Light (СИ)

— Юнги? — Намджун открыл глаза, смотря в дверной проем.

— Да? — единственное, на что он был сейчас способен — так это не смотреть на пол.

— От тела избавься, а эти документы… — он достал черную папку из ящика, в котором лежали досье учеников. — Сожги вместе с ним.

Папка полетела в Хосока, который безвольно лежал, даже не закрывая глаз. Досье Тэхёна лежало прямо на его груди, рядом с остановившимся сердцем.

— Ты избавил себя от бремени, — на лице Кима отразился оскал, — осталось потерпеть совсем немного.

========== chapter 14 ==========

*

Все то, что так любил Тэхён, медленно уходило от него, сколько бы он не цеплялся всеми силами за любую веточку; за любой шанс спасти. Хотел ли он спастись сам? Определенно нет. Он все прокручивал в голове придуманный диалог с Сокджином или Чимином:

— Я бы хотел умереть, чтобы никто из вас больше никогда не страдал.

— Тогда все эти жертвы были зря?

Но с Чонгуком он подобный разговор предположить никак не может. Сколько бы не думал, сколько бы не смыкал глаз ночью, он все равно спрашивает сам себя: «Что ответит на это Чонгук?». Тэхён не знает. И никогда не узнает, если этот разговор не состоится. Но просто Тэхён не выходит из комнаты уже дня три, не пуская к себе ни Чонгука, ни, уж тем более, Чимина. Он не плакал за эти дни абсолютно. После того, как он напился, а голова на следующий день еле соображала, Тэхён не мог придти в себя еще сутки. Болела голова, а осознание того, что Хосок умер, никак не приходило. Ну, правда, как Хосок мог умереть?.. Это же… Хосок…

В дверь постучали с новой силой. Кажется, стучали давно, но Тэхён не слышал. Он устало выдохнул. Тело ломит отчего-то, а глаза слипаются, потому что сна ни в одном глазу уже как 29 часов подряд. Тэхён считал. Не часы, не минуты. Секунды. Словно стараясь отвлечься, не думая ни о чем плохом. Но каждый раз, когда он произносил следующую цифру, то перед глазами мелькал плачущий Чимин рядом с телом Хосока, крича извинения. Сначала эта картина была видна совсем блекло, Тэхён сначала не мог узнать даже лица на этой картине. Но потом она стала четче, ярче. Чимин бесшумно рыдает, открыв рот. Кажется, он правда кричит, но Тэхён не слышит. И слышать не хочется больше.

За что Чимин винит себя? Из-за кого плачет? Тэхён бы набил морду этому человеку, если бы сам им не являлся. Что Хосок, что Чимин, Сокджин и Чонгук — все они винят себя. Но вина тут на одном лишь Тэхёне. Что, если бы он никогда не появился в их жизнях? Что, если бы у него была настоящая сила?

Что, если бы он умер еще тогда, в детстве?

Одна маленькая деталь может изменить прошлое, будущее, и даже настоящее. Тэхён хотел бы обладать такой силой, но ее попросту не существует. Существует лишь иллюзия, а это — сплошной обман, который кажется сказкой. Самой настоящей сказкой. Сказки всегда заканчиваются на чем-то хорошем, но это только лишь для читателя. Для героев же все продолжается.

У Ынги была сила иллюзии. Тэхён хотел бы попросить ее… Хотя бы ненадолго… Просто представить, что будет, если…

— Никаких «если», Тэхён, — он слышит родной до боли голос где-то рядом.

Но обладателя голоса не находит, поэтому смеется нервно и надрывно. Как же? Как же так? Он что, с ума сходит? Волшебный мир, магия, всякое такое, да, но вернуть мертвого к жизни? Это априори невозможно. Голос Хосока звучал в голове так… так, словно Хосок стоит прямо здесь, перед Тэхёном, и пытается дотянуться до макушки его головы, чтобы потрепать мягкие волосы. Да, именно так голос и звучал. Ласково, нежно. Любяще. За что он его вообще любит?

Тэхён складывается в постели пополам, все еще игнорируя отчаянный стук в дверь, который, кажется, осуществляется не одним кулаком. Но стучит еле-еле, будто уже сил нет выбивать дверь руками. Тэхён не слышит ничего. Абсолютно. Только свои собственные мысли, которые Хосок больше никогда не прочитает. А так бы хотелось… Чтобы он узнал, что Тэхён чувствует на самом деле. Чтобы узнал, каково ему было. Чтобы понял, что он Тэхёну дорог.

Быть может, стоит избавиться от проблемы? Если проблема — это Тэхён, то…

— Пожалуйста… — приглушенный голос за дверью он теперь слышит четко.

