Chorus (СИ)

— И судить Маркуса надо не как помощника, а как того, кто покушался на жизнь единицы Роя. Ребёнка Роя.

Не знаю, есть ли вообще такой термин, но «папа» Влада меня прекрасно понимает. Резко, скачком разворачивается и идёт, взмётывая фонтанчики песка, к Маркусу, что вновь хохочет. А я…

Обхватываю себя руками, отворачиваюсь. Конечно, можно убеждать себя, что такие поступки нельзя оставлять безнаказанными, что Маркус сам — псих и убийца, и неизвестно, выживет ли Адам-Белоснежка… Вздрагиваю, когда хохот прерывается треском, бульканьем и чвоканьем. В ноздри ударяет резкий запах крови и желчи, так, что желудок скручивает.

Лиловый сайл замер, полоса под глазами — тусклая. В очередной раз остался без помощника. Судьба такая, видимо.

На почти негнущихся ногах подхожу к Владу, что теперь уже оцепенело смотрит мимо меня. Да, он всё видел, никто не стал его предупреждать. Так много ужаса за столь короткое время, что я боюсь за его здоровье. К тому же, ему по-прежнему нужно остановить кровь из раны на лице, но как только хочу помочь, меня отталкивает язык зелёно-серого Архивариуса.

Наконец-то «папашка» сообразил, что его «сыну» требуется помощь. До сайлов, как я уже успел понять, очень плохо и медленно доходит, если люди вдруг получают травмы. Ещё бы, инсектоидам и потеря конечности — так, царапина. Отрастёт.

Вытягиваю перед собой подрагивающие, испещрённые шрамами, руки. Хорошо, что они ещё у меня имеются. Чудо. Думал ли я, что столь беззащитен и хрупок, пока не прилетел Рой, состоящий из кристаллическо-металлических жуков и их холодных машин и строений? С другой стороны, и подумать не мог, что столь вынослив и живуч. Прошлый «я» решил бы, что загнётся и после первого изнасилования. А «я» нынешней — что ещё и не от того не сдохну. Если, конечно, у меня не началось заражение крови после опытов сайла-психа.

Жарко. Не хватает воздуха. Подгибаются ноги. И не сказал бы, что меня просто отпустил адреналиновый шок — я оставался почти спокойным всё время. Я просто болен и жутко устал.

Но сесть или, скорее, упасть на песок мне не даёт лиловый сайл, обхвативший языком и бесцеремонно закинувший на спину. Возмущаться? Есть ли смысл, если я и в самом деле мешаю работе машины-очистителя, что лениво выползла на Арену убирать последствия моих решений. Обернуться у меня так и не хватило смелости. Для меня теперь Маркус навсегда — смеётся, глядя куда-то вверх. И этот смех я никогда не забуду.

— И куда ты меня теперь? — спрашиваю лилового Архивариуса.

— Улей. Любое место.

Послушное сайл-такси, вот как? Но возвращаться к Мэлло сейчас не хочется. Не стыдно, а как-то… ему же будет «интересно», как его послушный подопытный стал фактически палачом, можно не сомневаться. Да и нет желания ему показывать собственную слабость и боль в который раз — Мэлло намного хуже, и не хочется нагружать его заботами о своём здоровье.

Усмехаюсь. Ничему я у Маркуса не научился. Никак не приму философию собственного выживания и заботы только о себе. Впрочем, советчика она уже подвела.

Усевшись более-менее терпимо — лиловый сайл и не думал прижимать пластины — высвечиваю на браслете карту и, тыкнув в точку на ней, подношу к одному из задних глаз инсектоида:

— Вот сюда.

За пару секунд сосканировав направление, видимо, сопоставив тот крошечный кусочек карты, что я демонстрировал, и память, сайл рванул с места так резко, что я едва успел уцепиться за пластины на его загривке, уже почти что привычно ободрав руки об острые края — поверх незаживших царапин на ладонях появились новые. Я уже как Влад, почти полностью представляю собой шрам. Бок свело судорогой. Что не было шрамами — было плохо зажившими ранами.

Подъём от Арены сайл осиливает едва ли медленней, чем спуск или любой другой ровный участок коридоров, до места назначения добираемся почти мгновенно.

— Здесь? — уточняет, затормозив.

Я, едва не кувыркнувшийся вперёд, киваю, но затем поправляюсь вслух:

— Да.

— Забрать потом, — уведомляет меня сайл, ссадив на пол языком.

Видимо, всё же не таит на меня обиды и злобы — обращается довольно аккуратно, полосы под глазами тусклые.

— Я сам дойду, — ворчу.

— Забрать, — категорично возражает сайл.

