Chorus (СИ)

Смех-смехом, влияние моей низкой психической стабильности — влиянием, а обо мне в жизни никто так не заботился, и не рвался защищать. Не результаты имею в виду, искренность порывов. А ещё опять себя бесконтрольно, подсознательно чувствую уютно. В безопасности. Как будто полулежать в ногах у раненого сайла — лучшее занятие и место на планете всей. Объективно — нет, конечно. Я на море хочу, пока сезон не кончился. Или куда-нибудь к океану на экваторе, где вообще круглый год можно купаться.

Но и эти ощущения смазаны впечатлением того, как сайл катал меня на спине по волнам. Неужели это самое яркое, что я унёс из воспоминаний о летних каникулах? Не так это. Это самое яркое воспоминание всей моей жизни. Если, конечно, в расчёт принимать только хорошие.

— Не надо, герой, — похлопываю Архивариуса по пластинам, — ты уже и так вмешивался достаточно. Я как-нибудь сам разберусь.

— Если Ник хочет, — смиряется сайл.

— А чего ты сам хочешь? — спрашиваю я у Мэлло. — Не Рой. Ты сам.

Задумывается, полосы под глазами тускнеют, почти гаснут. Наконец, отвечает:

— Путешествовать с Ником. Изучать. Быстрее.

Я сопоставляю то, что сайл говорил вчера, с этим его желанием, и в голову закрадывается призрак осознания:

— Вы, когда далеко, не слышите же Рой, правильно? И Рой не слышит. Ты хочешь мне что-то сказать, наедине, ведь так? — и я сразу же быстро добавляю. — Не отвечай!

— Рой уже знает, — отзывается Мэлло. — Слышит.

— Всё равно не отвечай. Не отрицай и не соглашайся. Тогда это будет лишь моё предположение.

Сайл послушно молчит, лишь цвет полосы под глазами перетекает из голубого в бежевый, и становится чуть ярче. Учится, с моей подачи, не только прямому обману, но ещё уловкам и хитростям. Ох, и не тому бы мне хотелось научить инопланетную расу, как представителю человечества. Не обману. Состраданию. Эмпатии. И, возможно, любви? Хотя это я хватил, ага. Хороший из меня учитель, что в жизни и не любил ни разу, и девочку даже не щупал. Сам стал «девочкой». Передёргиваю плечами.

— Можешь мне рассказать хоть немного о том, что вы строите? Ну, в Улье. Для нас. Или это всё секрет большой?

— Не секрет, — отзывается Мэлло. — У Архивариусов такой информации нет. Нужно делать запрос. Архитекторы пользуются, Архивариусы собирают. Не наоборот.

— А Архитекторы — это кто?

Кажется, я теперь знаю, кто были те сайлы на Арене с непонятным знаком на боку.

— Изобретатели. Творцы. Лучше Архивариусов. Архивариусы хотят знать. Архитекторы — творят. Мэлло известно, что большие строения. Дар. Для Хоруса. Быть почти, как Рой. Знания.

— А подслушать ты ничего не можешь? — с надеждой осведомляюсь.

— Могу. Понять многое не смогу.

— Да, да, — вздыхаю. — Специализация.

— Ник просит?

— Если это не навредит тебе, то сделай. Если можно. Мне интересно.

Да. Очень интересно, что же такое придумают сайлы, «равноценное» смерти и плену всех женщин, и вообще всему тому, что они натворили.

— Ник — Архивариус, — полосы под глазами Мэлло — ярчайшие.

— Я и близко не такой умный, — хмыкаю. — Если что-нибудь узнаешь, я тебя — расцелую!

— Как стая у Хоруса?

Я несколько секунд обдумываю смысл вопроса, но потом доходит.

— Ну, так точно — не выйдет, и не упрашивай. Тебе если в пасть язык засовывать, то без него останешься. А если ты всунешь — то он у меня из жопы выйдет, вместе с фаршем из требухи. Только в щёчку, уж прости.

— У Мэлло нет такого.

Похоже, юмора сайл не понял. Чего и следовало ожидать от инсектоида, раса ему, похоже, только учится.

— Куда-то вот сюда, — подползаю к морде Архивариуса поближе, опираясь на локти.

Обхватываю его голову, и припечатываю звонкий чмок в область между краем пасти и светящейся полосой.

— Так же — не нужно, — отзывается чёрная машина позади голосом Мэлло.