Тэхён ли утопает? Или те, кто окружает его? Он не знает ответа, но идти на дно после всего пережитого он точно не хочет. Что бы он сам ответил себе на вопрос: «А что, если я умру?»?

Раньше — промолчал бы. Но что сейчас? Сейчас за дверью стоит тот, кто в Тэхёне нуждается настолько, что, кажется, не отходит от двери все 29 часов, что старший не спит. А сколько он стоял там до этого? Он не просит впустить внутрь, он просит, чтобы Тэхён вышел. И Тэхён нуждается в нем ровно столько же.

Эту дверь можно бы было вынести запросто, если бы Чонгук постарался. Он мог зайти и через окно, но почему не стал? Ким улыбается самому себе, когда подходит к двери и прислоняет к ней ладони.

Щелчок.

Но никто дверь открывать не собирается. Нет, она открыта, дергай за ручку и вперед, но нет. Нет.

Тэхён вновь улыбается шире, но теперь по его щекам бегут слезы. Почему он не заплакал еще три дня назад, когда заперся здесь? Почему? И почему плачет сейчас, когда понял, по какой причине Чонгук не открывает эту чертову дверь, хоть она и не заперта?

— Ты хочешь, чтобы я сам открыл ее, — шепотом, еле слышно, чтобы никто не услышал, кроме Хосока. Ведь Тэхён надеялся, что это прозвучит как мысли в его голове: так, словно никто, кроме одного человека, его и не слышит. Но его правда слышал всего один человек. Только уже не Хосок.

Ему никогда не давали выбора. Всегда и все решал кто-то за него самого, не спрашивая мнения того, с чьей жизнью играет.

Ответа не следует. А может, Тэхён вновь ошибся? Может, за дверью никого нет? Или не было изначально?

Плевать. Ему плевать. Даже если Чонгука там не окажется, то он найдет его. Поэтому, резко дернув дверь на себя, Тэхён собирался бежать вперед. Словно это не он заперся здесь. А так, словно это его заперли, и вот она, — свобода, наконец… Но свобода от чего? От собственных ли сомнений и мыслей? Или же он не сидел взаперти, а просто бежал, только в другом направлении? Куда-то вниз, в самую пропасть. Он ведь изначально знал дорогу, по которой пойдет. И знал пропасть, в которую упадет беззвучно, беспрепятственно. Без остатка. Но эта пропасть оказалась Чонгуком. А Тэхён и не прочь упасть.

— Чонгук…

Всего лишь одно слово, имя, такое родное, которое тонет в крепких и теплых объятиях, заставляя сердце сжиматься до размеров атома. Да пусть целый мир сгорит к чертям…

В отражении его глаз Тэхён видит самого себя. Но какого-то отдаленного, совершенно другого: у него в реальности не такой мягкий и влюбленный взгляд. Тэхёну не нравится смотреть на то, что он видит в зеркале, зато отражение собственного лица в глазах Чонгука ему очень нравится. Настолько, что биение сердца заменяется напряженным и глухим стуком в ушах, а руки сами тянутся к лицу младшего; так хочется раствориться в этих объятиях, что это уже начинает напоминать ломку.

Говорят, что глаза — это зеркало души. Но что, если в родном и любимом взгляде ты видишь себя, и никого больше? Чонгуку хочется думать, что он — единственный, кто существует для Тэхёна, потому что уверен, что старший прямо сейчас в его глазах видит отражение себя самого. Потому что для Чонгука действительно больше никого не существует.

Чонгук придвинулся к Тэхёну так, что их лбы соприкоснулись; они смотрели друг другу прямо в глаза, видя собственное отражение в глазах напротив.

В нос ударил знакомый кисло-сладкий запах, который стал чем-то привычным; чем-то, что вызывало теперь легкую улыбку на губах.

— Так это ты пахнешь мандаринами, хён? — Чонгук стукнулся с ним носом, легонько, еле касаясь кончика, и закрыл глаза. Если откроет их, то что он увидит? Ему страшно. — Мне нравится этот запах.

Тэхён попытался сделать шаг назад, но не смог: Чонгук успел перехватить его за края одежды. Не сильно, не рывком, — он просто держал его, давая возможность вырваться в любой момент и сделать выбор. Чон не станет заставлять его, не станет настаивать, потому что он не может. Каково держать бабочку в запертой клетке? Каково это, — знать, что она живет лишь пару дней, но держать ее за четырьмя замками, любуясь ею, подмечая, как медленно в твоих руках она погибает? Каково это, когда ее пыльца оседает на твоих пальцах, а вместо красивых крыльев у бабочки теперь прозрачные пластины, из-за которых она больше никогда не сможет взлететь?