Ну, забрать так забрать. Мне, похоже, кроме всего прочего, придётся познать науку «стаи» и обязанности её членов. Насчёт подтверждения статуса я уже понял, и в этом была ещё одна причина моего нежелания возвращаться. Секс — последнее, чего бы я хотел сейчас.

Поэтому и выбрал отдых в «квартире». Теперь мне там уже никто не мог нанести вреда. Но чтобы добраться до двери с табличкой «Nick», мне ещё нужно было миновать общий зал-«ярангу». И зря я надеялся прокрасться — на полу сидели Дылда и мальчик-дальтоник, кличку его я так и не мог вспомнить, а перед ними красовался уже почти что город из кубиков.

— Привет, Ник, — махнул мне рукой Дылда. — Мы тут позаимствовали из твоей кладовки кое-что, надеюсь, ты не обидишься.

И как я им, занятым столь простым, детским и наивным делом, расскажу, что произошло на Арене? Что Белоснежка, возможно, мёртв, а Влад лишился глаза? Что я сам только что приговорил Маркуса к смерти? Как? Слова застревают в горле тугим острым комком, я даже поздороваться не в состоянии.

И тут вижу, что помимо парней в комнате находится ещё и другое существо. Овальный красно-жёлтый ворсистый слизень, с тремя серыми глазами, внимательно меня изучающими. Сидит или стоит — разбери пойди, находится, в общем, на стуле, как какая-то подушка. Сглотнув, вместо приветствия тихо произношу:

— Вы тоже это видите?

— Эту-то насадку от швабры? — Дылда небрежно указывает на чужого. — Конечно. Он Дракулу ждёт. Кстати, ты не знаешь, где он?

— Зачем ждёт? — тупо спрашиваю, надеясь избежать расспросов.

— Он вроде как для своей расы щёток-переростков Архивариус. Дружат они. Да и кроме Дракулы никто с ним общаться не умеет. Хотя, — хмыкает Дылда, — у тебя может получиться, ксенофил. Попробуй.

Конечно, все меня презирают за то, что я теперь «стая» сайла. У меня же нет наивного обаяния Влада, и память о Принце ещё вполне себе жива. А вот возьму и пообщаюсь. Мне почему-то кажется, что это тот же самый чужой, которого я когда-то уже встречал в коридоре.

— Привет, — начинаю я с банальностей.

— Не утруждайся, — прерывает меня Дылда. — Они полностью глухие, щётки эти. Не как сайлы. Совсем.

Бросил конструктор собирать, наблюдает, что же я предприму. Ну, видеть-то меня чужой точно видит, поэтому нерешительно делаю приветственный жест. Понимает, явно, потому что в ответ изгибает тело назад, и демонстрирует мне плоский полупрозрачный лист или экран, держа его ворсинками, на кончиках которых имеется что-то похожее на коготки.

Понимаю, почему только Владу и удавалось с ними общаться — сотни ворсинок быстро-быстро двигаются по обратной стороне листа-экрана, и на нём снаружи проступает точный, хоть и контурный, мой портрет. Даже свежий шрам на скуле отмечен. Да, лицо у меня так себе.

Беспомощно оглядываюсь на Дылду:

— Что-нибудь ещё? Жесты там?

— Нет, — качает головой парень, явно насмехаясь. — Рисунки или телепатия, выбирай.

Да я за свою жизнь только хуй в туалете рисовал и цветочки с солнышками в детском саду. В школе ИЗО прогуливал безбожно. Да если бы и умел рисовать что-то сложнее слона в удаве, как бы это помогло? Помимо рисунков ещё должны быть хотя бы приблизительные понятия времени или действий, что никак не изобразить на бумаге так, чтобы чужому было понятно!

Между тем экран гаснет, очищаясь, и ворсинки вновь рисуют, на этот раз — Влада. А сам «щётка» меняет цвет на насыщенно-синий. Вопрос или что? Хоть бы цвета менял, как сайлы! Вообще же ничего не разобрать! И как ему объяснить, что Влад ранен, и сейчас его, скорее всего, выхаживает сайл в своём доме? У меня же нет такого чудо-экрана, а если попытаюсь одолжить, даже не зная, как им пользоваться, чужой вряд ли меня правильно поймёт.

Отчаянно оглядевшись, вдруг замечаю несколько блокнотов, валяющихся на столе. Точно. Надеюсь, рисунок на обычной бумаге тоже будет понятен, хотя сомневаюсь, что у меня получится нарисовать что-то хотя бы отдалённо напоминающее человека. Но мне везёт — пара блокнотов являются начатыми, и в одном из них как раз набросок, что я уже видел — Влад, сидящий на своём Архивариусе.