Light (СИ)

— Они ненастоящие, Чонгук. И вкус у них отвратительный. Все, что у них есть — это запах-обманка, — говорит Тэхён на одном выдохе; в чужие глаза напротив взглянуть боится, но даже не знает, что они закрыты.

Ему больно, он сломлен. У него лицо зареванное, а выглядит он таким испуганным, что невольно само сердце словно останавливается. Он боится не то что бы шаг навстречу сделать, но даже и назад — тоже боится.

Чонгук открывает глаза и смотрит на Тэхёна нежно-нежно, а в груди сердце стучит как сумасшедшее.

— Я не прочь быть обманутым тобой.

И подается вперед.

Легкое прикосновение губ, лишь бы понять, что Тэхён не убежит.

И он не убегает.

Наоборот, лишь жмется, целует так невинно, словно маленький и пока еще слепой котенок. Из глаз все еще льются слезы. Но Тэхён поцелуй прерывает, чуть отстраняясь. Чонгук вновь тянется к его губам, бережно держа за талию, но они снова лишь соприкасаются лбами. Легонько так, но оба вполне осознают масштаб катастрофы. Чон хочет спросить, почему Тэхён отстранился, но не оттолкнул, но просто не может. С Тэхёном ему остается только одно. Ждать. А чего и как — не имеет значения. Ему просто нужно подождать, потому что старшему требуется время, которого у них обоих катастрофически мало.

— Скажи мне, — выдыхает Тэхён в самые губы и закрывает глаза.

Чонгук не знает, что сказать. Ему вновь хочется спросить, но он тут же одергивает себя. Нельзя.

— Скажи, — снова палящее дыхание Тэхёна проходится по приоткрытым губам Чонгука. Главное — дышать. Главное — не сорваться. — Что ты ответишь мне, если скажу, что хочу умереть?

Но Чонгук сорвался.

Он снова подается вперед, поочередно оттягивая то верхнюю, то нижнюю губу Тэхёна, прикусывает до крови, а после выдыхает прямо в шею свой ответ:

— Может быть, я полностью бессилен здесь, — он отстраняется, убирает руки с тэхёновской талии и кладет ладони на его мокрые от слез щеки, — но даже если ты умрешь, то я просто пойду за тобой.

— И даже не обернешься?

— Не обернусь, — Чонгук улыбается по-детски, так счастливо и наивно.

А Тэхёну паршиво. От себя паршиво, от своих мыслей паршиво. Ему бы радоваться, от счастья прыгать. Но что самое отвратительное — плохое предчувствие у него не прошло даже после того, как он узнал о смерти Хосока.

Внезапно до ушей доносится какой-то душераздирающий скрежет. Вполне вероятно, что это громкоговоритель, но кому бы в голову пришло делать объявление так поздно вечером? Спустя несколько секунд все становится вполне понятно.

— Ким Тэхён вызывается в кабинет директора. Прямо сейчас.

— Ч-чего? — единственное, что Тэхён может ответить на это. И больше никаких слов, звуков, намеков — ничего. Пустота. Он растерянно смотрит на Чонгука, будто он знает ответы на все вопросы старшего. А Ким смотрит то ли с надеждой и мольбой, то ли с огромным отчаянием и смирением.

— Нет, не ходи, — Чон сжимает его в объятиях еще крепче. Хотя, казалось бы, куда уж крепче? — Давай сбежим, Тэхён.

— Нет.

— Почему нет?!

— Потому что если мы сбежим вместе, ты пострадаешь тоже. Разве нет? Отсюда нет выхода. Для меня — нет.

Он сейчас серьезно? Вот, правда? Чонгук ждал его около этой двери, которую хотелось с петель выдрать с самым корнем, да хоть с куском стены. А Тэхён просто вышел из комнаты, свел Чонгука с ума, а сейчас хочет уйти и умереть. Это что же, получается? Иного выхода разве нет? Разве..?

Если бы только все сложилось хоть немного иначе…

Если бы только…

— Если же ты все-таки обернешься и решишь не идти за мной, — Тэхён поднял голову, взглядом встречаясь с глазами младшего, — то все в порядке.

Сказка Тэхёна должна была закончиться еще на том моменте, когда он открыл глаза в доме Хосока. Потому что он был жив и, наконец, счастлив.

