Колдовской отведай плод (СИ)

Стражу я дожидаться не стала и, чтобы сыночек или его мама не запомнили номер, высветившийся на их аппарате, отключилась.

— Смотри, не вызови демона, — посоветовал Гвейнард. — Они, говорят, за любое беспокойство сворачивают шею, а уж если их разбудить…

— То что? — холодея, спросила я, в принципе зная, чем заканчиваются подобные вызовы.

— Вообще убьют, — спокойно закончил он. — Данни вчера как раз поведала пару любопытных историй. Рассказать? Нет? Тогда, может, перестанешь мучить лампу и дождешься, когда приедем?

— Но ведь я обещала. Вдруг мама не спит и переживает.

— Это которая мама?

— Первая и последняя, — со вздохом сказала я.

— То есть, ты жила в одной семье? Несмотря на пятисемейственность?

— Пятиотцовство, — поправила я. — Нет, я не жила в одной семье. Но в моем случае мама ноль-три стала мамой двенадцать-пятнадцать. Такое иногда разрешается в виде исключения.

…Наверное, все члены попечительского совета несказанно удивились, когда в кабинет ворвалась девочка лет двенадцати и с порога заявила, что сама желает выбрать родителей двенадцать-пятнадцать.

— Не положено, — оправившись от изумления, заявил лысый мужчина в черном сюртуке. — У нас огромное количество заявлений.

Девочка знала, что не положено. Но ей во что бы то ни стало нужно убедить этих чопорных людей.

— Моя мама ноль-три осталась одна, — сказала она, волнуясь.

— Тогда тем более не положено, — сказала тучная миста с тремя подбородками. — Одиноким не разрешается воспитывать детей. Пусть выйдет замуж.

— Она не может, — сказала девочка.

Мама никогда не выйдет замуж еще раз. Потому что никак не смирится с мыслью о гибели папы. Да ведь и нет никаких доказательств его смерти. Папа был испытателем машин-летунов. Конечно, профессия опасная, зато работа хорошо оплачивалась. Они мечтали купить новую квартиру и взять к себе Миру — уже после того, как ей исполнится пятнадцать и она сама сможет выбирать, с кем жить.

Девочка плакала, кричала, топала ногами. Ее вывели из здания совета, но назавтра она пришла опять. Потому что маме было очень плохо. Мира не знала, как мама проводит время на службе, но дома она ничем не занималась, ничего не ела. Просто сидела и смотрела в одну точку. Или в окно. Ждала, когда придет папа. Мира приходила к ней каждый день, убиралась, готовила, ставила рядом с мамой тарелку с едой, но та оставалась нетронутой.

Папа, молила девочка, папа, если ты жив, отзовись, пожалуйста. Я знаю, ты не пропал, ведь машину нашли, и даже не разбитую, вот только тебя в ней почему-то не оказалось. Почему? Где ты, папа? Потерял память? Живешь под другим именем? Нет, ты не мог покинуть нас вот так, запросто. Ты же всегда нас любил.

Ей пришлось собирать много документов. В летной части, где служил отец, в комиссии, занимавшейся делом об его исчезновении нужные справки хоть и со скрипом, но дали. Недолго же они его искали, думала Мира. Эх, если бы маго-взор помог его найти! Увы, Мира была бессильна. Единственное, что она могла, жить вместе с мамой, чтобы та не угасла окончательно.

Строгий совет велел, чтобы мама пришла и написала заявление. Мира буквально за ручку притащила ничего не понимающую женщину к строгим людям. Мама бессмысленно смотрела на них — кто это, зачем я здесь?

— Может, ее лучше поместить в лечебницу? — спросил кто-то.

— Нет! — закричала Мира. — Нет! Ее нельзя в лечебницу! Она там умрет! Папа вернется, а ее уже не будет! Тогда и он тоже умрет!

— Вернется? — вдруг спросила мама и взгляд ее стал осмысленным. — Мирочка, ты уверена, он вернется?

— Я знаю, — твердо сказала девочка. — Папа закончит свои испытания и прилетит домой. Мама, не отвлекайся. Пиши.