— Нет, не так же, — сайл тёплый, и обнимать его голову, где пластины не топорщатся, приятно. — Как люди в своей «стае». Только мы её называем «отношения» или «семья». Согласен?

— Заранее?

Полосы светятся жёлто-оранжевым. Хитрый какой. И он сам — добрый, а вовсе и не я. Хочет поговорить со мной, ишь ты. Да ещё и о том, что Рой знать не должен. Хотел бы я знать, о чём же.

— Давай сначала договоримся. Ты узнаёшь, что сможешь, а расскажешь — потом?

Сайл, кажется, понимает, какое именно «потом» я имею ввиду. А вербально от меня — всё чисто, не прикопнёшься.

— Да, — соглашается сразу.

— Тогда — демо-версия. Только один! — усмехаюсь.

И дотрагиваюсь губами до одной из пластин у глаз сайла, провожу медленно языком. Когда Мэлло балансировал на грани жизни и смерти, а я замирал, вцепившись в его шкуру, совершенно не ощущал ни вкуса их, ни запаха. А теперь как будто целу́ю форзац старой книги, выхолощено-омертвевший, чуть с кислинкой конторского клея, и запахом сушившихся меж страниц листьев клёна. В детстве от старой пожелтевшей хрестоматии часто отлетали маленькие хрупкие частички, имевшие точно такие же вкус и аромат.

И, как и тогда, во рту — мягкая пыль, чуть прилипающая к зубам. Кажется, я понимаю, что произошло.

— Мэлло, — укоряю я. — Как давно ты купался?

— Мэлло не мог, — как-то даже жалко оправдывается сайл.

А я — тоже хорош. Он и правда — не мог. Сам-то я, подранный и поломанный, мылся часто? То-то же. Даже совестно.

— Я что-нибудь придумаю тогда, — заявляю, как всегда, вообще не подумав.

========== 17. Сплотил и разобщил, возвысил и обрушил, ==========

На что у меня хватило фантазии и ума — так это раздобыть ту самую ткань из рабочего помещения сайла, в которую он меня укутывал. В пыточную комнату, что служила Мэлло “душевой”, я и не заглядывал. Наверняка точно так же, как и в остальном Улье — зловещий блеск острых поверхностей и лабиринт механизмов, случайно приведя в движение которые я рискую превратиться в жюльен.

Можно было бы, конечно, “попросить” у машины-преобразователя что-нибудь подходящее, но я тоже решил не рисковать, и не начинать свои опыты с материализации колюще-режущих предметов — повреждений разной степени тяжести мне в последнее время было более чем достаточно.

Поэтому, вооружившись лишь тканью, которая оказалась весьма объёмной и тяжёлой, возвращаюсь к Мэлло, на ходу раздумывая о том, как и для чего она использовалась до моего появления в этом передвижном доме. Очень новой она не выглядит, хотя и сложена была бережно и аккуратно. Точнее, скатана в рулон. Хотя зачем гадать, если можно просто спросить?

— Мэлло, — окликиваю я сайла, — я возьму?

Инсектоид не мог меня не услышать, но отвечает с задержкой:

— Да.

— А для чего она вообще? — как бы непреднамеренно интересуюсь.

— Это родильная ткань. На неё Рой принимает потомство.

— Тогда я, наверное, не буду…

— Бери, — как будто настаивает сайл. — Интересно.

А если Архивариус так говорит, то желательно осуществить задуманное. Я же его «проект», и должен оправдывать вкладываемые средства. Поэтому подбираюсь к боку Мэлло, разворачиваю ткань и, обернув ладонь краем, провожу по одной из пластин.

Счищается тонкий слой пыли, и немного обламывается линия края. Я провожу тканью повторно, как бы зачищая грани. Вот почему пластины у сайлов всегда блестящие и острые — они растут, а изношенная кайма — обламывается.

Мэлло приподнял голову и наблюдает за тем, чем я занят. Очистив одну пластину, оборачиваюсь к нему:

— Сойдёт?

— Нет.

Обескураживающий такой ответ. Но вполне в духе сайлов. Нахмурившись, упрямо ворчу:

— Лучше, чем было, свинота.

— Мэлло не свинья. Мэлло — сайл.

Усмехаюсь. Какие же мы всё-таки разные. Таких элементарных вещей не понимает. Стараюсь разъяснить, как ребёнку:

— Мы просто так говорим. Называем друг друга животными, но имеем в виду их характерные черты. Собака — злая, осёл — упрямый, а свинья — грязнуля.

— Правда? — Архивариусу почти получается передать вопросительную интонацию.