Колдовской отведай плод (СИ)

Приди ко мне под тень плетня.

О, ты, нежнейшая из дев,

Не мучь отсутствием меня.

Не уверена, что Инея, выслушав подобную песнь, рискнула прийти. Она вообще была человеком занятым и на глупости не отвлекалась. Хотя, по некоторым данным, использовала кайнановы вирши в работе над зельями. Наверное, пела в процессе варки.

Следующей идет Биаска. Утрям туманно намекает на некую связь между ней и Рнавом. Хотя по сути, четвертая Подпора всего лишь обеспечивала Улию и его соратникам безбедное существование. Во-первых, дама она была по тем временам довольно обеспеченная. Во-вторых, богатство ее с каждым днем росло как на дрожжах, к чему Биаска не прилагала никаких усилий. Ну, почти никаких. Разве что позволяла за небольшую плату пользоваться единственным на все селение колодцем, находившемся в ее дворе. В-третьих, она страдала падучей и была готова озолотить каждого, кто избавит ее от сей напасти. Но селяне довольствовались лишь колодезной водой. Улия оказался первым, кто попытался вылечить болезную. Окончательно не вылечил, но приступы стали намного реже и менее утомительными как для Биаски, так и для окружающих. Возблагодарив небо, дама поклялась до конца дней своих обихаживать монаха и его друзей и снабжать всем необходимым — едой, одеждой и кровом. От последнего Улия сотоварищи отказались, остальное же принимали с благодарностью.

Пятым в шестерке Подпор стал лекарь с очень созвучным профессии именем Лепарь. Он в сотрудничестве с травницей готовил на основе могуллия разнообразные снадобья, а позже принялся за изготовление артефактов. Он же составил основную классификацию последних, которой все маги пользуются до сего дня. А именно: артефакты лечебные, бытовые, защитные, оборонные и запрещенные.

Но самый главный вклад в создание артефактов внес кузнец О-Фрари, шестая Подпора Святого Улии. Маг Утрям перечисляет далее основные наработки кузнеца. Список занимает три страницы, и я начала задремывать на второй, когда наткнулась на знакомое Яблоко Света, по-другому именуемое «Ябло-ковчежец». Сей магический предмет служил для сохранности некой ценной вещицы, а именно — веретенца, назначение которого к большому моему сожалению Утрям не указал. В конце списка шли шесть кинжалов с символами Подпор. Как утверждалось в рукописи, жальца сии служат делу искоренения тьмы и привнесения в мир чистой магии и света.

Тут я решила немного прерваться и принять ванну. Ночью-то помыться не успела, срубилась, как подкошенная. Да и утром было не до того. Решив дочитать труд Утряма в процессе омовения, пошла в туалетную комнату.

Большая бледно-розовая ванная стояла в центре. Вокруг нее на мраморном с темно-розовыми прожилками полу лежали пушистые коврики всех оттенков розового. Стены до середины облицованы тем же мрамором, а выше украшены росписью по штукатурке — розы, розы, розы… В общем, мечта девочки-подростка.

Халаты на вешалке в количестве трех штук — слава Святому Улии — оказались белыми.

Я потрогала круглый бок ванны. Теплая. Значит, все готово к купанию. Это радовало. Ванна в моей квартире частенько барахлила — не наполнялась водой или не прогревалась до нужной температуры.

Сняв с ванны большую легкую крышку, я порадовалсь — небольшая шапка пены, приятный цветочный аромат, теплая, но не горячая вода. В общем, тут сделано все, чтобы сделать нашу жизнь чутоку приятней.

К слову сказать, в моей квартире ванна была намного, намного меньше. Сидячая. То есть, верхняя (и лучшая) половина меня во время помывки торчала из воды. Конечно, определенные плюсы в такой конструкции имелись. Например, небольшой объем воды на одну помывку. Количество могуллия для нагрева. Отстутствие необходимости посещать общественные бани и отдавать свое тело на обозрение и потеху публике.

Большая ванна была у маминой подруге, к которой мы ездили в гости на пару недель. Она — ванна, а не подруга — сразу покорила заставила… нет, не полюбить, но уважать. Любовь моя отдана родной, сидячей, а эта — словно праздник, который случается несколько раз в году.

Воду набирает, наверное, Сварт. Или его жена.

