Колдовской отведай плод (СИ)

— Безобразие! — возмутилась Ариенна. — То есть, родной ребенок может забрать себе все наследство, в том числе и нашу часть? Неслыханно!

— Еще как слыханно, — сказал Крадиф. — И мне бы не хотелось, чтобы родной отпрыск папаши заявился к шапочному разбору и потребовал свою долю.

— У него был ребенок? — изумленно воскликнула Ариенна. — Родной?

Крадиф скорчил презрительно-жалостливую гримасу:

— Ой, ой. Поглядите-ка на нее. А то она не знала. У тебя мозги отшибло, сестричка, да? Все об этом знали. Конечно, был.

— Но это невозможно, — сказал Гвейн. — Маги не способны иметь детей.

И вопросительно глянул на меня — хорошо ли, мол, понял ночную лекцию. Я кивнула — все правильно.

— А это еще что за знаток? — спросил Крадиф, кивая на Гвейна. — Тоже отпрыск нашего папеньки? Что-то я такого не припомню. Хотя… дайте-ка подумать. У папы, кажется, был один сыночек, не включенный в наследство. Это он? А если нет, почему он присутствует на семейном обеде, да еще вмешивается в приватные разговоры?

Если сказать, что Гвейн — простой шофер, то наверняка разразится скандал. Поэтому я ответила:

— Это Гвейнард, деловой партнер мисты Данни.

— А-а-а, партнер, — протянул Крадиф. — И наверняка будущий хозяин. Нет?

— Нет, я…

— Пожалуйста, — сказала я, стремясь замять тему, — пожалуйста, угоститесь десертом.

— Точно, давайте подналяжем. О, а вот и мои любименькие в сиропе. Кстати, Мира. Знаешь ли ты, что яблоки способствуют выводу из организма желчи, — ухмыльнулся Крадиф, глядя на Аквинтию. — Поэтому некоторым женщинам они особенно полезны.

— А мне такой обед очень нравится, — радостно объявила Ариенна. — Освежает! Обязательно устрою в своем особняке на Инейской площади яблочный прием!

Так и думала. Инейская площадь — квартал столицы, где проживают самые богатые и обеспеченные граждане страны.

— Слышь, сестричка, — обратился Крадиф к Ариенне, — за каким демоном тебя-то сюда принесло? Разве на Инейской площади чего-то не хватает?

Сестричка слегка поморщилась:

— Всего хватает, не беспокойся. Но свою долю наследства я все равно получу, будь уверен.

— Жадность — это порок, — назидательно сказал Крадиф. — Святой Улия, да будет тебе известно, порицал хапуг. Ты ведь тоже, поди, изучала заветы Великого Святого вместе с папенькой, да? Наверняка он вбивал в тебя знания тяжелым томиком по башке. Иначе как еще объяснить твою частичную амнезию.

Скрип прекрасных ровных зубов Ариенны расслышала даже я, сидевшая от нее дальше всех. Мне даже показалось, девица сейчас запустит яблоком прямо в Крадифа, но она только сжала в кулаке моченое яблоко. Сок брызнул во все стороны, попав прямо в физиономию Аквинтии. Плюшевая дама закаркала что-то возмущенное. Тут я была с ней солидарна. Поведение девицы совершенно не тянуло на светское.

Крадиф громко заржал, обозначая новый виток обмена любезностями. Все-таки в чем-то Данни оказалась права. Бесцеремонность и нахальство перло из парня, как подошедшее тесто из кадушки.

Впрочем, во многом я была с ним солидарна.

Глава 11. Жития Великих Подпор

— Вот это да!

— А вот это — нет!

Перепалка мне надоела, и я, стараясь перекричать всеобщий ор, громко извинилась, положила на тарелку яблочек пяток, чтоб покушать хоть чуток, и поднялась в свою комнату. Села в кресло и принялась читать жития Подпор в изложении мага Утряма.

Книга оказалась мало того, что рукописной, а почерк — убористым и плохочитаемым, так еще и строки скакали, налезая друг на друга. То ли Утрям создавал свой шедевр практически в полной темноте, то ли кто-то постоянно толкал его под руку. Но, поскольку в библиотеке про Подпор больше ничего не имелось, пришлось разбирать рукопись, ковыряясь в малопонятных загогулинах.

