об пол темницы.

— Вставай, — сказал Робин, раздраженно потирая руки. — Встань и дай мне ударить тебя, глядя в глаза.

— О, какие мы благородные. Не бьем лежачих? Тогда, пожалуй, я останусь здесь, — незнакомец вытянул ноги и устало повалился на руки, закрыв глаза, старался говорить, как можно небрежнее, как будто его ничуть не волновали сломанные ребра и синяки на всем теле.

— Откуда… такое мщение за нее, приятель? Ты знаешь, что она делает? Как убивает людей целыми деревнями, как разрушает жизни? Не знаешь или с ней заодно?

— Заткнись, — Робин присел на корточки возле его лица, с отвращением взирая на лежачего.

— «Почему Робин Гуд присягнул в верности ведьме? Околдовала ли она его? Возможно». Так говорят в деревнях, которым ты помогал, так говорят твои бывшие друзья. Жена, которую ты предал.