Chorus (СИ)

В любом случае, пока сайл нёсся гигантскими скачками, при каждом из которых пластины впивались мне в бока, а острый язык сдавливал рёбра, я не мог и попытаться сбежать. Впрочем, бегство от инсектоморфов дело заведомо гиблое — они не только с машину размером, они и скорость развивают автомобильную.

По начавшемуся крутому спуску вниз понимаю — Арена близко, и не успев додумать, уже сброшен на серый песок. Кашляю, сажусь, и передо мной предстаёт картина, кажущаяся перформансом, кадрами из фильма, но никак не реальностью.

На песке, потемневшем от крови — Белоснежка. В него вцепился Влад, половина лица которого также залита кровью. А чуть поодаль один из его сайлов-родителей, тот, что Архивариус, держит, вжимая конечностями в почву Арены, извивающегося Маркуса.

И всё это — тихо, как будто вырубили звук или я оглох. Вскакиваю, бегу к Владу. Вблизи понятно, что у него на лице — жуткая рана, и в наличии ли ещё глаз — неизвестно. А у альбиноса, бессознательно лежащего — бурые пятна на комбинезоне, на груди, животе, руках… Им обоим срочно нужна помощь, и я уже хочу закричать сайлам, что не время просто так стоять, как на арену влетает третий, желтовато-бурый, и кидается к Белоснежке, едва не наступив на меня и Влада.

Это его, альбиноса, сайл. Тот самый, что не обращал внимания на своего питомца, только трахал по предварительному уведомлению. Теперь же — легко поднял над песком, прижал к грудным пластинам тёмно-коричневыми «руками», оттолкнул Влада, да так, что мальчишка отлетел на пару метров, хлопнувшись на бок, и моментально понёсся прочь.

И только теперь появляется первый звук, тоненький скулёж и плач. Подбегаю к Владу, помогаю ему подняться, убираю пряди волос, слипшиеся от крови, но он тут же прижимает к ране шарф, не давая мне ничего толком разглядеть, и шипит от боли.

— Что здесь… — начинаю было я.

— Вот он, — перебив, «вампирёныш» — тычет в сторону Маркуса, который уже перестал сопротивляться, заметив, что и его сайл здесь. — Это он всё!

— Подожди, успокойся, — пытаюсь я неловко обнять Влада.

Но тот отстраняется, и цедит:

— Мы с Адамом гуляли, понимаешь! Свидание! Тут красиво! А он!

Всхлипывает, по лицу его текут слёзы, сопли, кровь, всё вперемешку с песком и грязью, в обрамлении испачканных волос. На шарфе расползается тёмное пятно, комбинезон забрызган, а руки уделаны по локоть в крови Белоснежки.

— Всё, успокойся, — трясу его за плечи. — Адам жив?

— Д-да, — всхлипывает.

— Значит, и жить будет. Я же не сдох! Полечит его сайл, успокойся!

Это никогда не успокаивает, мальчишка рыдает ещё горше, навзрыд, и кажется сейчас особенно маленьким и жалким. Краем глаза замечаю, что двое сайлов сблизились, и явно о чём-то, или, скорее, о ком-то, распластанном на песке, спорят.

— Ну-ну, — пытаюсь я вновь убрать с лица Влада налипшие волосы, утереть кровь, — всё образуется.

Мотает головой, отчего переплетённые косы купаются в пыли и волокутся по песку, как змеи:

— Нет, не будет нормально! Он просто пришёл, подошёл к нам, поздоровался и…

— Чем он тебя так? — интересуюсь.

Конечно, мальчишке нужна помощь, он в шоке, может не осознавать, насколько сильно ранен, и потерять много крови. Но сам я — ничего не сделаю, а сайлы позади — вот-вот сцепятся.

Сверкают яркими полосами под глазами, перебирают конечностями, мотают головами. Им не до нас сейчас, видимо. Лиловый хочет отбить помощника, а «папа» Влада его ни за что не намерен отдавать. Оно и понятно.

— Н-не знаю, — хнычет «вампирёныш». — Может, и ножом. Просто ударил, а Адам…

Давится слезами, и я принимаю решение увести его прочь отсюда, всеми правдами и неправдами — между сайлами сейчас, похоже, разыграется настоящий гладиаторский бой, как и те, что я видел ранее, только не церемониальный. Хватаю за руку, но мальчишка сопротивляется:

— Нет, нет! Не пойду!