Первое житие повествовало про пастуха Кайнана.

Для начала, наверное, надо сказать про то, как неприязненно восприняли люди открытие Святым Улией магического порошка. Называли его и дьявольской солью, и бесовской отрыжкой, и нечистым песком. Улия ходил от дома к дому, предлагая помощь и демонстрируя силу могуллия, дабы облегчить простым труженикам их непосильный труд, но получал лишь комья в спину да добрую — точнее, злую — порцию ругательств. В принципе, в самом начале у Святого было лишь два действенных заговора, подкрепленных порошком: на хороший урожай и против немощи телесной. В первом случае следовало посыпать могуллий по периметру огорода, во втором принять малую толику внутрь либо втереть в немощный орган. Селяне, привыкшие полагаться на навоз в качестве удобрения и травки при хворях, скептически отнеслись к Улии с его нововведением. И лишь молодой пастух Кайнан ему поверил.

Был Кайнан, по словам Утряма, открыт душою и непосредственен сердцем. С утра до вечера пас овечек на лугу, сочинял песенки да поиыгрывал на дудке. Радушно приветствовал всех, кого встречал. Поэтому появление путника в монашеской рясе с котомкой его несказанно обрадовало. Обменявшись приветствиями, они разговорились, и монах предложил юноше помощь в излечении. Тот ответил — не болею, мол. А овечки, не унимался монах. Кайнан смущенно ответил, занедужила, мол, одна, что есть, то есть, не углядел, как она в овраг свалилась да ногу повредила. Дальше юноша стал свидетелем чудесного исцеления своей подопечной и возликовал. Сей порошок, заявил он, достоин воспевания. И немедленно воспел его в одной из баллад. Эта баллада и легла впоследствии в основу мощного оздоровительного заклинания.

Дальше произошло вот что. Кайнан, уверовав в чудодейственные свойства могуллия, принялся денно и нощно его воспевать, не забывая упомянуть и о монахе. Песни его передавались из уст в уста, и недоверие к Улию постепенно сменилось если не на уважение, то как минимум на терпимость. Теперь, если он предлагал свои услуги, его преимущественно не гнали, а лишь снисходительно позволяли творить волшбу. Заметили, однако, что в присутствии играющего на дудке Кайнана проку от волшбы становилось больше. Вскоре пастух нашел себе замену, сбыл овечек с рук на руки и отправился вместе с монахом нести людям истину о необыкновенном порошке.

Но забылись бы чудесные пастушьи песни, если бы им не повстречался писец по имени Рнав. Как сообщает Утрям, их встреча произошла в одном из придорожных трактиров, где Улия насыщался, а Кайнан услаждал слух едоков чудесной песней. Рнав по своему обыкновению методично изводил листы пергамента, записывая все, что видел и слышал — научившись однажды писать, он так пристрастился к этому делу, что занимался им практически постоянно. Улия обративл на него внимание и спросил, чем тот занят. Записываю песню, ответил Рнав, даже не подняв взгляда. Ты-то нам и нужен, обрадовался монах, а то Кайнан столько песен в день сочиняет, что даже со счета сбился, а уж чтобы запомнить слова — об этом даже речь не идет. Рнав только плечами пожал — отчего ж нет. Ему вообще было все равно, что записывать. Вот так его стараниями и были сохранены бесценные тексты пастушьих песен, из которых позже составили немало рабочих заклинаний.

Третьей Подпорой стала травница Инея. Именно она высчитала нужные пропорции для могуллия при добавлении порошка в отвары и настои. До сих пор не найден ее труд «Триста тридцать три добавки», где изложены основы зельеварения. Современные магические растворы — лишь крупица знаний Инеи, дошедшая до нас каким-то чудом. Третья Подпора — пожалуй, самая почитаемая из шестерки, мудрость ее несомненна и неоспорима.

Кстати, Утрям приводит тексты нескольких песен Кайнана, посвященных Инее. Из них можно заключить, что пастух был влюблен в травницу. Вот, например, начало одного из шедевров:

Приди ко мне под сень дерев,

Тебя я жду почти три дня,

Как серну ждет голодный лев,

Как мышь — крупу, седло — коня.

Под сладкий песенки напев