Но неужели кто-то из них рассыпает по поверхности воды лепестки роз? Я хмыкнула. Представила, как вылезаю из ванны вся облепленная лепестками. Хмыкнула еще раз. Надо сказать, чтобы не делали этого впредь.

Однако едва я погрузилась в воду и вдохнула усилившийся розовый аромат, как из глубин памяти всплыла странная картина. Меня, лежащую на кровати, поднимают большие сильные руки, опускают в воду, где плавают красные и розовые лепестки, и нежный голос говорит:

— Вот так, моя милая, вот так… Будешь купаться в розах, вырастешь нежной, как роза. Самой красивой вырастешь, самой умной…

Там, в видении, я не понимала, кто меня купает. Единственное, что знала — это самый близкий, самый родной человек…

Я моргнула. Видение пропало. Что это было? Ложное воспоминание? Нездоровые фантазии? Видимо, да. Странный замок, странная комната. Надо спросить у Сварта, кто здесь жил раньше.

Теплая вода расслабила уставшее тело, призывая к полноценному отдыху. Однако я пересилила себя и мужественно раскрыла Утрямов труд. Продолжила чтение и попыталась вникнуть в символьную систему, а именно: почему тому или иному соратнику соответствует определенное животное и откуда взялся тот самый перевернутый треугольник.

Возможно, на кинжалах изображены домашние животные Подпор. Или таким образом мастер подчеркивал их характер.

Впрочем, может быть, никакой связи зверюшек с подпорами не было.

Я не заметила, как задремала.

Очнулась, когда в дверь кто-то поскребся. Ойкнула и крикнула «Нельзя!»

В ответ раздалось истошное мяуканье. Я вспомнила, что в замке еще в мой первый приезд обитал огромный черный котище. Не это ли чудище разбудило меня утром? Ну и что ему понадобилось на сей раз?

Выбравшись из ванной, я, не подумав накинуть на себя хотя бы халат, распахнула дверь.

И тут же снова захлопнула. Потому что в комнате, кроме кота, стоял Гвейнард. В короткое мгновение я успела заметить его изумленный взгляд.

Я быстро схватила полотенце и принялась лихорадочно вытираться. Ужас, ужас. Ну почему я не выгляжу, как та нахальная девица? И что теперь делать? Никогда больше не смогу посмотреть ему в глаза. Стыдно. Ни слова больше не скажу.

И тут же крикнула через дверь:

— Чего тебе?

— Мне или коту? — уточнили из-за двери.

— Стучаться надо, — я стала заводиться.

— Мы стучались, — не очень убедительно сказал Гвейн. — Но никто не ответил.

— Именно поэтому ты решил вломиться. Логично.

Гвейн полмолчал. Скзал глухо:

— Слушай, Мира, я вообще ничего не успел разглядеть. Честно. Поэтому давай выходи. Не люблю разговаривать через дверь.

Все еще злясь, я сняла с вешалки халат. Заметила несколько лепестков, прилипших-таки к моему телу. Представила, как Гвейн глядит на меня, голую, всю в розовых лерестках, и внезапно захохотала. Интересно все-таки, что он подумал, глядя на эдакую дурищу?

Я накинула халат и закусила губу, чтобы прекратить хихикать. Открыла дверь. Взгляд Гвейна был чист и незамутнен. Хорошо, не будем акцентироваться на скользких моментах. Чтобы скрыть смущение, схватила на руки кота, который тут же стал обтирать об меня башку. Сказала:

— Кстати, рукопись Утяма содержит много интересного. Я как раз дошла до кинжалов. Хочешь ознакомиться?

Гвейн кивнул. Я свалила недовольно мякнувшего кота на кровать и вернулась в ванную. И ахнула.

Вздремнув во время водной процедуры, я выпустила книгу из рук, и теперь она плавала среди лепестков на поверхности воды, которая почему-то становилась все чернее и чернее. Неужели я была настолько грязная? Выловив дрейфующую книгу, я снова ахнула. То, что я принимала за грязь, были чернила. Я умудрилась вымыть не только себя, но и почти все страницы рукописи. Последние — практически начисто.

Опустившись на пол ванной, я расправляла мокрые листочки. Дура набитая, идиотка. У себя в музее трясусь над каждым артефактом, а тут загубила такой ценный документ! Гвейн тихо постучал, потом приоткрыл дверь и, не заглядывая, спросил, можно ли ему зайти или я в таком виде, что лучше подождать.