В истерике, что с него взять. Не чувствует себя больше в безопасности. Так и я, уже каждого угла шугаюсь, и если Маркус меня всего лишь насиловал и глумился, то на него — напрямую напал, и Адама на его глазах зарезал.

Оглядываюсь, как проверить, не зацепят ли нас сайлы, когда начнут драться, так и поискать нож или другое оружие, с которым Маркус напал на парочку. И натыкаюсь на его взгляд.

Маркус лежит на песке, хотя сайл его уже не удерживает, и смотрит на меня с Владом. Без ненависти, без мольбы. А так, несколько расфокусировано. И совершенно безумно.

Он окончательно спятил, понимаю я. То, что он вытворял со мной, было так, первым актом пьесы. А что им могло двигать? Да никто не знает, у психов нет в поведении ничего, поддающегося логике! Как, например, вот это.

Закидывает руки за голову, изгибается и хохочет. Весело, искренне, заразительно. Эхо хохота отдаётся от стен Арены, распадается, множится, уносится вверх отголосками.

Сайлы замирают, Влада вдруг начинает бить крупная дрожь. Вскакиваю и, пройдя пару шагов, вижу на песке продолговатый блестящий предмет. Только подхватить его, только пробежаться и вбить его в хохочущую глотку, избавить сайлов от дилеммы, отомстить… и я ускоряю шаг.

========== 18. Отделил избранных и проклял их служением, ==========

Это даже и не нож — скорее, грубая попытка его сымитировать. Впрочем, у повредившегося рассудком Маркуса и не получилось бы попросить у машины-преобразователя ничего вразумительней. Это не важно, при желании человека можно и голыми руками убить.

А желание у него было, хотя сейчас в тёмных глазах не отражается ничего, кроме истерического веселья и некого… вызова? Он прекрасно видит меня, стоящего над ним с окровавленным и запорошённым песком Арены орудием убийства. Маркусу, кажется, просто интересно, хватит ли у меня духу совершить то же, что и он. Уподобиться ему.

Мальчик-бродяжка, обречённый на страшную смерть. Благодарный, готовый мне отдаться. Мой любовник на тёплом лежаке в доме Архивариуса. И… я понял момент, когда он уже был не в себе.

Маркус, сидящий за столом в «яранге»-Лепрозории и издевающийся надо мной — уже не был тем «Маркусом-из-леса». Никто не знал его другим, а я не обратил внимания. С тех пор его безумие лишь прогрессировало. Что произошло за эти пару дней — я не знаю, и теперь уже никогда не узнаю.

Зато знаю, что тоже не в себе. Схожу с ума, и с каждым днём всё сильнее. Не могу поручиться, что весь этот жуткий перформанс вокруг мне не кажется. Но не имеет значения, реальность это или порождение моей воспалённой фантазии для выбора, что я делаю.

Отбрасываю металлическое лезвие как можно дальше, оно втыкается в песок и хищно поблёскивает острым краем, но Маркусу уже ни за что не успеть до него добраться раньше, чем его побег заметят сайлы. Усмехается и больше на меня не смотрит.

А зря, сдаваться я не собираюсь, особенно, когда позади меня Влад сжался в комок из нервов и истерики, покачиваясь, а его сайл не обращает внимания, готовясь к битве, которая не нужна и не имеет смысла.

Я не чувствую страха, решительно подхожу к ним и чётко произношу:

— Хватит.

Слышат. Оба подняли головы, зажгли полосы под глазами. С моей стороны это никакая не наглость, я — «стая». Имею право голоса, меня поэтому и сюда приволокли. Оборачиваюсь к сайлу-«папе» Влада:

— Он твой.

— Помощник, — возражает мне серый Архивариус. — Спор.

— Маркус — помощник, — киваю. — Но Влад — нет. Влад — твоя «стая». Твой «сын».

Инсектоид отступает на шаг, полосы под глазами вспыхивают. Лиловый Архивариус наклоняет голову, как будто силится меня рассмотреть внимательнее. Да, я действую против его интересов, и ещё не являюсь «стаей». Сомневаюсь, что он меня вообще таковой признает, но хоть Мэлло обнадёживал, что стая у нас не вполне общая — трахаться сразу с двумя сайлами не обязательно. «Семейка свингеров, блядь» — истерично хмыкаю про себя. И не боюсь. Совершенно. Боль в руках чувствую, а значит, не так уж и перекрыт психозом. Может, вообще почти в норме.