Чонгук теряется во взгляде напротив. Решительный; в нем нет страха совсем. В нем до сих пор один Чонгук, и больше — никого. Но в этом взгляде есть что-то, чего сам Чон никогда не видел прежде. Пусть в отражении глаз Тэхёна виден он, но что там на самом деле? Он хочет крикнуть изо всех сил, взять Тэхёна за руку, прыгнуть из окна, полетев куда-нибудь далеко. Проблема в том, что кричать Чонгук не может больше; в том, что Тэхён уже оттолкнул от себя. В том, что Чонгук не умеет летать.

И поэтому он отпускает.

— Тэхён, я…

Но старший уже ушел. Кажется, убежал на всех парах, лишь сверкая пятками. Чонгук не успел сказать.

Не успел сказать то, что из горла рвалось словно криком; отчаянным, болезненным, не требующим ответа. Чонгук решил подождать. Хотя ждать чего? Есть ли смысл снова ждать? Ждать, ждать, ждать… Его заебало! Он не может! В желудке словно забилось второе сердце, стучась о стенки и вызывая легкую дрожь по всему телу. Что ему сейчас делать? Бежать за Тэхёном, на последнем издыхании моля: «Стой, я найду выход, только остановись»?

Он подошел к столу и взял в руки бумажку, на которой оставил свое послание.

«Не хочу потерять тебя»

Но, кажется, уже потерял.

Потерял, даже не успев получить. Потерял изначально, с самого их первого нелепого знакомства. Только вот та улыбка, которая заставила биться сердце в два раза быстрее, из памяти не сотрется никогда. Даже если Чонгук умрет когда-нибудь, он, будучи мертвым, все еще будет помнить ее. Эти мягкие волосы, длинные пальцы, изящные руки, на которых постоянно было небрежно что-то нарисовано. И глаза. Его глаза — океан, пропасть, бездна, — в которых Чонгук и утонул полностью, без остатка; растворился, словно сахар в кипятке.

— Чонгук, — он не услышал голоса, что раздавался сверху, где-то над головой. Чон даже не заметил, как опустился на пол, прямо возле стола, все еще держа бумажку и сжимая руки в кулак до боли, до побелевших костяшек.

Какой-то человек присел рядом с Чонгуком. Это точно не Тэхён — его голос он бы узнал; он бы узнал даже по тонкому шлейфу запаха, который всегда Тэхёна окутывал. И узнал бы воздух. Его теплоту, слова, которые он пытается сказать, нежный и приятный ветер — он бы узнал. Но это не Тэхён. Поэтому Чонгуку плевать абсолютно.

Этот человек шептал какие-то слова, извиняясь за что-то. Если это Чимин, то Чонгук сейчас просто даст ему в морду, вот только…

— Заметил меня, наконец? — когда Чон поднял голову, то никак не ожидал увидеть перед собой Юнги. — Прием, Чон Чонгук, Земля вызывает.

— Хён, уйди, прошу тебя, — младшему сейчас не хотелось никого видеть абсолютно. У него миллионы вопросов, ответы на которые он не получит, кажется, больше никогда. Настоящее отчаяние — это когда ты понимаешь, какой бы путь не выбрал, он ведет в одно и то же место. В бездну.

— Намджуна сейчас нет в академии, — Чонгук поднял на Юнги полные непонимания глаза. Это что… шутка такая..? Тогда кто делал объявление каких-то пару минут назад, если не Намджун? — Тэхён в его кабинете, вероятно. Там сейчас Чимин. Единственное место, где не стоят камеры видеонаблюдения — кабинет Намджуна. Над окнами и во дворе тоже ничего нет. Я надеялся, что вы придете вместе, но…

— Юнги, ты что несешь? — Чонгук грубо перебил его на полуслове, не дав закончить предложение.

Юнги знает.

Хотя, волнует ли это Чонгука? Ни капли.

— Я несу добро, справедливость, и три ебаные жизни на своих хрупких плечах, мелочь, — процедил он сквозь зубы.

— Одна из которых — ты? — Чонгук старался не смотреть на него. Не было ни сил, ни желания.

— Нет, моя жизнь больше ничего не стоит.

Чонгук молчит. Сказать ему больше нечего. Зачем Юнги пришел сюда? Но Чон просто не осознал слова старшего, которые теперь эхом отдаются в ушах. Камеры видеонаблюдения. Намджуна сейчас нет в здании. Получается…

— Где сейчас Намджун? — в глазах все те же искры надежды, а в груди снова ожило сердце.

— Он поехал… к отцу Хосока. Покупать таблетки. У Сокджина они закончились.

Юнги действительно в курсе всего. Но насколько давно, как он об этом узнал и что его связывает с Намджуном, — сейчас Чонгуку откровенно плевать на это. К черту эти ненужные вопросы, к черту, блять, к черту…