Это был первый шаг на пути к маминому выздоровлению. Потом она нет-нет, да и впадала в депрессию, особенно когда натыкалась на вещи отца, хотя Мира старалась убирать их в дальний угол. Много позже — Мира как раз начала работать — мама вдруг ожила, сообщила, что ей сделали интересное предложение, и уехала. Далеко-далеко. Там, в неведомой дали, мама ухаживала за животными и содержала небольшой огородик и сад. Замуж она так и не вышла, но, судя по всему, постоянно пребывала в хорошем настроении. И каждый день разговаривала с дочерью. Эти разговоры были необходимы ей, как воздух. Она должна быть уверена, что с Мирой все в порядке. И, конечно, надеялась услышать то, что ждала все эти годы. Мира сразу бы ей об этом сказала. Сразу. Но пока обрадовать маму было нечем.

— Тогда понятно. Вызывай, — великодушно разрешил Гвейнард.

Третья попытка увенчалась успехом.

— Мира! — закричала мама. — Что случилось, деточка?

— Ничего, мама.

— Как — ничего? Почему долго не выходила на связь? Я вторую ночь не сплю!

— Прости, пожалуйста! Тут много всего произошло… Задержалась на работе, потом пришлось уехать.

— Уехать? Куда? Ты сейчас где?

— На пустынной ночной дороге, — брякнула я, не подумав.

— В компании подозрительного типа, — тихо добавил Гвейнард. Но мама услышала.

— Кто это с тобой?! Мира, не молчи, немедленно отвечай! Чем ты занимаешься на ночной дороге с посторонним мужчиной?

— Мама, не волнуйся, все в порядке. Мы на пути в яблочный дом. Помнишь, я туда ездила? В детстве. С Данни. К ее папе в гости.

— Но сейчас-то ты не с Данни! Мира, я чувствую, с тобой что-то случилось. Ох, не надо было оставлять тебя одну. Сколько раз я звала тебя к себе. Давно бы приехала, вышла замуж. У меня тут, кстати, появился один новый сосед. Очень приятный молодой человек. Тебе бы понравился. Он, кстати, тобой очарован.

— То есть?

— Видел тебя на рисунке. Помнишь, папа рисовал?

— Мама! — возмутилась я. — Неужели ты показывала ТОТ рисунок посторонним людям? Но ведь я на нем… э-э-э… без одежды.

— Ого! — сказал Гвейнард.

— Мне тогда было три месяца, — прошипела я.

— Ты была очаровательным младенцем! — воскликнула мама. — И, если прекратишь лопать пончики, будешь неотразима и сейчас.

Я почувствовала, что безумно голодна и вздохнула.

— Немедленно перестань ехать куда бы то ни было! — категорично заявила мама. — Брось этого подозрительного типа и возвращайся!

— Поздно, — ответила я.

Воцарилось молчание.

— Что значит поздно? — наконец спросила мама хриплым от волнения голосом. — То, что я подумала или еще хуже?

Куда уж хуже!

— Поздно — это значит, здесь уже ночь. Мы проехали больше половины дороги, и назад ехать смысла нет. Меня сопровождает работник Данни. Он же ведет быстроходку.

— Этот работник случайно не сектант?

Я вопросительно посмотрела на Гвейнарда. Тот округлил глаза и усердно замотал головой из стороны в сторону.

— Говорит, что нет.

— А вдруг он беглый преступник?

Парень закивал головой. Машина вильнула будто в подтверждение сказанного.

— Мам, он не преступник.

— Это хорошо, — облегченно выдохнула она. — А не из-за этого ли водителя ты никак не хочешь приехать ко мне?

— Чего? — завопили мы с Гвейнардом хором.

— Тебе надо выйти за него замуж, — категорично сказала мама. — В конце концов, он тебя скомпрометировал.

— Скомпрометировал? — изумился парень. — Когда бы я успел?

— Мама, он еще не успел.

— Но вы наедине. Ночью. Вдвоем. Ты и он.

— Мама! Все, давай простимся до завтра…

— Погоди, — мамин голос стал тихим. — Больше никаких новостей?

— Нет, — так же тихо ответила я.

— Но ведь ты уехала… А вдруг…

— Мамочка, не беспокойся, если что, мне сразу сообщат.

— Я надеюсь. Спокойной ночи, дочка.

— Спокойной, мама. Не тревожься, все хорошо.

Я локтем потерла лампу и отсоединилась.

— Значит, я тебя компрометирую, — через некоторое время заметил мой спутник.

Мне и так было не по себе. Что он вообще про меня подумал? Что я — старая толстая нескладеха, любым путем старающаяся затащить мужика в постель, да еще маму для этого привлекаю?